Создания смерти, создания тьмы - Джон Коннолли

С тех пор о Байроне ничего не известно. У нас есть его номер в системе социального страхования, однако он с того времени не регистрировался как безработный, не платил налоги, не имел контактов с властями штата и не посещал лечебные учреждения. А кредитными карточками его не пользовались с октября 1996 года.

— А что теперь вдруг о нем вспомнили?

— Эдвард Байрон родом из Батон-Руж. Там и теперь живет Стейси, его жена, — бывшая жена.

— Вы разговаривали с ней?

— Вчера. По ее словам, они не виделись с апреля и он задолжал ей алименты за полгода. Последний раз чек был выписан на банк в Восточном Техасе. Однако жена считает, что он мог обосноваться в Батон-Руж или где-либо поблизости. Она рассказывает, что ему всегда хотелось вернуться в эти края, а Нью-Йорк он терпеть не мог. Мы разослали его фото, взятое из личного дела в Парк-Райз.

Он подал мне увеличенную копию фотографии Байрона. Красивое лицо несколько портил слегка срезанный подбородок. Темные волосы были зачесаны набок. Фотографировался он в тридцать пять, но выглядел на снимке моложе.

— Это лучшая зацепка, что мы имеем, — признался Вулрич. — Я рассказываю тебе об этом, так как считаю, что ты имеешь право знать. Но хочу сказать тебе и еще кое-что: держись подальше от миссис Байрон. Мы посоветовали ей ни с кем не разговаривать, чтобы газетчики об этом не пронюхали. И, во-вторых, не связывайся больше с Джо Боунзом. Мы перехватили разговор по телефону одного из его парней, Рики. Так вот, он ругал тебя, на чем свет стоит за фокус, который ты сегодня выкинул, и клялся, что в следующий раз ты не выйдешь сухим из воды... А что твоя команда? Удалось вам что-либо раскопать? — он положил на стол деньги.

— Пока ничего. Я подумываю о медицинском факторе, может быть, не исключена патология на сексуальной почве. Если найдем что-либо существенное, я сообщу тебе. Хочу тебя спросить: какие наркотические средства были похищены из Парк-Райз?

— Гидрохлорид кетамина. Это средство близко к фенциклидину, — пояснил Вулрич. Я промолчал, что уже знаю об этом веществе. Если бы федералы узнали, что Морфи снабжает меня подобными подробностями, не сносить бы ему головы, хотя у них, должно быть, появились подозрения на этот счет. Вулрич помолчал и продолжил. — Этот препарат был обнаружен в телах Марии Агуиллард и ее сына. Убийца использовал его как обезболивающее средство, — он крутанул чашку на блюдце и подождал, пока она остановится ко мне ручкой.

— Берд, ты боишься этого типа? — тихо спросил он. — Я боюсь его. Помнишь наш разговор о серийных убийцах в тот день, когда я возил тебя на встречу с тетушкой Марией? Тогда мне казалось, что я перевидал их всех. Все эти убийцы — насильники, извращенцы, переступившие определенную черту, были настолько жалки, что в них все еще проглядывала человеческая природа, но этот тип...

Он проводил глазами семейство, проезжавшее мимо в экипаже. Кучер направлял лошадей и одновременно излагал свою версию истории появления площади Джексона. С краю сидел маленький темноволосый мальчик и молча рассматривал нас, положив подбородок на руку.

— Мы всегда страшились того, что может появиться кто-то, кем руководит более серьезный мотив, чем неудовлетворенность от секса или извращенный садизм. Берд, нас окружает культура боли и смерти, а большинство проживают жизнь, не понимая этого. Возможно, требовалось только время, чтобы среди нас появился некто, кому это оказалось понятнее, чем нам. Мир представлялся ему огромным алтарем, чтобы принести на нем в жертву род человеческий. И он уверовал в то, что должен из всех нас сделать пример.

— Ты считаешь, что это он и есть?

— "Я есть воплощенная Смерть, разрушающая миры". Так говорится в «Бхагавадгита», верно, Берд? Именно там так и сказано: «Я есть воплощенная Смерть». Может быть, он как раз и есть смерть в чистом виде?

Он направился к выходу. Я последовал за ним и вспомнил о пометке в блокноте, сделанной накануне вечером.

— Вулрич, у меня есть кое-что, — остановил его я и рассказал о ссылках на Книгу Еноха.

— Что это за книга Еноха? — с раздражением отозвался он на мои слова.

— Она относится к неканоническим книгам, библейским апокрифам. Мне кажется, он в некоторой степени знаком с ней.

— Берд, — Вулрич сложил мой листок и отправил в карман брюк. На лице его я заметил подобие улыбки, — иногда я просто разрываюсь на части: держать ли тебя в курсе происходящего или ничего тебе не сообщать.

