Адольф Гитлер (Том 2) - Фест

Как только все были в сборе, Гитлер попросил сына президента выйти с ним в соседнюю комнату, так что Оскар фон Гинденбург, специально настоявший на участии Майснера, оказался внезапно изолированным. Предмет этого разговора с глазу на глаз, продолжавшегося около двух часов, до сих пор достоверно неизвестен. В соответствии со своими тактическими методами Гитлер, вероятно, попытался обеспечить себе поддержку президентского сына с помощью испытанной комбинации угроз и лести. К угрозам могло относиться обвинение Гинденбурга в попытке совершить государственный переворот в Пруссии, которое национал-социалисты не раз собирались предъявить. Не исключено также, что Гитлер оказал на Оскара нажим, намекнув, что НСДАП разоблачит скандальную неуплату налога семьёй Гинденбургов при передаче прав собственности на имение Нойдек[328 - Имение, приобретённое преимущественно на деньги промышленников, формально было подарено не Гинденбургу, а его сыну, чтобы избежать уплаты налогов за наследство. Гинденбурга сильно беспокоили и события 20.07.1932. Брюнинг писал: «Эрвин Планк, навестивший меня в больнице как-то вечером за 4 дня до отставки Шляйхера с поста рейхсканцлера, рассказал мне о трудностях, возникавших в правительстве из-за боязни Гинденбурга, что ему будет предъявлено обвинение, и меня заверили в том, что именно по этой причине Гинденбург дал, наконец, своё согласие назначить Гитлера рейхсканцлером»; см.: Bruening H. Ein Brief. In: Deutsche Rundschau, 1947, S. 15. Кроме того, летом 1935 года Брюнинг сказал Г. Кеслеру, что Оскар фон Гинденбург «позволил втянуть себя во всякие тёмные делишки биржевиков и тем самым попал в такое положение, что постоянно опасался „разоблачений“. Kessler H. Op. cit. S. 739.]. Конечно, и присущая Гитлеру сила внушения не могла не произвести впечатления на президентского сына, и без того склонного к оппортунизму. Как бы то ни было, Оскар, пришедший в дом Риббентропа с большим предубеждением против Гитлера, на обратном пути сказал Майснеру, что теперь уже нет другой возможности, кроме как сделать Гитлера канцлером, тем более что и Папен между тем якобы согласился на вице-канцлерство.[329 - См. упомянутые показания Майснера на Вильгельмштрассе-процессе. Геббельс также подтверждает, что тогда же была достигнута договорённость обеих сторон о кабинете Гитлера см.: Goebbels J. Kaiserhof, S. 247 f.]

К тому времени и Шляйхер впервые, пожалуй, осознал всю опасность ситуации. 23-го января он посетил Гинденбурга и откровенно признал, что его план – расколоть НСДАП и придать кабинету парламентскую основу – провалился.

Но когда вслед за этим он испросил у президента полномочий на роспуск рейхстага, объявление чрезвычайного положения и указ об одновременном запрещении НСДАП и КПГ, Гинденбург напомнил ему о споре, состоявшемся 2-го декабря. Тогда Папен предлагал похожее решение вопроса, но вынужден был отступить, натолкнувшись на возражения Шляйхера. Канцлер указал на изменившиеся обстоятельства, но на старика это не возымело действия, и после консультации с Майснером он отклонил предложение Шляйхера.

Как и следовало ожидать, камарилья немедленно известила общественность о намерениях Шляйхера. Все стороны немедленно выразили категорический протест. Национал-социалисты с наигранным возмущением жаловались на планы государственного переворота по типу «Примо де Шляйхерос»[330 - По аналогии с испанским генералом Мануэлем Примо де Риверой, совершившим переворот в 1923 году. – Примеч. ред.]; понятно, что возмущены были и коммунисты, а у демократических центристских партий канцлер растерял последние остатки своего престижа. Такая дружная реакция возымела своё действие на Гинденбурга и, вероятно, побудила его более благосклонно отнестись к планам создать кабинет Гитлера. Кроме того, 27-го января Геринг посетил в президентском дворце Майснера и попросил передать «почтеннейшему генерал-фельдмаршалу», что в отличие от Шляйхера Гитлер не намерен отягощать совесть президента, заставляя его нарушать право, и будет неуклонно соблюдать конституцию.[331 - Meissner O. Op. cit. S. 263 f.]

А между тем неутомимый Папен действовал, не покладая рук. На этот раз он старался сделать запланированный кабинет более приемлемым для Гинденбурга путём включения в него дойч-националов и близких к президенту руководителей «Стального шлема». Если Дюстерберг решительно возражал против якобы «настоятельной необходимости» кабинета Гитлера, то Зельдте и Гугенберг были согласны с планами Папена. Ничему не научившись на опыте прошлых лет, Гугенберг заявлял, «что ничего ведь не может случиться», поскольку Гинденбург останется президентом и верховным главнокомандующим рейхсвера, Папен станет вице-канцлером, он сам возьмёт на себя всю экономику, а Зельдте – министерство труда: «Следовательно, мы создадим для Гитлера определённое обрамление».[332 - Duesterberg Th. Op. cit. 38 f.]

