Дикарь - Дмитрий Сергеевич Мануйлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девушка из отдела элементалей обворожительно улыбнулась, по достоинству оценив благородный жест дежурного.
— Не нужно. Она уже положила трубку.
Глава 18
Комната, в которой его разместили, меньше всего напоминала медицинскую палату. Единственным, что их объединяло, был, пожалуй, размер: места в помещении хватало лишь на то, чтобы сделать восемь шагов в длину и шесть — в ширину. И это можно было провернуть лишь в том случае, если удастся обойти расположенную в центре комнаты кушетку, больше всего напоминающую кресло в кабинете стоматолога. Разумеется, при условии, что ты к этой самой кушетке не привязан.
Словом, Филиппу возможности прогуляться не предоставлялось.
Жаловаться на это он, конечно, не спешил. По крайней мере, его оставили в живых и даже всерьёз занялись его лечением, обработав раны и поставив капельницу с физраствором. Филипп поморщился: элементали из Дома Прометея сильно его потрепали. Повезло, что им с Игорем удалось выбраться из этой передряги живыми. Если, конечно, последний козырь, оставленный Филиппом на крайний случай, можно считать удачей.
— Я тебя ещё раз спрашиваю: откуда у тебя особый значок?!
«Господи, ну почему меня допрашивает именно он?»
— А я ещё раз отвечаю, — терпеливо, будто объясняясь с умственно отсталым, повторил Филипп то, что, наверное, говорил уже тысячу раз. Ну ладно, не тысячу — и всё же достаточно, чтобы и самому поверить в эту версию:
— Когда бежал, нашёл его на земле. Наверное, Ярослав выронил, когда мы выбрались из-за деревьев и пошли в здание.
— Да неужели? Вот так просто взял и нашёл особый значок напарника? На улице? — с издевкой переспросил Николай Андреевич, сложив пальцы на пиджаке, опасно натянутом в районе живота.
«Сомнительно, что, если бы начальник отдела сам пошёл в разведку, он смог бы спрятаться за деревом».
— Именно так, — с серьёзным лицом подтвердил Филипп. Если решил врать — делай это до конца. И постарайся сам поверить в свои слова. Тогда и других убедить станет не в пример проще. Филипп хотел вдобавок кивнуть, чтобы придать своим словам больше весомости, но сделать этого, к сожалению, не смог: мешал удерживающий голову ошейник из родия. Наручники из того же металла плотно фиксировали руки на подлокотниках, поэтому подкрепить свою речь за счёт жестикуляции тоже не получалось. Оставалось уповать на своё красноречие и тупость собеседника. Благо и первого, и второго, по мнению Филиппа, было в достатке.
Николай Андреевич убрал руки за спину и с видом Наполеона принялся мерить помещение шагами, о чем-то размышляя. Восемь — в длину. Шесть — в ширину. Филипп не мешал ему: опыт подсказывал, что иногда лучше помолчать.
— Я всегда знал, что ты нечист на руку, — судя по всему, начальник опытом Кратова не обладал, — Но в этот раз ты превзошёл сам себя! Как только мы найдём доказательства, — а мы сделаем это, уж поверь! — Тебя приговорят к смертной казни!
Это было правдой. Убийство преступников практиковалось в государстве очень редко, лишь в тех случаях, когда нарушение закона было особо тяжёлым. Предательство входило в этот список.
— Но у тебя — пока ещё! — есть шанс спастись, — продолжал распаляться Николай Андреевич. Он ускорился, видимо, желая вызвать у Филиппа головокружение. Напрасная надежда: Кратов на него даже не смотрел. — Ты должен сознаться!
«Ага. Вот мы и подошли к главному».
В отличие от конечностей и шеи, брови Филиппу в движении никто не ограничил, и он с удовольствием позволил им приподняться вверх.
— Сознаться в чём? — изобразил он искреннее непонимание.
— В предательстве и убийстве напарника, идиот! — Николай Андреевич не выдержал и взорвался. Одним из главных качеств хорошего руководителя было умение держать себя в руках при любых обстоятельствах. Но так уж вышло, что хорошим руководителем начальник разведки никогда не являлся.
Филипп прикрыл глаза, словно задремав. Отвечать на истерические выкрики начальника было ниже его достоинства.
— Если ты подпишешь признание, — чуть успокоившись, принялся увещевать Николай Андреевич, — Мы сможем смягчить твоё наказание. Возможно даже, что срок, который ты получишь, будет не пожизненным!
«Радужная перспектива. Насквозь лживая — но радужная».
— Достаточно во всем сознаться, и ты всего лишь получишь срок.
«А ты — премию».
— И тебе лучше поторопиться, — в голосе Николая Андреевича появились угрожающие нотки. — Если ты не подпишешь признание до того, как мы найдём доказательства твоей вины, на помилование можешь не рассчитывать. Подумай об этом хорошенько. И прими правильное решение. Ты ведь умный человек, Филипп.
«Вот уж враки. Ты всегда считал меня полным дураком. Впрочем, как и я тебя».
На этот раз брови Кратова поползли вверх против его воли. Николай Андреевич, сочтя это своей маленькой победой, принялся «додавливать» подозреваемого:
— Тебе даже не придётся думать. Мы сами подготовим текст признания. Просто подпишешь и всё. Идеальный вариант.
Этого Филипп уже не выдержал. Он расхохотался, глядя прямо в лицо стремительно багровеющему начальнику. Кратов, конечно, знал, что Николай Андреевич о нём не слишком высокого мнения, но и предположить не мог, что всё настолько плохо. Похоже, босс считал его полнейшим идиотом.
«Ну, сохранить серьёзность не получилось. Так какая теперь, к чёрту, разница?»
— Николай Андреевич, — отсмеявшись, обратился Филипп. Начальник, чей цвет лица оттенком мог посоперничать с перезревшей свёклой, вперил взгляд маленьких злобных глазок в скованного элементаля.
— Я не виноват и не буду ничего подписывать. Идите в жопу.
— Ты… Ты… — от наглости подчинённого Николай Андреевич надолго потерял дар речи. Когда ему наконец удалось прочистить горло, он с ненавистью прошептал:
— Жаль, здесь две камеры, и я не могу тебя пытать. Ты бы мигом всё рассказал, можешь мне поверить. Ну ничего, — в голосе начальника появилось что-то трудное для понимая. Самым подходящим словом, по мнению Кратова, было "сальность". — Мы всегда можем устроить обыск в твоей квартире. В целях следствия, естественно. Я завтра же направлю запрос начальству, думаю, оно без проблем выдаст ордер. Это может быть важным для следствия! — Николай Андреевич приблизился к Филиппу настолько, что Кратов, не будь он скован, смог бы
