Том 6. Проза 1916-1919, пьесы, статьи - Леонид Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Феклуша (вставая). А что бы я вас попросил, Генрих Эдуардович, если вы уже такой добрый. Ей-Богу! Ну, и конечно, я человек женатый, но какая у меня жена? Ей-Богу! Ну и что бы нам из трактирчика махнуть в один домик: женщины там отличные, даже интеллигентные, ей-Богу!.. Оно и вам бы…
Тиле. Вздор и пошлость. Ты ужасно мелкий негодяй, ты заяц, Феклуша. Идем!
Феклуша (допивает стакан). Сейчас. Ну и не надо. И совсем я не негодяй, а просто несчастный человек. Если ж у меня ребенок болен?.. Иду.
Тиле. Закрой электричество.
Закрывают электричество, и оба выходят. Некоторое время на сцене молчание. Затем тихо открывается дверь из внутренних комнат, слышен осторожный шепот, и две тени, слабо освещенные огнем с улицы, продвигаются по комнате. Сдержанный женский смех.
Карл (громко и смело). Никого. Ушли. Можешь смело входить.
Женский голос. Ай! Колено ушибла. (Смеется.) Мы с тобой как воры…
Карл. Не могу найти выключатель. Кажется, здесь. Постой, Лиза, не ходи, пока я зажгу свет.
Елизавета. Нет, не надо свет, погоди. Я уже сижу в кресле… Но я ничего не понимаю, где я. Это ужасно интересно: мы совсем как воры в чужой квартире. Они тоже сидят в кресле и так осматриваются. Давай играть в воров, Карл (шутливо, угрожающим шепотом), убьем и ограбим брата твоего Генриха Тиле.
Карл. Не имею ни малейшего желания играть. Все-таки глупо, что я забыл фонарик. Где ты, я тебя не вижу?
Елизавета. Здесь.
Карл. Совсем не видно, Лиза, я засну. Еще одна такая ночь и такой день, как у нас сегодня, и я буду засыпать при ходьбе. Удивительно! — Неужели ты не устала?
Елизавета (тихо смеется). Нет.
Карл. А я… (Зевает.) Ты даешь когда-нибудь твоему мужу спать?
Елизавета. Мужу — да. Но как интересно, что мы ничего не видим: я все ошибаюсь, в каком углу сидишь ты. А какая комната? — Я боюсь взглянуть на нее при свете. Я была в этой квартире только два раза, и она еще не была отделана, но Генрих мне показывал, что будет. Скажи — нет, света не зажигай, а так скажи: вот тут, над роялем, две картины… Постой, я припоминаю, да, голова Бетховена и какой-то еще Концерт, — да?
Карл. Нет. Никаких картин нет.
Елизавета. А ковры?
Карл. И ковров нет.
Елизавета. А кресло в углу?
Карл. Не знаю. Я же говорю тебе, что Генрих так и оставил картину. И мне это наскучило, Лиза. Зачем ты притащила меня сюда, что тебе здесь надо?
Елизавета. Надо.
Карл. Если это не обычная ваша глупость, то это садизм или как там называется, я путаю эти слова. Мне, положим, все равно, но просто неинтересно. И если в твою сегодняшнюю программу входят еще слезы о разбитом корыте, то, слуга покорный, я засну.
Елизавета. Я не знаю лица Генриха. Он похож на тебя? Я не помню его лица.
Карл. Спокойной ночи. Я засыпаю.
Елизавета. Ты — ужасно гнусный человек, Карл. Я удивляюсь, как может быть у такого честного, благородного человека, как Генрих, такой… бесчестный брат.
Карл. И поэтому, уйдя от честного Генриха, ты стала любовницей бесчестного Карла? Правильно!
Елизавета. По-твоему, я… такая же?
Карл. А как же? Сперва ты изменила Генриху с мужем, теперь ты изменяешь и Генриху и мужу со мной. Ну, муж твой, положим, дурак, но все же… И наконец, ты меня содержишь: это, знаешь, не особенно морально.
Елизавета. Зажги свет.
Карл. С удовольствием. (Ищет выключатель.) Ты, Лизетт, напрасно стесняешься со мной: сейчас ты так трагически произнесла — «гнусный»… Вот!
Вспыхивает свет. На кресле у рояля сидит Елизавета; при внезапном свете закрыла глаза обеими руками. Карл снова утомленно садится, щурится на свет.
Я тем и удобен, что со мной можно говорить обо всем, и делать все, и обнажаться… Черт возьми, однако! — они тут попивали пуншик; это оживляет пейзаж. Недурно пристроился господин Феклуша: пуншик!
