Восемь недель - Хулина Фальк

желая видеть, как страдает и смущается их младший брат.

Я признаю, что отклонять предложение — дерьмовое решение. Но это было самое подходящее время, чтобы показать им, что такое смущение. Они, очевидно, испытали его недостаточно сильно, хотя они явно немного смущены произошедшим, о чём говорят их пристыженные взгляды и отсутствие их разговоров. Но я просто не могу сочувствовать им.

Хорошо, что сегодняшний вечер посвящен Софии, а не им.

Когда мой взгляд на долю секунды опускается под стол, я замечаю, что нога Софии дрожит. Я подозрительно смотрю на неё, а затем моя рука мгновенно оказывается на её бедре.

Сколько её знаю, София теребила свои пальцы, браслеты, ожерелья, даже волосы, когда нервничала. Всякий раз, когда мы сидели на скамейках на арене, я замечал, что её ноги дрожат. Настолько сильно, что раздражало меня. Тогда я думал, что это из-за холода, но теперь я знаю, что это не так.

Её голова поворачивается в мою сторону в ту же секунду, когда моя рука находит её бедро, но она не задаёт вопросов. Это делаю я.

— Ты в порядке?

София быстро кивает, кладя свою руку поверх моей и крепко сжимая её.

— Моя бабушка пыталась дозвониться до меня. Она пытается каждый год, но я… никогда не беру трубку. — Каждое слово, слетающее с её губ, становится всё тише.

Я наклоняюсь к ней, прижимаясь своей головой к её, и говорю:

— Может, в этот раз тебе стоит ответить на её звонок?

— Я даже не знаю, что сказать.

Вставая с неудобного стула, я поднимаю за собой Софию. Сначала она смотрит на меня немного вопросительно, но потом говорит своим гостям, что мы сейчас вернёмся. Я бы не стал так делать, но всё же она сделала это. В любом случае это никого не касается.

Ведя Софию к лестнице, которую я нашел во время украшения сарая. Иначе София никогда бы меня сюда не привела — лестница ведёт к её любимому месту. С каждым шагом София успокаивается.

Когда мы подходим к тюкам сена, на которых сидели в прошлый раз, София падает на них и внезапно начинает плакать. Её плечи вздрагивают, она хватает ртом воздух вместо того, чтобы нормально дышать. Мне больно видеть её такой, и единственное, что я могу сделать, это сесть рядом с ней и заключить её.

Я не осмеливаюсь что-либо говорить, позволяя выплакаться и успокоиться. Каждый может сломаться, верно? Предполагается, что люди должны проживать свои эмоции. Если я попытался бы успокоить её, боюсь, что это создало бы впечатление, что я не хочу чтобы она чувствовала. Безусловно, я не хочу видеть как София плачет, но если ей это необходимо, то я не против побыть её жилеткой.

— Почему она продолжает звонить? — Она плачет, уткнувшись лицом мне в плечо. — Я не понимаю этого, Аарон. Она просто… — она икает, её руки крепче сжимаются на моей рубашке. — Она каждый год пытается дозвониться до меня, и я не понимаю почему. Я ведь убила её мужа.

— Ты не убивала своего собственного дедушку, София.

— Но я сделала это. Я напугала его, он упал, и…

— София, — перебиваю я, — ты не убивала своего дедушку.

— Тогда почему у меня такое чувство, что я это сделала? — Если бы я только знал… — Ты можешь ей перезвонить? Сказать, чтобы она мне больше не звонила?

— Конечно. Если ты действительно этого хочешь.

София протягивает мне свой телефон, и я немедленно иду перезванивать её бабушке. Ей требуется некоторое время, чтобы ответить на звонок.

— София? — говорит она, и её голос звучит более взволнованно, чем София может себе представить.

— Миссис Карлсен? Это Аарон, парень Софии. — Я не уверен, помнит ли она меня, но в любом случае это не важно.

— Аарон? — она повторяет мне в ответ. — Где моя внучка София?

Я тянусь к руке Софии, держа её в своей, потому что София вот-вот побежит к выходу.

— Она рядом со мной. К сожалению, она пока не в состоянии с вами разговаривать, но, может быть, я могу передать ей ваше сообщение?

— Ох, — миссис Карлсен глубоко, почти болезненно вздыхает. — Я звоню каждый год, но она никогда не берет трубку. Я подумала, может быть, у неё другой номер, но это не так. Этот номер дал мне её отец. Поэтому я продолжаю звонить в надежде, что однажды она мне ответит.

Почему я сказал, что позвоню ей? Это сложнее, чем я думал. Особенно когда бабушка Софии говорит так, словно борется со слезами.

— Я понимаю, но, как я уже сказал, София пока не чувствует себя комфортно, чтобы поговорить с вами.

— Но почему? Она всё ещё сердится на меня за то, что я не испекла печенье, когда они приходили в последний раз?

Это может быть немного чересчур, но возможно ли, что миссис Карлсен абсолютно не представляет, почему София так и не обратилась к ней после кончины её дедушки?

— Э-э, нет, я не думаю, что она расстроена из-за печенья. Но я всё же спрошу её. Хорошо?

— Спроси, пожалуйста, Аарон, — в трубке раздается еще один тяжелый вздох, как будто она хочет сказать что-то ещё, но пока не знает, как это сформулировать. Однако в конце концов она находит нужные слова. — Ты можешь поздравить её с днем рождения от меня?

— Конечно.

Я смотрю на Софию и замечаю, как она вытирает слезу. Не вешая трубку, я говорю:

— Твоя бабушка поздравляет тебя с днем рождения.

Глаза Софии закрываются, когда она делает глубокий вдох. Намек на улыбку появляется на её губах, но она не показывает этого.

— Передай ей, что я благодарю её.

Мне и не нужно этого делать, потому что бабушка Карлсен испускает вздох, за которым следуют, должно быть, всхлипывания, видимо от тихого плача.

— О, это была она? Её голос звучит так мило, так по-взрослому. Скажи ей, чтобы она как-нибудь навестила меня, ладно, Аарон? Пожалуйста, попроси её навестить меня. Моя маленькая София. Я не понимаю, почему она больше не хочет меня видеть или разговаривать со мной. Я действительно скучаю по ней; ты можешь сказать ей это?

Прости, София.

— Может, вы сами ей это скажете? — вместо того чтобы дождаться ответа или позволить Софии отреагировать как-то иначе, кроме как округлить глаза, я подношу телефон к её уху.

Рука Софии немедленно накрывает мою, усиливая нажатие, поскольку её бабушка, должно быть, что-то говорит ей. София не отвечает, но слушает. Я это понимаю по ослабившейся хватке рук и посветлевшему лицу.

Тяжёлый груз, который она несла,