Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Хайнлайн

— А затем, чтобы каждый привык к своей военной форме.

Если б вы видели моих куков, одетых в зимнюю одежду, во все эти рваные телогрейки и огромные валенки. В сорокаградусную жару.

— Где ваше оружие? — крикнул я.

Куки кинулись за своими луками, стрелами, копьями.

— Отставить! Теперь у вас другое оружие, современное. Ружья, гранаты… снаряды.

Куки изнемогали от жары, с их лиц катил пот, но они выполнили и этот мой приказ.

— А теперь проведем учение.

Я разбил их на две группы, «красных» и «белых». Поставил и тем, и другим боевую задачу. «Белые» должны защищаться, то есть рыть окопы в песке, а «красные» должны атаковать. Незаметно подползти, забросать «белых» гранатами и вступить в рукопашную.

Вы представляете, что значит рыть окопы под палящими лучами солнца в сорокаградусную жару, да еще в телогрейках, шапках и валенках? Да еще в песке, который тут же осыпается. И как можно незаметно подползти в зимней одежде по раскаленному песчаному пляжу? Представляете? Молодцы.

— Быстрей! Быстрей! — командовал я «белым». — Скоро «красные» пойдут в атаку, а у вас еще конь… то есть верблюд не валялся.

«Красным» же я приказал нарубить ветки, замаскироваться, чтобы их атака раньше времени не была обнаружена, и только тогда, по моему сигналу, ползти.

Через час «белые» стали роптать:

— Не будем рыть окопы. На севере нет песка. Там вечная мерзлота.

Им вторили «красные»:

— Песок горячий, зачем по нему ползти? У чуков там сплошной снег да лед.

— Тяжело в учении, легко в бою! — привел я в ответ слова полководца Суворова.

Пять или шесть куков попробовали незаметно улизнуть с пляжа. Но я был беспощаден:

— Дезертиры! Уйти в тень, когда речь идет о войне. В военной обстановке вас бы расстреляли. Немедленно встать в строй!

«Красным» я приказал надеть противогазы. Мало ли что придумают коварные чуки. Вдруг у них есть отравляющие газы? Как я и предполагал, все противогазы были бракованные. Куки в них просто задыхались.

Через час учения мои куки выглядели пациентами больницы для пострадавших от стихийного бедствия. Они не могли ходить, с трудом говорили. Они умоляли разрешить им скинуть одежду и сделать в учениях перерыв.

— Какой перерыв? На войне нет перерывов. В атаку!

«Красные» поползли в атаку, а «белые» стали ее отражать. Но у тех и у других уже не осталось сил. Не только чтоб бросить гранату, выстрелить из ружья, но даже просто ударить кулаком противника.

Тогда я громко скомандовал:

— Отбой!

Все тут же повалились на землю.

— Ну как? — спросил я. — Нравится? На настоящей войне еще и стреляют настоящими патронами, и наносят раны, и убивают. И очень обидно умирать, когда дома тебя ждут жена и дети. Воевать надо, когда знаешь за что воюешь. Когда защищаешь свой дом, своих детей. Но воевать потому, что чуки не едят фруктов, что они ниже ростом — по-моему, это глупо.

— Но чуки хотят войны.

— Неправда. Они так и про вас думают.

Я повысил голос, как делал всегда в армии, когда хотел сказать самое главное:

— Так надо ли нам воевать?

— Надо! — вдруг раздался за моей спиной чей-то голос.

Я обернулся. Это был ОН. Мой заклятый друг.

— Не слушайте его, он подкуплен чуками. Связать его и его псину. Я покажу им, как надо воевать и как бороться за мир!

Высшая мера наказания

— Ну, никак ты не успокоишься. И добром пытаюсь с тобой и… по-всякому. И что ты за человек? Придется тебе… умереть.

Я попытался встать — если умирать, так стоя. Пусть все видят, как погибают писатели. И Шара тоже попыталась встать — пусть все видят… как погибают верные друзья писателей. Но ни мне, ни ей встать не удалось. Веревки крепко связывали нас по рукам и ногам.

Мой друг захохотал:

— Умираю, но не сдаюсь! Да? В жизни всегда есть место подвигу. Да? Бей своих, чтоб чужие боялись? Не надоела тебе вся эта чушь, что учили нас в школе?

— Нет! — крикнул я. — Не надоела. Это не чушь. Ты, второгодник… Откуда ты знаешь, чему учил и нас в школе?

— Хватит. Я обиделся. Ай-я-яй, ко мне!

Приполз Ай-я-яй.

— Он укусит тебя не больно, — сказал мой друг. — Ну, вроде как укусил комар. Тебе сразу станет легко и спокойно… Я, твой друг, обещаю тебе легкую смерть. А напоследок скажу. Они перебьют друг друга, чуки куков, а куки чуков… А я сматываюсь. Вон у меня сколько жемчуга и алмазов.

Он открыл дорожную сумку, и я увидел, что она доверху набита драгоценностями. Внутри сумки все сверкало и переливалось. Будто светили сотни маленьких солнц.

— А? Нравится? Вижу, что нравится. И мне нравится.

Он зачерпнул горсть алмазов и медленно высыпал их обратно.

— Куплю себе маленький остров, совсем малюсенький. Не больше двора в третьем Прямоколенном. Построю дворец из мрамора… Буду купаться, загорать… И наплевать на все, хоть трава не расти…

Мне стало так противно, так… Что я отвернулся. И Шара отвернулась тоже.

— А напоследок я хочу открыть тебе тайну. Самую таинственную из тайн тайну.

Он наклонился и почти прошептал мне в ухо:

— Экваторную черту передвинули не куки…

— А кто?

Он немного помолчал, потом добавил:

— Я!

— Ты?

— Да, я. И сразу все и началось. Все заварилось… Споры, вражда… Гениально, да?

Я чуть не заплакал, так обидно мне стало. Как ловко он всех нас провел.

— Кусай! — крикнул «мой друг» Ай-я-яю. — Кусай!

Ай-я-яй подполз ко мне и шепнул:

— Не бойся. У меня нет яда, мы весь яд отдали на войну. Я тебя укушу, но вхолостую. Это будет холостой укус.

Со стороны казалось, что Шара скулила, что она испугалась, на самом деле она тоже играла роль.

— А потом притворись, что ты умер, — прошипел Ай-я-яй. — И ты, и Шара.

И он сделал свое «черное дело». Я вскрикнул… Я много раз видел подобные сцены по телику. Так что вышло очень правдоподобно. И Шара вскрикнула, то есть заскулила. И она видела.

Мы замерли, притворились, что умерли.

Куки, которые стояли рядышком, сняли шляпы. Сквозь приоткрытые веки я увидел слезы на их глазах. За это вам, милые куки, большое спасибо.

— Бросьте их в колодец! — крикнул мой друг. — Тот, что у леса. Высохший.

Нас поволокли к колодцу и сбросили вниз.

Ночь в колодце

Колодец оказался глубокий, в три человеческих роста. Внизу хлипкая грязь, это нас и спасло. Но вылезти оттуда — нечего было и мечтать. Если даже поставить меня на