Елизавета отняла ладони от глаз и со страхом осматривает комнату. В ушах у нее большие бриллианты. Она красива.
Елизавета. Карл, это ужасно! Карл, это ужасно!
Карл. Просто бездарно.
Елизавета. Нет! Здесь как будто бы произошло преступление. Здесь совершилось убийство, я убийца, Карл!
Карл. Пустяки, женские нервы!.. Но что-то, пожалуй, есть, какой-то интересный запах… Преступление!.. Вот слово, которое надо произносить осторожно: оно действует магически. Ах, черт возьми, а дверь?! Ведь у него свой ключ, он может каждую минуту вернуться, едем!
Елизавета. Погоди. Я смотрю. — Я его люблю, Карл.
Карл. Не сомневаюсь. Какие у тебя чудные бриллианты, Лиза!
Елизавета. Я его люблю, Карл. Зачем я это сделала, этого не нужно было, совсем не нужно. У меня ужасно много денег, но они мне не нужны, совсем не нужны. Но тогда я их хотела… или не хотела? — Не знаю. Не знаю. Карл, — хочешь, я завтра дам тебе десять тысяч?
Карл. Хочу.
Елизавета. Хочешь двадцать?
Карл. Не дашь, душечка. И десяти не дашь, а пятьсот рублей дашь за сегодняшний визит. Я тебя знаю, душечка, но я не жалуюсь, я доволен. (Беспокойно ходит.) Лиза, у меня что-то нервы приподнялись… (Потягивается.) Надо как-нибудь разрешить: поедем сейчас на автомобиле как бешеные. Поедем. А пока — позвольте поцеловать вас в ушко, у вас необыкновенные уши.
Елизавета. Уши — или бриллианты?
Карл. И то и другое. Ты такая душечка…
Елизавета. Оставь. Не смей!
Карл. Нет, смею. А теперь это!
Елизавета (насмешливо). Карлуша!
Карл (быстро отодвигается; сердито). Но я прошу тебя…
Елизавета. Карлуша! Карлуша!
Карл (бледнеет). Я уже просил тебя на называть меня этим дурацким именем. Меня зовут Карл, а не Карлуша. Прошу запомнить!
Елизавета (также бледнеет, но продолжает смеяться). Карлуша. Нет, ты просто Карлуша!
Карл (лицо его свирепо). Но я тебя… серьезно прошу! Ты можешь называть меня, как тебе угодно, я не обижаюсь, но этой клички я не выношу. Слышишь?! Й меня вовсе не следует сердить, — о, вовсе не следует сердить.
Елизавета. А что будет… Карлуша?
Карл (медленно). А будет то, что брата Генриха будут судить за убийство Елизаветы. Я тебя удушу. Молчать!
Елизавета (отступая, шепотом). Карлуша, Карлуша, Карлуша…
Карл (делая маленький шаг, так же тихо). Молчать. Ты хочешь? Последний раз…
Елизавета (прячась за кресло). Карлуша…
Карл молча надвигается к ней. Елизавета отступает, не сводя с него расширенных глаз. Вдруг останавливается и прислушивается.
Тише! (Испуганно.) Кто-то идет.
Карл (также испуганно). Где? Тише.
Елизавета. Шаги.
Карл. Нет.
Елизавета. Кто-то за дверью.
Карл. Тише. Где?
Оба бледные, склонившись всем телом, в позе напряженного внимания, — прислушиваются. Горит электричество. Тихо.
Занавес
Действие третье
Картина первая
Ночь. Туман. Набережная одного из петербургских каналов. Мутный воздух светел от городских фонарей и неподвижен. Отчетливо видна на первом плане только чугунная решетка; за нею, где вода канала и та сторона — мглистый провал, бесформенное нечто, смутно намекающее на какие-то огромные дома. В нескольких окнах, разбросанных по шести-семи этажам, ночные огни, — слабые и неподвижные желтоватые пятна.
У чугунной решетки, полуоблокотившись на нее, стоят и разговаривают Генрих Тиле и Феклуша. Тиле курит сигару.
Тиле. Ты пьян, Феклуша, совсем пьян. У тебя зеленые глаза. Идем!
Феклуша. Не пойду.
Тиле. Хочешь, я позову извозчика? Тогда тебе не нужно будет передвигать ногами.
Феклуша. Не хочу.
Тиле. Я дам тебе еще коньячку.
Феклуша. Не хочу. Вы сами пьяны. Я не хочу на вашу квартиру, пустите меня. Я не хочу!
Тиле. Не кричи!
Феклуша. Я не кричу.
Молчание.
Пустите меня, Генрих Эдуардович, я на коленки перед вами стану. Хотите, я на коленки стану, пустите. А то опять закричу.