Затем он поморщился вздохнул, словно показывая, что спорить нет смысла, и посоветовал:

— Не лезь на рожон, Берд, и своим друзьям передай то же самое, — и с этими словами затерялся в толпе прохожих.

Я постучал в дверь Рейчел, но ответа не последовало. Во второй раз мой стук был более настойчивым, и за дверью послышалось какое-то движение. Рейчел, завернутая в полотенце, открыла дверь. Ее волосы скрывал тюрбан из полотенца поменьше, лицо раскраснелось после душа, и кожа влажно блестела.

— Извините, я забыл, что вы собирались в душ.

Она улыбнулась и махнула мне рукой, приглашая войти:

— Присядьте пока. Я сейчас оденусь, и вы угостите меня ужином.

Она прихватила с кровати серые брюки с белой блузкой и белье из комода, после чего удалилась в ванную, но дверь не закрыла, чтобы мы могли переговариваться, пока она одевается.

— Можно спросить, что за препирательство происходило у меня в комнате? — поинтересовалась она.

Я подошел к балкону и стал смотреть на улицу внизу.

— То, что сказал Вулрич о Луисе, правда. Все не так просто, как может показаться, но в прошлом он убивал людей. Не уверен, что он занимается этим и теперь. Я ни о чем не спрашиваю, и не мне его судить.

Но я доверяю и Эйнджелу и Луису. Мне известны способности обоих, поэтому я и попросил их приехать.

Рейчел вышла из ванной, застегивая блузку. Мокрые волосы падали ей на плечи. Она высушила их ручным феном и немного подкрасилась. Я тысячу раз наблюдал, как это делала Сьюзен. Но теперь я смотрел на Рейчел, и во мне возникло странное ощущение близости. В моих чувствах к ней наметился маленький, но значимый сдвиг. Она села на постель, и помогая пальцем, сунула босые ноги в черные туфли. Когда она наклонилась, на ее оголившейся пояснице блеснули капельки влаги. Она перехватила мой взгляд и осторожно улыбнулась, боясь ошибиться, правильно ли она его поняла.

— Пошли? — сказала она.

Я придержал для нее дверь, и ее блузка коснулась моей руки, словно вода капнула на раскаленное железо.

Мы сидели в ресторане «Мистер Б» на Ройял-стрит в прохладной полутьме зала, отделанного красным деревом. Передо мной стоял нежный сочный бифштекс. Рейчел выбрала рыбу, и от обилия специй у нее сразу же захватило дух. Мы болтали обо всем понемногу: о спектаклях и фильмах, музыке и книгах. Как выяснилось, в 1991 году и она и я присутствовали на постановке «Волшебной флейты» в «Метрополитен-опера». И она и я в одиночестве. Я смотрел, как она пригубила вино. Отраженный свет играл на ее лице и плясал в зрачках, как лунная дорожка, если смотреть на нее с берега.

— Так вы часто следуете за малознакомыми мужчинами в дальние страны.

— Могу поспорить, что вы долго ждали, чтобы использовать этот ход, — улыбнулась она.

— Может быть, я все время им пользуюсь.

— Вот как. Тогда можно ждать, что это не последний ваш ход.

— Виновен. Каюсь: подумывал об этом.

Я почувствовал, что краснею и поймал в ее глазах нечто игривое, служившее прикрытием неуверенности, некой грусти, боязни обидеть и оказаться обиженной. Что-то во мне повернулось и выпустило когти, и я почувствовал, как меня царапнуло по сердцу.

— Извините, я почти ничего не знаю о вас, — тихо проговорила она.

Она погладила мою ладонь от запястьев до кончиков пальцев, нежно повторяя их линии и завитки на подушечках. Ее прикосновение было легким, как касание опавшего листа. Ее рука скользнула на стол, но кончики пальцев остались на моей руке, и она заговорила о себе.

Родилась она в Чилсоне, у подножия гор Адирондак. Отец ее был адвокатом, а мать работала в детском саду. За два дня до выпускного бала ее парень заболел свинкой, и с ней пошел брат ее лучшей подруги, который во время танцев попытался добраться до ее груди. А еще у Рейчел был брат старше ее на десять лет. Звали его Куртис. Пять лет он прослужил в полиции и погиб, не дожив двух недель до двадцати девяти лет.

— Его незадолго до этого назначили детективом в канцелярию шерифа. Все случилось даже не в его дежурство, — она говорила размеренным тоном, не быстро и не медленно, как будто рассказывала эту историю в тысячный раз, а до этого проследила и проанализировала все от начала до конца, отсекая маловажные детали, пока не осталось только самое основное, стержень истории гибели брата, самая суть потери.