Сам же Гинденбург, уставший, запутавшийся и способный только моментами как-то разбираться во всех этих хитросплетениях, вероятно, все ещё думал о кабинете фон Папена, в котором Гитлер был бы вице-канцлером. Когда генерал фон Хаммерштайн, начальник управления сухопутных войск, утром 26-го января высказал ему свои сомнения по поводу развития политических событий, Гинденбург «чрезвычайно обидчиво» запретил «оказывать на него какое-либо политическое влияние, но потом – наверное, чтобы меня успокоить, – сказал что „и не подумает сделать австрийского ефрейтора министром обороны или рейхсканцлером“[333 - «С точностью до слова 26 января 1933 года в 11. 30 утра в присутствии свидетеля», – добавил фон Хаммерштайн; см.: Hammerstein К. v. Spaehtrupp, S. 40. Упомянутым свидетелем был генерал-лейтенант фон дём Буше-Иппенбург, который в это утро докладывал президенту о кадровых проблемах рейхсвера.]. Однако уже на следующий день у президента появился Папен, заявивший, что в настоящий момент создать кабинет фон Папена не представляется возможным. Теперь Гинденбург остался в одиночестве и один возражал против назначения Гитлера.

Какие именно обстоятельства привели к перелому в ходе следующего дня, сегодня трудно сказать. Конечно, не остались без последствий массированные попытки камарильи повлиять на президента, так же, как и угрозы со стороны НСДАП или вмешательство представителей групп интересов крупных аграриев или дойч-националов. Определённую роль сыграло и то, что Шляйхер уже ни для кого не был подходящей альтернативой; наконец, не могло не повлиять на президента и то обстоятельство, что обещанное избалованным молодцом-Папеном новое правительство должно было состоять исключительно из представителей правых. Дело в том, что уже при отставке Брюнинга одним из решающих мотивов было соображение того рода, что правительству нужно, наконец, поправеть и покончить с порядками, которые усталый дух Гинденбурга понимал как «господство профсоюзных бонз»; теперь тот же мотив обернулся против Шляйхера. Руководители партий, снова привлечённые Гинденбургом для консультации, тоже выступили против канцлера-генерала, но отклонили и возможный новый эксперимент с Папеном. Больше того, они дали понять, что пришло, наконец, время позвать Гитлера, обеспечив себе возможную подстраховку, и связать ему руки возложенной на него ответственностью, чтобы подвергнуть его тому же процессу морального износа, которому сами они так долго платили дань. Республика действительно была при последнем издыхании.

Утром 28-го января Шляйхер предпринял последнюю попытку удержать игру в своих руках, заявив, что будет просить Гинденбурга о полномочиях на роспуск рейхстага – или же откажется от своего поста. Ближе к полудню он отправился в президентский дворец, и тут окончательно выяснилось, до какой степени он потерял влияние, поскольку его вплоть до этого времени явно никто не информировал о планируемом канцлерстве Гитлера. Наоборот, он, кажется, до последнего момента верил, что Гинденбург останется на его стороне и выполнит своё обещание в любое время дать ему полномочия на роспуск парламента[334 - По свидетельству фон дём Буше, Шляйхер неоднократно подтверждал данное Гинденбургом обещание, «как в 1932 году, так и после своей отставки. Он сказал: „Без этого обещания моя миссия потеряла бы всякий смысл“. Когда я спросил его, существует ли она в письменном виде, он сказал: „По отношению ко мне старик сдержит своё слово“, – или что-то в этом роде. Во всяком случае он твёрдо верил в это обещание». Hammerstein К. v. Spaehtrupp, S. 38 f.]. Поэтому когда президент просто отклонил его повторные требования, Шляйхер, вероятно, почувствовав себя ещё и лично оскорблённым, насколько известно, в резком тоне заявил: «Я признаю за вами, г-н рейхспрезидент, право быть недовольным тем, как я исполняю свои обязанности, хоть вы всего четыре недели назад и уверяли меня в обратном. Я признаю за вами также право сместить меня. Но права на то, чтобы за спиной вами же призванного канцлера сговариваться с кем-то другим, я за вами не признаю. Это вероломство». Гинденбург возразил, что и так уж одной ногой стоит в могиле и не уверен, не придётся ли ему на небесах раскаиваться в своём решении, на что Шляйхер холодно и возмущённо ответил: «После того, как вы не оправдали оказанного вам доверия, я не уверен, ваше превосходительство, что вы попадёте на небеса».[335 - Ibid. S. 44. О реплике Шляйхера сообщает Дж. У. Уилер-Беннетт: Wheeler-Bennett J. W. Op. cit. S. 301 f. Согласно Брюнингу, который ссылается на свидетельство Шляйхера, Гинденбург сказал: «Я благодарю Вас, господин генерал, за все, что Вы сделали для Отечества. Давайте посмотрим, как с Божьей помощью пойдут дела дальше».]