Опасная бритва Оккама - Сергей Переслегин

Еще более тяжелая ситуация сложилась в образовании, где смело можно говорить о девальвации: современное высшее образование в лучшем случае соответствует среднему образованию полувековой давности. Познание утратило всякую связность (не только между объективным познанием — наукой, субъективным познанием — искусством и трансцендентным познанием — теологией, но и, например, между различными научными дисциплинами и даже внутри самих этих дисциплин). Что же касается управления, то оно настолько обросло стяжками и противовесами, настолько административно и юридически зарегулировано, настолько перегружено индикативными информационными потоками, что, в сущности, не управляет вовсе.

Таким образом, мы имеем дело с всесторонним социосистемным кризисом, который благодаря глобализации еще и повсеместен. А это означает, что в современном мире медленно, но верно складывается революционная ситуация. Собственно, «верхи» уже находятся в ней: они не могут управлять ни по–старому, ни по–новому. И не научатся, ввиду кризиса познания, охватившего, прежде всего, гуманитарный контур и зону трансценденции. «Низы», однако, пока еще могут жить по–старому. Но по мере нарастания глобального антропотока, увеличения террористической угрозы и деградации индустриальных форм производства (в первую очередь, энергетического кризиса) «тяготы и лишения трудящихся масс» будут, вполне по Ленину, нарастать. В этой ситуации мы должны предсказать ренессанс контрэлитного «левого политического проекта» — с одной стороны, и быстрое нарастание реальной религиозности населения, в том числе в США и европейских странах, — с другой. Это вызовет заметные общественные сдвиги и на какое–то время стабилизирует ситуацию. Однако современная мировая элита, несомненно, примет меры против левого движения и религиозного экстремизма в полном соответствии с принципом неизменного нарастания политической борьбы. Эти меры, в зависимости от уровня компетенции правящих кругов различных стран, приведут либо к гражданским войнам, либо к внешним войнам, целью которых будет «сжигание» накопленной пассионарности как социальной основы «левого ренессанса». В любом случае ситуация войдет в неуправляемую раскачку.

Если мы готовы доверять опыту пяти тысячелетий политической жизни человечества, то придется признать, что результатом раскачки станут глобальные социальные потрясения, в ходе которых современная правящая элита будет уничтожена. Территориальная и функциональная глобальность кризиса, вовлечение в него всех четырех социосистемных процессов заставляют предположить, что этим дело не ограничится: вероятно, Национальное Государство перестанет быть главенствующим Представлением социосистемы (причем мы не представляем себе сейчас, чем оно должно смениться, ибо и Market Community и Умма в настоящий момент представляют собой дискурсы, за которыми отсутствует экономическое, политическое или социальное содержание). Можно предполагать, что произойдет и смена фазы развития.

Необходимо понять, что все перечисленное — это уже Неизбежное будущее. Ни избежать катастрофы, ни отсрочить ее не удастся. Однако в наших руках остается форма этой катастрофы и уровень ее всеобщности, даже в условиях глобализации какие–то территории могут быть затронуты кризисом сравнительно слабо. В наших руках также исход катастрофы, то есть выбор между следующей фазой развития — когнитивной (и соответствующим ей Представлением социосистемы) или отходом к предыдущей, традиционной (феодальной) фазе.

3

Эти общие соображения позволяют сделать ряд выводов для России.

В первую очередь следует учесть, что разные Национальные Государства будут вступать в активную фазу глобального кризиса не одновременно (и есть некоторые основания считать, что СССР/Россия уже пережил эту активную стадию в 1990‑е). Это создаст для некоторых стран возможность сбросить внутреннее напряжение путем внешней войны, которая, вероятно, будет восприниматься национальными элитами лучшим выбором между двух зол. Нужно иметь в виду, что наряду с Ираном, Северной Кореей и Белоруссией Россия — с ее имперской историей, природными ресурсами и слабыми вооруженными силами — может стать объектом такой войны.

Поэтому при любом правительстве и любом президенте Россия должна готовиться к войне.

Во времена Президента Путина страна успешно защитила свое геокультурное пространство от чужой проектности. Новый Президент должен решить гораздо более сложную задачу — в условиях общего кризиса мирового контура управления заставить проектно работать национальную управленческую систему. Если мы действительно прошли кризис в 1990‑м, то такая возможность есть.

