Цивилизация страуса - Виталий Фролов

— Если сам того захочешь. Это же твой мир.

— И что будет, если я умру?

— С миром? Он исчезнет.

— Со мной.

— Я точно не знаю, — сказал Борис. — Может быть, ты начнешь все сначала, может быть, воскреснешь в каком-то другом мире.

— Но в реальности, данной вам в ощущениях, в себя так и не приду?

Березкин покачал головой.

— До окончания процедуры это невозможно.

— И сколько осталось до конца процедуры?

— В реальности — несколько суток. Но время в наших мирах течет неодинаково. Линейной зависимости тут нет. Может быть, пройдет пара недель, может быть, для этого потребуется год.

— Но не больше?

— Едва ли больше.

Гусев внимательно смотрел на лицо Березкина. Героя, убеждавшего Шварценеггера в нереальности происходящего, выдал тот факт, что он потел и вообще очень нервничал. Березкин не потел, а если и нервничал, то это можно было объяснить вывертами гусевского подсознания.

Гусев пожалел, что не обладает талантами доктора Лайтмена.[12] Тот по одному дрожанию левой икры мог бы сделать выводы о правдивости рассказа Березкина. Вот Борис головой трясет и ухо постоянно чешет, это что означает? Кто бы знал.

Конечно, теория о виртуальности объяснила бы все нелепости и дурацкие законы. Но если этот мир придуман самим Гусевым, почему же на него, демиурга и творца, постоянно сыплются всякие неприятности? Как из рога изобилия и прямо на голову.

— Ты мне все еще не веришь, — констатировал Борис.

— Я сомневаюсь, — сказал Гусев. — Имею право.

— Имеешь. Сомнения в очевидном — признак пытливого ума.

— Лучше бы ты оказался просто моим клоном, — вздохнул Гусев.

— А ложку ты как объяснишь?

— Бритвой Оккама.

— Телекинез? С чего бы вдруг у тебя паранормальные способности прорезались?

— На почве стресса.

— Это у тебя что, первый в жизни стресс?

— Нет.

И почему ложка? Пули взглядом останавливать было бы куда удобнее. Нео вон останавливал, но для него та история все равно плохо закончилась. Хотя сам Гусев предпочел бы, чтобы «Матрица» закончилась уже после первой серии.

— Ты — взрослый и разумный человек, — продолжал Борис. — Ты можешь придумать рациональное объяснения для происходящего, что бы ни происходило. Однако, если ты воспользуешься той же самой бритвой Оккама, то поймешь мою правоту. Телекинез, клонирование, которое, вообще-то, незаконно и на территории страны не проводится даже подпольно, дуэльный кодекс… Тебе придется объяснять все это по отдельности, а я могу объяснить все оптом.

— Можешь, — согласился Гусев. — Это вообще очень известный литературный прием: «а на самом деле все это приснилось ему с похмелья». Обычно свидетельствует о патологической неспособности автора вменяемо объяснить, чего ж он тут раньше нагородил.

— Но автор в данном случае не я, — покачал головой Борис. — Автор ты.

— Видимо, я скрытый мазохист, — сказал Гусев. — Что-то мне в созданном мною мире не очень уютно. А вот, кстати, если я тут один живой человек, значит ли это, что я могу выйти на улицу с пистолетом и невозбранно отстреливать там прохожих?

— По логике этого мира, тебя посадят в тюрьму, — сказал Борис после небольшой паузы.

— Ненастоящую.

— Кроме того, это может вредно отразиться на твоей психике, — сказал Борис. — До тех пор, пока ты окончательно не убедишься в иллюзорности мира, твое подсознание будет считать, что ты стреляешь в живых людей, которые тебе ничего плохого не сделали.

— Уж не кармическим ли воздаянием ты мне грозишь? — поинтересовался Гусев.

— Я тебе вообще ничем не грожу, — сказал Борис. — Просто есть такая теория, что намерение определяет больше, чем действие. И стрелять в людей для психики очень вредно, поверь мне.

— Я верю. В этом вопросе я как раз верю тебе безоговорочно.

— В других, значит, нет?

— Ну, знаешь, очень трудно уложить такое в голове вот так сразу, — сказал Гусев.

Он тщательно затушил окурок, достал из кармана пистолет и направил его на Бориса. Борис заметно побледнел.

— Ты побледнел, — заметил Гусев.

— Наверное, потому что твое подсознание ожидало от меня именно такой реакции.

— А как отреагирует мое подсознание, если я всажу тебе пулю в лоб? — поинтересовался Гусев.

— Честно говоря, мне бы очень этого не хотелось, — сказал Борис. — Убив меня, ты можешь нанести травму своей психике. Ведь, по сути, ты будешь стрелять в самого себя.

— Всего лишь в отражение в зеркале, — сказал Гусев. — Кроме того, это же довольно очевидное решение. Герой должен сразиться с самим собой и одержать верх. Мне кажется, терапевтический эффект может оказаться весьма неплохим.

Борис покачал головой.

Гусев демонстративно сдвинул рычажок предохранителя, выбирая дуэльный режим.

По лбу Бориса стекла капелька пота.

Гусев встал, зашел к Борису за спину и приставил дуло вернувшейся в родные руки «беретты» к его затылку. По пути он выщелкнул из рукоятки обойму и бросил беглый взгляд на положение выбрасывателя, которое показывало, что патрона в стволе нет. Он, вроде бы, и так помнил, что его нет, но перестраховаться все же не мешало. Обойму он спрятал под одежду, надеясь, что для клона эти манипуляции останутся незамеченными.

Похоже, что остались. Когда холодная сталь коснулась его головы, Бориса начала бить крупная дрожь.

— Твое последнее слово, консультант? — спросил Гусев.

— Мы так не договаривались! — истерично выкрикнул Березкин, обращаясь непонятно к кому.

Гусев спустил курок.

Разряженный пистолет сухо щелкнул.

Доведенный до предынфарктного состояния клон хлопнулся в обморок, уронив голову на стол.

Гусев сунул руку в карман, достал обойму, зарядил пистолет и стал ждать.

Через десять минут Гусев решил, что ждать уже нечего. Березкин начал подавать слабые признаки жизни. Вырубать его ударом по голове Гусеву не хотелось, объясняться с ним — тем более.

Он убрал пистолет в карман, склонился над своим двойником и, преодолев природную брезгливость, обследовал то самое ухо, которое Березкин чесал все время разговора. В глубине ушной раковины оказался спрятан миниатюрный динамик.

Гусев хмыкнул, сгреб со стола ложку и сообщил тем, кто за ним сейчас наверняка наблюдал:

— Это была неплохая попытка. Но страсть к дешевым спецэффектам вас когда-нибудь погубит.

Никто ему не ответил, но Гусев на это и не рассчитывал.

Глава двадцать первая

Приехав домой, Гусев в первую очередь тщательно закрыл за собой обычную железную дверь, которую в ближайшем же времени собирался поменять на сейфовую и пуленепробиваемую.