Сотворение брони - Яков Резник

— Не дает, а даст, если фюрер подпишет наш проект решения узаконить новую танковую пушку на Т-3 и если Крупп исполнит это решение.

Тодт притронулся пухлыми пальцами к сухой коричневой руке Гудериана:

— Рассчитываю, мой дорогой генерал, в ближайшее время поздравить вас с исполнением давнишней вашей мечты о мощной пушке на нашем непобедимом танке. Он будет под стать непобедимому полководцу, которого солдаты называют быстроходным Гейнцем.

Вряд ли Гудериан мог знать о директиве Гитлера и Браухича, записанной начальником генштаба сухопутных войск Гальдером в конце июля сорокового года и ставшей первоначальной завязью плана нападения Германии на Советский Союз — плана «Барбаросса». Но, занимаясь формированием и боевой подготовкой нескольких новых танковых дивизий, появившихся за счет военных трофеев, и не переставая удивляться, почему Гитлер, который доверяет ему, считается с ним, все же не принимает его предложений об операциях в Африке, Гудериан все чаще задумывался о России: «Не туда ли повернет фюрер?»

Гудериан вспомнил откровенную речь Гитлера перед генералами восемь месяцев назад, в которой тот, говоря о советско-германском пакте о ненападении, недвусмысленно заявил, что «договоры соблюдаются только до тех пор, пока они целесообразны». И добавил: «Мы сможем выступить против России только тогда, когда у нас будут свободны руки на Западе».

Одна мысль потянула за собой другую: не считает ли Гитлер, что руки на Западе уже освободились, что пришла пора готовиться к удару по России? Сказал же он со всей определенностью на том же совещании генералитета: «Я не для того создал вермахт, чтобы он не наносил ударов». И Гудериан загорелся: надо написать фюреру доклад о превосходстве немецких бронетанковых сил над бронетанковыми силами русских, о практическом опыте вермахта в проведении глубоких наступательных операций с использованием на острие наступления танковых клиньев, как это было только что во Франции. У русских нет ни такого опыта, ни таких танков, как Т-3 и Т-4, ни таких отличных командиров и солдат-танкистов, бурей прошедших дорогами Европы до Атлантики. Непременно сказать, что необходимо срочно перевести все средние танки на 50-миллиметровую пушку, подчеркнуть, что с ней не страшна встреча с русским колоссом, пусть даже и имеющим больше танков, чем Германия. Сказать непременно, что русские танки — устарелых марок и им не выдержать концентрированных ударов немецких танковых клиньев, тем более если довести выпуск танков в рейхе до восьмисот — тысячи машин в месяц уже в начале сорок первого года. А главное — внезапность и стремительность нападения! Пронзить русского гиганта прежде, чем он успеет размахнуться мечом!

Только с Тодтом советовался Гудериан по поводу своего доклада. Тодт поручил сотрудникам министерства произвести расчеты, и те были не очень утешительны. Для достижения такого месячного производства танков потребовалось бы истратить дополнительно два миллиарда марок и найти еще сто тысяч квалифицированных рабочих и инженеров… Поразмыслив, Гудериан решил не называть в письменном докладе эти цифры, оставив их на случай личной встречи с фюрером.

Адъютант Гитлера майор Энгель 10 августа вручил фюреру доклад. Прочитав его при Энгеле, Гитлер воскликнул, будто перед ним находился Гудериан:

— Браво, быстроходный Гейнц!

В декабре сорокового года, когда Гудериан впервые читал план «Барбаросса», он возликовал, обнаружив в нем и свои мысли: германские вооруженные силы разобьют Советскую Россию в ходе кратковременной кампании; основные силы русских сухопутных войск будут уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев; достигнув конечной цели операции — создания заградительного барьера против Азиатской России по общей линии Волга — Архангельск, — можно будет парализовать с помощью авиации последний индустриальный район, остающийся у русских на Урале…

Слово «парализовать» Гудериану хотелось бы заменить более точным и определенным: «сокрушить». Протаранить броневым острием своих танковых корпусов уральский промышленный край!

А в остальном план «Барбаросса» его удовлетворял полностью.

Единоборство

Такое и присниться никому не могло — на заводе появился немецкий танк!

Да не какой-нибудь устаревший, а Т-3, который впервые участвовал в войне против Польши, а в мае сорокового с авангардными полками Гудериана пересек за двенадцать дней Бельгию, Францию и дошел до Ла-Манша.

Удивительная весть облетела цехи, притянула множество людей к внутризаводскому железнодорожному тупику.

— Вэлыка до нэба, та дурна як трэба! — съязвил пожилой рабочий, насмешливо поглядывая, как машина с куцым стволом 37-миллиметровой пушки и крестами на башне и корпусе загудела на высокой платформе и начала сползать по бревенчатому скату на землю.

— На кой ляд притащился?

— Гитлер, наверно, подкинул…

Разговоры погасли, когда Мальгин повел чужестранца к экспериментальному цеху, где его дожидалась группа конструкторов-исследователей с Морозовым во главе.

На просторном, хорошо освещенном участке Т-3 взвесили, раздели, разули, и когда к вечеру к нему наведался Василий Фомич Захаров, башня с пушкой находилась отдельно на стенде, а танк без гусениц и верхнего листа выставил на обзор всю свою начинку.

Опытным глазом Захаров заметил, что рабочие, разбиравшие машину, поснимали с внутренних стенок корпуса и башни стружку, — видно, главный конструктор направил ее в заводскую лабораторию определить процент легирующих элементов в немецкой броне — кремния, марганца, никеля и хрома, от которых зависит крепость и вязкость.

Морозов, облачившись в рабочий комбинезон, закатав выше локтей рукава, колдовал над механизмом планетарной передачи, маленькой модели солнечной системы. Он ее вращал то в заторможенном, то в освобожденном венце, наблюдая неотрывно за движением центральной шестерни.

— Вижу, нравится тебе, — наклонился к Морозову Захаров.

— Умеют немцы облизывать каждый зубчик! — Слово «облизывать» Морозов явно адресовал не только планетарной передаче, но и другим блестяще обработанным механизмам. — Можно как в зеркале себя увидеть, Василь Фомич.

С тем же уважением к чужому труду, что и Морозов, Захаров перекладывал с ладони на ладонь мелкие детали разобранных механизмов, любуясь подгонкой их друг к другу, чистотой отделки и прикидывая, в чем они лучше, а в чем хуже наших.

— Мы тоже не лыком шиты, Сан Саныч, и мы бы сумели, как немцы, — рассуждал Захаров. — Порой во как хотелось блеска в «тридцатьчетверке», а Михаил Ильич, сам знаешь, требовал: «Проще да надежней». И верно требовал — денег, материалов, хороших мастеров у нас пока в обрез…