Наконец, Россия должна подготовить глобальный проект, работающий с чужими национальными смыслами, втягивающий их, и — по мере сил и возможностей, которых в «сумерки мира» не много, — осуществить его, создав в стране условия для когнитивного (постиндустриального) перехода.

Этот глобальный проект должен обладать интегрирующим действием не только по отношению к российской метрополии, но и по отношению к пространству а также — к русской диаспоре за рубежом. Такое интегрирующее действие возможно лишь при наличии у проекта трансцендентной составляющей, отсутствующей, например, в глобальном проекте Единой Европы, но наличествующей в глобальном японском проекте «Внутренняя граница. Цели Японии в XXI веке»[261].

Если все это будет сделано — и достаточно оперативно, если эта деятельность будет сопровождаться быстрой модернизацией населения в рамках реформы ЖКХ и административного самоуправления… Если удастся пересмотреть принципы образования и создать институты познания нового типа… Тогда Россия получит шанс осуществить постиндустриальный переход и сохраниться на ментальной, экономической и географической карте мира.

Речь идет, следовательно, о попытке восстановить нормальное функционирование контура управления через его управляемую перестройку[262]. Это нужно делать ценой всего, так как альтернативный вариант — катастрофическое упрощение с полной сменой элит и организационных структур — все равно обойдется дороже.

«ПОЙДИ ТУДА — НЕ ЗНАЮ КУДА, ПРИНЕСИ ТО — НЕ ЗНАЮ ЧТО»: БУДУШЕЕ РОССИЙСКОГО ИННОВАЦИОННОГО КОМПЛЕКСА

Инноватика — это вечная российская тема, наряду с дураками, дорогами и реформой местного самоуправления. В течение всей своей индустриальной истории Россия неизменно сталкивается с двумя взаимосвязанными кризисами: инфраструктурной недостаточностью и технологическим отставанием. За три столетия, минувшие с начала петровских преобразований, были испробованы все разумные, многие экстремистские и некоторые фантастические способы восстановления научно–технического равновесия с Западом, не исключая социалистической революции, глобальной войны и гонки ядерных арсеналов. Проблемы, однако, устойчиво воспроизводятся вновь и вновь.

Сегодня Россия в очередной раз решает, что лучше: быстренько импортировать весь комплекс технологий (лучше вместе с носителями, а заодно системой образования и государственным языком, тем более что позитивный опыт такого заимствования имеется) или построить свою собственную, посконную и домотканую, инновационную систему — это мы тоже делали с впечатляющими результатами. Особенность ситуации состоит распространившемся за последние десятилетия постмодернистском подходе к принятию решений, в рамках которого принято не говорить «да» и «нет», не покупать «черного» и «белого» и вообще по возможности ничего не делать. Когда российский министр финансов А. Кудрин называет разговоры об инновационной экономике «болтовней», он, конечно, грубит, но при этом говорит почти всю правду.

Перед нами стоит несколько простых вопросов:

• Что такое инновация?

• Какие бывают инновации?

• Какие инновации нужны именно сейчас и именно здесь?

• Как их получить?

Совокупность ответов представляет собой техническое задание на проектирование федеральной инновационной системы (ФИС).

Предварительно следует принять два принципиальных политических решения. Необходимо ответить на вопрос, должна ли ФИС стать одним из модулей мирового инновационного процесса, или же она будет претендовать на автономию? Необходимо также понять, на какой «элементной базе» можно построить современную инновационную систему, что подразумевает, в частности, критический анализ современной науки в части ее технологизации.

К началу XXI столетия процесс глобализации в полной мере охватил научные исследования и технологическое развитие. Считается, что это привело к интенсификации креативной деятельности и повышению ее эффективности за счет отказа от дублирования исследований, развития страновой специализации и международной кооперации. В действительности произошло выделение так называемого исследовательского мейнстрима: нескольких «модных» направлений (водородная энергетика, нанотехнологии и т. д.), которые потребляют все больший и больший объем ресурсов. Принадлежность ученого к мейнстриму гарантирует получение непрерывный рост финансирования, конвертируемость полученных результатов и их востребованость, наконец, обеспечивает абсолютную мобильность исследователя, который сможет найти себе работу в любом уголке мира.