Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев

между двух голых женщин — не самый плохой вариант пробуждения. Лучше, чем, например, между двух мужиков. Даже если ты не знаешь, кто они. И кто ты. И где мы все. И что за нахер вообще?

Большое и почти пустое помещение. Две кровати сдвинуты в одном углу и две в другом. На одной паре проснулся я. Стройная азиатка слева положила на меня изящную ногу, некрасивая толстая женщина справа — могучее вымя. На другом кроватном острове переплелись два чёрных тела. С расовым составом у нас всё хорошо, хоть сейчас на кастинг в Голливуд.

Надо же, я помню про Голливуд, но не помню, кто я и с кем устроил групповуху этой ночью. Надеюсь, я не должен теперь, как честный человек, завести себе гарем.

Осторожно выполз из-под женских тел. Азиатка поморщилась, потом чему-то улыбнулась и засопела дальше. Толстая страшила открыла рот и всхрапнула, как лошадь, но тоже не проснулась. Её тело покрыто татуировками разного качества исполнения, от примитивных синих наколок, похожих на тюремные, до разноцветных, выполненных в потрясающе тонкой восточной технике. Мне подумалось, что она пыталась закрыть картинками своё телесное несовершенство, но вышло не очень. Квадратная жопа, отсутствие талии, короткие ноги без намёка на форму, мощные толстые руки, простецкое, круглое и плоское лицо, неровные зубы, редковатые волосы, маленькие глаза, нос картошкой. Я бесстыдно разглядываю развалившуюся в не самой эстетичной позе некрасивую женщину, и с удивлением понимаю, что почему-то испытываю к ней тёплые чувства. А вот к азиатке, на идеальную фигуру которой так приятно смотреть, скорее лёгкое недоверие. Что-то всё-таки помню? Или нет?

Чернокожую пару разглядывать отчего-то постеснялся. Не хватало ещё на голых мужиков пялиться. Не знаю, как меня зовут, кто я и где я, но в ориентации, однако, сомнений не возникает.

Одежду нашёл на полу. Выглядит несвежей, но выбирать не из чего. Надо разбираться, что тут и как, а главное — где сортир. Жалко будить, но…

Ни деликатное тормошение, ни тряска, ни щипки, ни шлепки, ни даже вопль в ухо: «Подъём, бля, тревога!» — не подействовали. Все спят как убитые. Я даже, чувствуя себя необычайно глупо, испробовал «метод спящей красавицы» — то есть поцеловал. Азиатку. Её губы ответили, она сама — нет. Негров целовать не стал — мужика пнул, даму потряс. Без результата. И кто же мне объяснит, что тут творится?

Дверь надёжно подперта изнутри, намекая, что гости этой ночью тут не приветствовались. Прежде чем разобрать баррикаду из мебели, вернулся к кроватям и накрыл лежащих одеялами. Всё же голые лежат, неловко. Мало ли, что и кто там за дверью. Главное, впрочем, чтобы там был сортир.

Довольно унылый полутёмный коридор, в который выходят деревянные, крашеные серой краской двери. Похоже на общежитие, и пахнет так же — хлоркой, сыростью, столовской едой, несвежим бельём и немытым сортиром. Сортир нашёлся быстро. Буквально в первой же комнате, которую я выбрал каким-то внутренним чутьём. Выгородка в углу, пристроена кустарно. Так бывает, когда старые общежития прирастают семьями и превращаются в скопище недоквартир — люди делают себе индивидуальные санузлы, души и кухоньки, наплевав на все возможные строительные, санитарные и пожарные правила. Лишь бы обеспечить хоть какое-то личное пространство и снизить коммунальность быта.

Надо же, что я знаю! Лучше бы имя своё вспомнил.

