Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев

— Оптимистов меньшинство, Кэп. Коллективное решение — сохранять статус-кво. Но кто-то может рискнуть сам. В одиночку. Имейте это в виду, пожалуйста. Я не хочу за такого отвечать.

— А ты, Стасик, я вижу, сторонник первой теории? Думаешь, что мы в аду?

— Я думаю, Кэп, что мы — ваш дурной сон. Мы и вот это, — он обвёл рукой интерьер столовой. — Но я лучше буду вам сниться, чем не буду вообще.

— Сон разума рождает чудовищ, — процитировала Натаха.

— Посмотри в зеркало, женщина, — грубо ответил Стасик и встал из-за стола. — И знаете что, Кэп?

— Что?

— Вам не надо искать дверь. Скорее всего, вы она и есть. Осталось придумать, как вас открыть.

— Иди ты нахуй, Стасик, — ответил я ему в тон. — У вас тут совсем от безделья крыша поехала.

И он ушёл. А мы, доев, вернулись на склад. Подперли двери, чтобы не проверять, что будет, если. Потом я сел за стол сам и заставил Абуто — пополнять хроники. У каждого своя, пусть будут разные.

Потом выключили свет, и в полной темноте наши чёрненькие наконец-то нашли друг друга. Сначала тихо и стесняясь даже скрипеть кроватью, а потом разошлись, да так, что вопли Абуто и стоны Сэмми сотрясли этаж. Под шумок Сэкиль и Натаха в четыре руки раздели меня. Я не отбивался — уж очень вдохновляет этот саундрек на подвиги. А у кого сиськи красивые, и у кого жопа квадратная — в темноте вообще не важно.

Когда мы все замолкли и отдышались — меня обресетило.

Глава 16. Аспид

Do cats eat bats? Do bats eat cats?

Lewis Carroll. Alice in Wonderland

— Как там Ксюша? — Миха не выдержал и начал смотреть Дораму без меня, пока я наливал нам чай.

— Пап, ей так грустно! Это неправильно, она хорошая!

— Хорошим часто бывает грустно.

— И тебе?

— А я хороший?

— Самый лучший!

До возраста «как-я-тебя-ненавижу» нам ещё лет шесть-семь, да.

— Да, Мих, мне бывает грустно.

— А почему?

Сын удивился совершенно искренне. Папа — это не тот, у кого бывают проблемы. Папа — это тот, кто их решает. Как там Клюся сказала? «Бог может быть каким угодно, но не слабым».

— Она мне нравится, пап. Жаль, что ты не можешь ей помочь… — Это уже про Ксюшу.

Да, девочка симпатичная. Умненькая, добрая, почти не унывающая. Разве что иногда немного грустная, как сегодня. В Дораме вообще всё такое, эмпатичное. Даже отрицательные персонажи скорее драматичны, чем противны, в отличие от унылого бытового злодейства реальности. При этом нет ощущения сиропности и неправды, как в сериалах былых времен. Совершенно реальная жизнь, просто без привкуса говна.

Может быть, в этом секрет того, что от Дорамы не оторваться. А может, это хитрые игры алгоритмов, дающих каждому именно то, чего ему не хватает. Идеальное наложение на личные психотравмы. У всех, кроме меня.

Я спокойно могу смотреть Дораму с Михой, с Настей или в гостиной с воспитанниками — мило и любопытно, но и только. Но не смотрю сам. Не могу. Ломка начинается. Авитаминоз. Абстинентный синдром нехватки говна, каковое является базовым прекурсором моего психического метаболизма.

Это как глубоководную рыбу на поверхность вытащить — ей не станет легче, если убрать давящий на неё километровый столб воды.

Её порвёт в клочки.

***

Уложив сына спать, отправился в свою комнату, чтобы принять ежевечернюю полбутылку. Но если день не задался — то и вечер ни к чёрту. Припёрлась Лайса. Лично, ногами своими красивыми пришла, не проекция. Пришлось с сожалением отложить уже открытую ёмкость и спуститься в холл.

Сидит в кресле, миниатюрная и изящная. Мой «разум возмущённый», решивший однажды, что мир теперь чёрно-бел, допустил зачем-то цветной носок. Но один.

— Приветствую, мадам майор. Догадываюсь, что не внезапное противоестественное желание посмотреть мне в глаза привело тебя сюда. Так что же стряслось, о прекраснейшая из полицейских?

— Прекрати кривляться.

— Ни за что. Ты встала между мной и кроватью, терпи.

— В кровати тебя никто не ждёт, насколько я знаю.

— Вот почему всем есть дело до моей личной жизни?

— Потому что ты беспардонно лезешь в чужие.

— Ладно, ладно. Не будем ссориться. Как там Иван?

— Нормально. Более-менее. Как-то. Не хуже, чем раньше.

Иван — бывший «покляпый», то есть, разумеется, «жертва неустановленного нейротоксического агента». После курса вирт-терапии у Микульчика остался в Жижецке, потому что нигде больше не нужен. Из органов его отчислили — отчасти потому, что он с треском провалил задачу, но формально по здоровью. Иван в здравом уме, хотя и не всё помнит, но реакции не те, а мотиваций и вовсе никаких. Сидит на соцминимуме, смотрит Дораму, набрал вес, потерял форму и не то чтобы поглупел — скорее, ему просто ничего не интересно. Зачем его подобрала Лайса, не знаю. Женская душа потёмки. То ли пожалела, то ли в память об их кратком, но бурном романе, то ли надеется, что он ещё станет таким, как раньше. С её слов — живут неплохо. Не хуже прочих (косой взгляд на меня). И я последний, кто её упрекнёт в этом. Не мне учить других, как жить правильно.

— Мне надо, чтобы ты поговорил с Клюсей.

— Э… Она что-то натворила? Я думал, девочка давно перебесилась и стала полезным членом общества.

— Нет, не натворила. Есть к ней просьба. Меня она сразу пошлёт, а тебя хотя бы выслушает.