Волкодав - Мария Васильевна Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крут нахмурился и спросил черноволосого:
– Как звать тебя? И почему с проповедниками за море не уплыл?
– Звать меня Канаон, сын Кавтина, а род мой – воины, – ответствовал тот. Судя по акценту, его родиной был Нарлак, лежавший к северо-западу от Халисуна, за горами, которые сольвенны называли Замковыми, а венны – Железными. – Проповедники меня отрешили, – продолжал Канаон, и было похоже, что он на них по-настоящему обозлился. – В семи городах мечом за их веру стоял, мил да хорош был. Ан стоило один раз оплошать…
Он посмотрел на Волкодава и сразу отвёл глаза.
– А ты? – повернулся Правый к сольвенну.
Парень назвался птичьим именем – Плишкой. По его словам, он был сиротой и вырос батраком у земледельца-сегвана, потом сбежал от него и сделался наёмником. И вот уже семь лет странствовал по белу свету, зарабатывая мечом. При этом он нажил какие-то неприятности от Учеников Близнецов и тогда на площади собрался было поквитаться, но не совладал. А когда те уже уехали, увидел Канаона, чуть не плачущего в корчме. Былые противники хлебнули вместе пивка и тут же уговорились держаться друг дружки. Так, вместе, и пришли они к боярину Лучезару, ибо прослышали, что госпоже кнесинке могут пригодиться наёмные телохранители…
Складно, подумал Волкодав. Складно и славно. Ишь ведь, у Правого уже и брови от переносицы в стороны расступились. Да. Жили-были два хоробрых воителя и ратились честно, а потом взяли да побратались. Чего тут не понять!
Крут повернулся к нему:
– Ты-то что скажешь, венн?
Волкодав пожал плечами, гладя повисшего на рубахе Мыша, и равнодушно ответил:
– Скажу, что, пока я при кнесинке, этим двоим подле неё не бывать.
Плишка и Канаон растерянно переглянулись: ничего подобного они, похоже, не ждали. Рука Лучезара опустилась на меч.
– А не много на себя берёшь, венн? – заворчал Крут.
Волкодав спокойно сказал:
– Ты меня спросил, я ответил.
– Чего боишься?.. – осведомился Крут.
Плишка хмыкнул:
– Боится, кнесинка нас вперёд него жаловать станет.
Канаон заулыбался: мужественное, тёмное от загара лицо, голубые глаза, белые зубы из-под чёрных усов. Красивый малый, уж что говорить. Да и Плишка был хорош собой, гораздо хорош. Волкодав сказал:
– Один из них побил другого, а я побил победителя.
– Ну и что? – фыркнул Крут. – Если ты их побил, они, по-твоему, плохо дерутся? Отроками, небось, только двор не метёшь…
– Может, дерутся они и неплохо, – сказал Волкодав. – Но к госпоже, покуда жив, я их не подпущу.
– Обижаешь, венн, – покачал головой Плишка. – Смотри, каяться не пришлось бы.
– А ты молчи, тетеря! – рявкнул вдруг Правый. – Поговори мне тут!
Канаон вполголоса пробормотал по-сольвеннски нечто, касавшееся башмаков и пояска бабушки Волкодава. За подобные слова у веннов вызывали на поединок, и все это знали. Братья Лихие не отрываясь смотрели на наставника. Волкодав стоял, как глухой.
Лучезар слушал разговор, постепенно белея от бешенства. Рука его танцевала по рукояти меча, но дальше этого дело покамест не шло. Не ему, дружинному воину, прилюдно задираться с бывшим рабом…
– Пошли! – коротко бросил он наёмникам. И те удалились следом за ним, нехорошо оглядываясь на Волкодава. Когда же скрылись, на него напустился Крут:
– А теперь, парень, сказывай толком! Почто обидел добрых людей?.. – И свирепо оглянулся на замерших рядом близнецов: – Брысь!..
Лихобор и Лихослав по привычке дёрнулись с места, но потом переглянулись – и остались стоять где стояли. Боярин, видя такое непослушание, начал наливаться гневом и открыл рот прикрикнуть… Волкодав опередил его, кивнув:
– Ступайте.
Братья исчезли.
– Ну, парень!.. – Крут не знал, сердиться или смеяться. Поскрёб пятернёй в бороде и продолжал: – Ты с теми двоими словом не перемолвился, а уж я-то вас, веннов, знаю. Значит, прикидываешь, не доведёт ли судьба насмерть рубиться!.. Почему?
– Потому, что они лгали, – сказал Волкодав. – Они давно знают друг друга. А тот бой был подставным. Таким людям у меня веры нет…
И тем, кто таких людей сестре в телохранители сватает, добавил он про себя.
– А не на собственный хвост оглядываешься? – хмыкнул боярин. – С чего взял-то?..
Волкодав усмехнулся:
– Я зверь травленый, воевода, вот и оглядываюсь… Когда они бились, Плишка угадывал удары, которые нельзя угадать. А потом не заметил самого простого, которым нарлак его и свалил…
Крут, презирая деревянные мечи, вытащил из ножен свой боевой и потребовал:
– Покажи!
Волкодав показал. Ему не удалось коснуться боярина, но дело было не в том.
– Ты ловишь их, как я тогда, – сказал он Правому. – А Плишка защищался, будто заранее знал.
Боярин опустил меч и спросил:
– Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– А сражаешься сколько?
– Четыре…
– А я – с четырёх, – с мальчишеской досадой заявил Крут. – В тот год твой отец, не знаю, родился ли! Почему ты сразу увидел то, что я понял только теперь?
Волкодав сказал:
– Наверное, ты всё с честными воинами дело имел, воевода. Не как я, с висельниками.
Следующий день выдался тёплым и солнечным. Молодая кнесинка решила покататься на лошади и велела Волкодаву собираться:
– Поедешь со мной.
Боярин Крут подозвал кого-то из витязей помоложе и начал распоряжаться, приказывая седлать коней для десятка молодцов, но Елень Глуздовна остановила его:
– Только телохранитель, больше никого не надо.
– Как так?.. – всплеснул руками старый храбрец. – А худых людей, неровен час, повстречаешь?..
Кнесинка, взбегавшая на крыльцо одеваться, смерила его взглядом:
– Тот раз твои десять молодцов меня защитили? Или он один?..
И скрылась за дверью, и боярин, не имея возможности оттрепать её, как надлежало бы, за ухо, выплеснул раздражение на Волкодава:
– Ну, венн…
Волкодав посмотрел ему в глаза и ответил:
– Я тоже считаю, воевода, что десяток воинов был бы надёжней. Но раз госпожа сказала, значит, быть по сему. А наше с тобой дело – проследить, чтобы никто её не обидел…
Братья Лихие с завистью смотрели в спину Волкодаву, выезжавшему с кнесинкой за ворота. Они понимали, что им эта честь будет доверена ещё очень нескоро.
Серко выгибал могучую шею, размеренно бухая подкованными копытами в деревянную мостовую. Если бы кто ни попадя носился по городу вскачь, мастера-мостники навряд ли поспевали бы перестилать разбитые горбыли, а горожане вконец разорились бы, собирая деньги на починку улиц под своими заборами. Оттого в городе исстари воспрещено было пускать лошадей вскачь всем, кроме витязей и спешных гонцов. Волкодав видел, как разлетались