В тумбочке обнаружил поношенное, но чистое бельё. Трусы типа «семейники» и серую футболку без надписей. Взял с полным ощущением, что «можно». Комната вызывает во мне чувство «своей» — неужели я в этом убожестве живу? За что? Почему? Нахера? Неприятный мужик лет сорока в зеркале не даёт ответа. У мужика тяжёлое недоброе лицо умеренной небритости. На нём не просматриваются признаки интеллекта, зато в наличии признаки лёгких телесных повреждений. Кто-то по этому лицу не так давно бил. И я его понимаю — оно так кирпича и просит. Несимпатичный тип. Пожалуй, себе не нравлюсь. Странно, что нашёл себя в койке аж с двумя дамами, хотя одна и страшноватая.

Душ обнаружил по запаху сырости и хлорки, а также внутренним компасом. Что-то вспоминается всё же. Внутри никого, витает душок канализации, трубы ржавые, краны текут, потёки ржавчины, плесень, отбитый кафель. Вода чуть тёплая, напор совсем слабый, «Средство помывочное №2» паршивое, почти не мылится. Так себе сервис в этом заведении, и на одну звезду не наберётся. Но лучше так, чем никак. Побриться бы, да нечем.

В столовую пришёл уже уверенно, точно зная, где она. Внутри никого, пластиковые столы пусты, стулья перевёрнуты и выставлены на них, как в школе. В раздаточную стойку вставлены металлические корыта с едой — синеватое пюре, серые котлеты, бурая капуста, неопределённого цвета компот. Притоплены черпаки — бери и пользуйся. Снял один стул со стола, взял из стопки тарелку, плюхнул пюрешки, зацепил пару котлет, плеснул в стакан компота. Компот ничего, котлеты терпимые, пюре — дрянь полная, капусту даже пробовать не стал, хватило запаха. Всё холодное, как из холодильника. Подогреть не на чем. Кормят тут, в общем, тоже не очень.

Поев, хамски кинул посуду в общую мойку. «Дежурный помоет!» — мелькнула мысль. О как, здравствуй, память. Ещё что-то подскажешь? Нет? Ну и ладно. Пойду так разбираться. Вышел в коридор и стал открывать двери.

Общажные одинаковые комнаты. Клетушки без окон, узкие, с высокими потолками. Где одна кровать, где две. Где пусто, а где спят. Чаще по одному, но кое-где кровати сдвинуты, и там пара. Некоторые кажутся знакомыми, но не сильно. Как и положено соседям по общаге, наверное. Просыпаться не спешат, даже если будить. Не думаю, что это нормально. Куцая память подсказывает — какая-то херня творится. Но это и так понятно.

Одна комната больше других, в ней есть шкаф и полки, заставленные каким-то хламом. Старый электрический утюг, пластиковая убогая мыльница, гипсовый бюст неизвестно кого с отбитым носом, стеклянная пивная кружка, фарфоровая пастушка с барашком — краска на лице потёрта, и кажется, что она с бодунища. Стопка сероватой бумаги. Стальная строгая чернильница без чернил. Ну и так далее.

Как будто тут живёт коллекционер-помоечник, подбирающий экспонаты рандомным выбором. Вон там живёт, где кровать за занавесочкой.

На кровати два… Существа мужского пола. Один постарше («Стасик», подсказала мне моя дурацкая недопамять), другой — помоложе, память имени не подсказала. Позы их недвусмысленны, хорошо, что одеяло скрывает лишнее. Кажется, я не очень толерантный. Или точнее, за что-то сильно не люблю Стасика. Подошёл, дёрнул за ногу — реакции нет. Зажал нос двумя пальцами, накрыл рот ладонью. Кислородное голодание не проигнорируешь.

Стасик задёргался, закрутил головой — но я держу крепко. Замахал судорожно руками, задрыгал ногами, заизвивался, спихнув на пол своего партнёра, потом забился, выгнулся — и только тогда глаза открылись. Ещё чуть — так и потерял бы сознание, не приходя в него.

— Кто вы? — прохрипел он, сфокусировав мутный взгляд. — Что вы тут…

— Имею аналогичный