Во власти девантара - Бернхард Хеннен

Мост был свободен. Очевидно, с другого берега за ними не наблюдали. Мандред спешился и присел рядом с арбалетчиком. Тот был без сознания. Лошадь ударила его копытом, превратив лицо в кровавое месиво. Мандред вынул из-за пояса нож и перерезал ему горло. Затем осмотрел убитых. Нашел тонкий кожаный мешочек с парой медных монет и потемневшее серебряное кольцо.

— Не может быть, отец!

Мандред только бросил на сына быстрый взгляд, затем перешел к лысому, который угрожал развесить его внутренности на дереве.

— Что-то не так? — спросил Мандред, обыскивая одежду крупного мужчины на предмет спрятанных монет.

— Ты обираешь мертвых! Это… отвратительно! Аморально!

Мандред перевернул командира отряда на бок. У него были большие мясистые уши и одна-единственная серьга с красивой жемчужиной. Ярл рывком сорвал с убитого серьгу.

— Аморально? — Он посмотрел на жемчужину против света. Она была величиной с горошину и сверкала розовым цветом. — Аморально было бы, пожалуй, обирать живых. А этим уже не важно то, что я лишу их наличности. Если бы я не сделал этого, это сделали бы их собственные товарищи.

— Не говори о товарищах! Тебе же в данный момент, похоже, совершенно все равно, сражаются ли твои так называемые друзья сейчас за свою жизнь. Олловейн был прав!

Мандред перешел к следующему мертвецу.

— Ты не последишь за другим берегом, сын? Ты наверняка поладил бы с Гийомом. А по поводу чего Олловейн был прав?

— Он сказал, что ты животное, действующее согласно своим инстинктам. Ни злое, ни доброе… Просто примитивное!

У одного из мертвых копьеносцев было серебряное кольцо с крупной бирюзой. Мандред потянул кольцо, но оно сидело крепко.

— Ты следишь за противоположным берегом? — вот и все, что он сказал. Мандред плюнул на руку убитого и растер слюну, чтобы кольцо лучше соскользнуло, но это не помогло. Он раздраженно достал кинжал.

— Ты этого не сделаешь, отец.

Мандред приставил острие кинжала к основанию пальца и ударил кулаком по рукояти. Сталь с негромким треском разрезала тонкую кость. Ярл поднял палец, снял кольцо и положил его в кожаный мешочек вместе с остальной добычей.

— Ты хуже животного!

Воин выпрямился.

— Мне все равно, что ты думаешь о животных и обо мне. Но никогда не смей говорить, что мне плевать на друзей.

— Вот как, теперь понятно. То, что мы торчим здесь, это чистой воды уважение к тем, кто сейчас сражается. Ты не хочешь мешать им.

Мандред сел на коня.

— Ты действительно не понимаешь, что мы здесь делаем, или как?

— Понимаю, понимаю. Это было довольно очевидно. Ты набиваешь себе мошну… Наверное, затем, чтобы в следующем городе ты мог предаться пьянству и разврату. Может быть, Фрейя тебя поэтому и прокляла?

Мандред отвесил Олейфу звонкую пощечину.

— Не смей упоминать имя своей матери вместе со шлюхами.

Молодой воин сел в седло, оглушенный силой неожиданной оплеухи. На его щеке отпечаталась красная пятерня.

— А теперь послушай меня, вместо того чтобы болтать, и мотай на ус. — Мандред говорил тихо и с сильным нажимом. Нельзя было забываться! Охотнее всего он сейчас устроил бы своему умнику-сыну хорошую порку. Что эти эльфы сделали с мальчиком! — Большинство человеческих воинов боятся боя. Они могут громогласно рассуждать об этом, однако когда доходит до дела, то в животе у них просыпается страх. Мне самому страшно от того, что в домах на другом берегу сидят арбалетчики, готовые застрелить нас, как только мы перейдем мост. Если они там, то наверняка ждут, когда мы подойдем на такое расстояние, чтобы просто невозможно было промахнуться. Я задержался и набил свой кошелек, чтобы дать им некоторое время побыть наедине со своим страхом. Потому что они точно так же боятся нас. Они боятся промазать по нам и боятся того, что мы окажемся в домах раньше, чем они успеют перезарядить оружие. Чем дольше они нас видят и вынуждены ждать, тем больше вероятность того, что у кого-то сдадут нервы и он пальнет. Тогда мы, по крайней мере, будем знать, на что рассчитывать.

Несколько ударов сердца между отцом и сыном царило напряженное молчание. Слышалось только постукивание сплавляемой древесины об опоры моста.

Олейф посмотрел на дома на другом берегу реки.

— Ты прав. Если мы слепо ринемся в ловушку, то ничем не поможем Нурамону и Фародину. Никто не шевелится. Думаешь, мы можем уверенно переходить мост?

Мандред покачал головой.

— Война и уверенность — эти две вещи несовместимы. Впрочем, теперь я уверен, что там нас поджидают не обычные воины. Среди обычных давно нашелся бы кто-нибудь, кто выстрелил бы. Но если вместо желторотиков нас ждет парочка старых прожженных козлов, ветеранов, побывавших во многих боях, то они знают этот трюк и спокойны.

Мандред пригнулся к шее своей кобылки и пришпорил ее.

— Увидимся на другом берегу!

И они понеслись галопом по длинному мосту.

Мандред недоверчиво наблюдал за домами, однако когда они ступили на землю, их не встретил град стрел. Похоже, те пятеро воинов были единственными стражами по эту сторону города.

Мандред и Олейф придержали лошадей. Перед ними лежала широкая извилистая дорога, которая вела к рынку и дальше, к храмовой площади на холме. Анисканс словно вымер. Никто не отваживался показаться на улице. Всадники медленно поехали дальше. Из-за закрытых ставен за ними следили испуганные глаза. С холма доносились крики. Слышалась звонкая песня стали.

— Если бы я был здесь командиром, я впустил бы нас в город, а потом перекрыл улицы, — объявил Олейф.

Мандред кивнул.

— Похоже, эльфы все же научили тебя кое-чему, кроме того как хитро говорить и распевать песенки. Давай спешимся. На своих двоих мы будем маневреннее.

Они покинули главную улицу и зарылись в лабиринт узких улочек. Лошадей вели в поводу. Мандред озадаченно оглядывался. Весь город был одной большой ловушкой. Они могли только надеяться на то, что никто не наблюдал за резней на мосту.

Оба они пересекли узкую площадь, мощенную утрамбованной глиной. Одну часть занимал большой дом с замурованными окнами. Из-за высоких ворот, выходивших на задний двор, он выглядел почти как замок.

— Там лошадей оставим, — объявил Мандред и повел свою кобылку в ворота.

Во внутренний дворик выходило много окон. Мандред недоверчиво огляделся по сторонам. Здание показалось ему странным. Он мельком увидел в окне молодую женщину в наполовину расстегнутом корсаже, а потом она исчезла. Никто не выходил из единственной двери, которая вела в дом, никто не заговорил с ними. И это было только на руку Мандреду.