Григорий Распутин. Жизнь и смерть самой загадочной фигуры российской истории - Рене Фюлёп-Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда молодой князь, терзаемый скукой, пришел к мысли о единственном способе заполнить пустоту в его душе, она, эта мысль, полностью овладела всем его существом. Ему было легко найти мотивы и оправдания, которых требовала мораль; он уже давно глубоко и искренне ненавидел Распутина, ибо его тонко организованная нервная система сразу же возмутилась против этого грубого крестьянина, неуклюжего и тщеславного. Чем больше Юсупов думал о старце, тем яснее чувствовал, что его долг – убить этого человека. Через некоторое время его намерение показалось ему даже героическим. Наконец, идея совершить убийство по «идейным мотивам» овладела его нежной душой, приводя его в странное возбуждение и опьянение, граничащее с экстазом.
Князя укрепляло в его намерениях все, что он ежедневно слышал о Григории Ефимовиче от своих друзей аристократов, великих князей, офицеров, от бывающих при дворе; при каждой встрече они сообщали ему новые подтверждения распутинских гнусностей. Каждый день приносил новые детали о страшных оскорблениях, нанесенных этим «мужицким канцлером» крупным сановникам, о новых назначениях и отставках, произведенных Распутиным, и, наконец, о новых вакханалиях с дамами из высшего общества.
Наконец, ему сказали, что Распутин является хлыстом, что доказано Синодом, несмотря на его бурные протесты, и нет никаких сомнений в том, что старец старается захватить власть по заданию этой секты, чтобы править в духе этого еретического учения. Назначение епископом, а затем и архиепископом не имеющего никакого образования бывшего ученика садовника произведено с целью унизить духовенство. Этот бесстыжий сектант сам заявил в тот момент: «Эти ученые господа да епископы сильно разозлятся, что среди них оказался крестьянин! А мне плевать на епископов!»
Впрочем, манера, в которой Распутин обычно отзывался о церковных иерархах, могла служить достаточным доказательством его принадлежности к секте хлыстов. По отношению к ним он употреблял исключительно презрительные определения. Так, например, архиепископа Варнаву именовал не иначе как «дураком». А его учение о «спасении через грех»! Только еретик мог говорить такое и применять на практике.
Позором для России, страны, некогда бывшей оплотом истинной веры, было оказаться сегодня под управлением сторонника гнусной секты хлыстов! А Распутин, подло пользуясь всеми возможными способами, старался выразить свое презрение к аристократии! Он добился отставки обер-прокурора Синода Самарина, бывшего московского губернского предводителя дворянства. А это было лишь первым шагом: обезумевший от этой победы, Григорий Ефимович при каждом случае высказывал все более возмутительные мысли об аристократии. Вот совсем недавно он воскликнул: «Аристократы хотят войны до победного конца. Катаются из Москвы в Петроград, а тем временем крестьяне за них кровь проливают! Ну-ка, аристократы, отправляйтесь в окопы!»
Огромное влияние Распутина на царствующую чету до крайности возмущало людей, остававшихся верными династии и видевших в нем угрозу для существования монархии. Куда зайдет Россия, если самодержавным царем станет управлять воля простого мужика?
Также князь Юсупов был в курсе попыток кружка английского посла Бьюкенена предупредить императора об опасности влияния Распутина. В этот кружок входили и несколько членов императорской фамилии. Они взяли на себя обязанность обратиться к царю с ходатайством об изгнании Распутина и повороте политики в направлении, казавшемся им наилучшим. Но Николай, по своему обыкновению, вежливо выслушал эти предложения, потом продемонстрировал холодность и, наконец, выразил свое недовольство. Всякий раз, когда императору или императрице докладывали о беспорядочной жизни Распутина, ответ был один и тот же: «Его ненавидят только за то, что мы его любим!»
В общем, этот крестьянин, официально являвшийся при дворе всего лишь «возжигателем лампад», был подлинным императором России.
Еще по всякому поводу рассказывали, что Распутин обязан своим непоколебимым положением угрозе, часто высказывавшейся им пророческим тоном: «Покуда я жив, то и цари живы, а коли меня порешат, и им смерть!»
Царица точно так же, как и царь, верила в это предсказание, и этого было достаточно, чтобы они прогоняли всякую мысль расстаться с «другом».
Эта привязанность императора и его жены к Распутину казалась аристократам-националистам тем более опасной, что все чаще слышалось, будто Григорий – шпион на жалованье у Германии. Правда, цензура не пропускала в газетах никаких намеков на это, но в изданиях правых часто мелькали намеки, понятные всем. Так, в «Новом времени» однажды появилась статья, что весеннее наступление полностью увязало в «распутице». Цензура не уловила двойного смысла выражения, но жители Петрограда отлично поняли, что имелось в виду.
Разумеется, во всем, что рассказывалось о Распутине, присутствовала значительная доля злобных преувеличений и наговоров, но все равно все эти новости были желанными для князя Юсупова, ненавидевшего старца и смотревшего на него как на злого гения России. Князь, решивший, чтобы избавиться от своей огромной скуки, убить Распутина, принимал любые слухи, окружавшие «друга», чтобы оправдать свою акцию. Тот, кто пришел к решению совершить преднамеренное убийство, не слишком привередлив в выборе, когда подбирает «идейные мотивы». Так что салонных сплетен князю было вполне достаточно.
Распутин был не первым, кто в России оказывал закулисное влияние на монарха, не был он первым и когда получал взятки, добивался назначения и смещения министров не по соображениям эффективности их работы, а по своей личной прихоти; не был он и первооткрывателем пьяных оргий. В том-то и дело, что в своих ошибках Григорий Ефимович был похож на большинство деятелей, сыгравших значительную роль в судьбах Российской империи. Но князю Феликсу было нетрудно убедить себя в том, что Распутин является единственным виновником всего дурного, что происходит, и что убийство этого человека станет актом героическим и патриотическим, поскольку освободит царя и Российскую империю от «темных сил».
Юсупов сам давно поверил в эти оправдания, созданные им самим на основании светской болтовни. Он поверил искренне, насколько убийца может поверить в то, что совершает преступление «по идейным мотивам». Когда последние сомнения исчезли, он смог приступить к приготовлениям, необходимым для осуществления его преступления.
А тем временем война продолжалась, и ход ее становился все менее и менее благоприятным; моральный дух населения падал на глазах. Империалисты были просто в отчаянии. Требовалось во что бы то ни стало найти виновного, на которого можно было бы свалить ответственность за поражения.
Заслуга своевременного нахождения козла отпущения принадлежала депутату Думы и крупному помещику Пуришкевичу. С тех
