Повесть о храбром зайце - Акс Цевль

Ибекс: Видишь ли, бэ, ядовитая змея – она ж намного лучше, чем яд! Она… естественней. Я думаю, это неплохая придумка, бээ. Работает. Понимаешь, бэ? Работает.

Заяц: Не со мной!

Ибекс: Все так говорят, бээээ! У меня к тебе простая просьба будет. Я только попрошу тебя её исполнить и уйду. Хорошо, бэ? Хорошо?

«О, чёрт его возьми! Да это же маньяк! Расслабился, раскрылся, снял бумажную масочку! Я только сейчас это понял! Как я не замечал?! Он получает удовольствие от этих пыток и убийств! Он считает себя гением! Посмотри на него! Послушай его! Да у него слюни текут на эту змею! Он смакует, он жрёт каждое своё слово! Уверен, он потом спускается в зиндан, что б провести какой-то ритуал. Маньяк без этого не может! Совершенно необходимо для него надругаться как-нибудь над телом, забрать какой-нибудь трофей! Вот он! Вот это и будет мой шанс! Один единственный! Один!»

Заяц: Валяй свою просьбу! Говори!

Ибекс: Я бы не просил, бэ… но ты сам понимаешь, красный: змейка моя сама по себе вряд ли станет на тебя нападать. Змейка добрая, а бэ? Змейка добрая, бэ бэ бэ! Не обижай её, ладно? Позволь ей сделать своё дело – не мешай ей, а помоги ей! Умри, красный! Умри, бэ! От яда змеиного умри и успокойся!

Ибекс раскрыл корзинку и перевернул её. Змея упала в центр зиндана: в остатки грязной лужи с ядом водяных козлов, в мокрый зелёный песок, в светло-жёлтый, сухой, как у моря. Брызги с лужи разлетелись в стороны, жёлтый песок поднялся облаком; змея-дегенератка зашипела, загремела, свернулась в несколько восьмёрок, отползла поглубже в тень. Теперь к стенам. Повисла. «Всё!»

Заяц: Добрая.

Ибекс: Доообрая! Я же говорил тебе-бэ-бэ, а бэ?!

Заяц: Что дальше?

Ибекс: Что, что? Ты так и не понял, красный? Я дарю тебе шанс! Я дарю тебе шанс, бээээ!

Заяц: …

Ибекс: Ну что ты молчишь, бэээ? Ты ж, бэ-бэ, пойми меня наконец: завтра будет хуже! Будет намного хуже! Я тебя заморю, бэ! Я тебя выжму как ссаную тряпку, бэ бэ бэ! Сойдёшь с ума, молить бэ-будешь! А так…

Заяц: А так «один укус змеи и 2 часа страданий»? Это… «мой шанс»?

Ибекс: Да, бэ! Да, да, да, бэ! Я очень-очень рекомендую тебе-бэ-бэ им воспользоваться. Давай! Умри, красный! Я дам тебе время. Подумай, бэ. Попробуй, бэ. Зайду к тебе после обеда, бэ! Давай! Давай же! Сделай правильный выбор! Всё закончится, и будет хорошо. Правда, бэ! Обещаю. Давай, бэ. Лай ба!

«С каждым следующим словом всё отвратительней и отвратительней. Маньяк! Просто тварь. Распоясавшееся самовольно деградирующее животное. И никто ему не указ! Ни сверху, ни снизу никто его не тронет! А они мне всю жизнь рассказывают об особом их устройстве, об особой восточной дисциплине! Нет, «особая восточная дисциплина» – это мечта, которой нет и наверное никогда не было на земле. А на земле вашей, как и на любой другой, есть все те же ужасы, все те же беды, все те же уродства самовоспроизведения. Мы поразительно мало отличаемся друг от друга. Наши общества напоминают боевые построения на картах. Кто черепахой, кто свиньёй. А так – всё тоже! Даже грустно…»

Ибекс ушёл. Кажется его позвали. «Кто? Муфлон? Да нет. Голос ниже. Наверное брат его, тот другой ибекс – самодовольная жующая морда! Чёрт, я начинаю их всех ненавидеть! Как я их ненавижу, бэээээ!»

Змея отжила и отползла в другой угол. Погремела. Притаилась, умолкла.

Заяц: Ну? Что с тобой делать? С тобой-то что мне делать, ась?!

«Эти змеи охотятся ночами. Сейчас раннее утро, надо полагать? Она спать хочет (если уже не спит). Убить её не составит никакого труда. На монастырской их было много – приходилось «истреблять». Мне в отличии от монахов никаких специальных молитв не требовалось, я просто их… убивал. Они представляли опасность для пилигримов, для туристов, для детей. Детей…

Детей иногда свозили к нам на больших двухвагонных каретах – это у них называлось «экскурсией». Ближе к лету, от экскурсий этих было не продохнуть. Несколько групп в день, пробки на всех трёх подъездах, беготня, шум, смех и слёзы. Обычно это были их детёныши – местные, дальние, совсем дальние, настолько дальние, что и сами не верили, что добрались. Всегда и во всём они были похожи. Хорошее в них было одинаково хорошо. Плохое… плохого я в общем-то и не видел (я верил тогда в их «особую дисциплину»). Я полюбил их сразу. Как сказал бы баснописец: выстрелом, уколом. Я быстро привык к ним, я быстро устал от них.

В памяти остались только «наши». На контрасте. За все 15 лет их было группы 3. Боги-то у нас разные, и разные священные места. Есть и у самих куда поехать, слава Богу!

Дай-ка поточнее… да, да, всё верно. Ровно 3 раза были – в первый год (или второй (уже не вспомню)), ещё 2 раза на 12-ый, 13-ый. Да. Вот эта вторая группа мне запомнилась особенно. Больше остальных. Во-первых потому, что я ждал её. Каждое лето высматривал. 12 или 11 лет.

«Ведь если в первый год они были, то когда-нибудь будут и ещё? Верно?»

«Мне бы через них глотнуть родного воздуха! В глазах узнать глаза друзей, непишущих мне писем. Послушать их! Мою родную речь послушать, что б быть уверенным – она передана! Мой мир не умер. Мой лес цветёт и вот его плоды!»

Я ждал. О, как я ждал! Я рисовать научился пока ждал их… Я научился лепить, вырезать… я делал игрушки…

И вот они приехали ко мне! Вот та же красная карета, но только там они, мои, родные, «наши»! Дети великого леса! И… я не смог. Я не смог к ним подойти! Не решился! Испугался! Игрушки передал через монаха, а сам… смотрел с седой вершины! Был среди них…

Был среди них зайчик. Как раз лет 13-и. Я не искал его специально – я не делю детёнышей на расы – но, знаешь как оно бывает… иногда судьба сама поварачивает башку твою в нужном ей направлении. Вот и тогда… повернула меня: я увидел этого зайчика и подумал: «он мог бы быть моим сыном».

А в следующее мгновение я уже знал истину: «это и есть мой сын». Это родство, которое осознаёшь всем организмом, всей прошлой жизнью, всей душой. Не один «здравый смысл» не перебьёт это знание. Но!

Ты всё равно попробуешь! «Нет, нет! Не может быть!» Я смеялся натужно, я убегал, я говорил себе: «бред!». «Бред! Этого не может быть потому, что…»

«…потому, что я так