Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович

Нетрудно заметить, как далек дух и методы конспиративных действий общества, в котором состоял Горсткин, от христианского. Главное здесь — возможность управлять общественным мнением.

Все эти правила можно найти и в уставах баварских иллюминатов, революционную практику которых так хвалил Карл Маркс (см. Марк с К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 132). Вообще нельзя не отметить связь масонской магии и коммунистической идеи. По мнению основоположников «научного коммунизма», именно масонско-иллюминатский «Социальный кружок», созданный в Париже в 1790 году магом Н. Бонвилем, дал начало революционному движению в целях осуществления коммунистической идеи. «Эта идея, при последовательной ее разработке, есть идея нового мирового порядка» (К. Маркс, там же).

Так что же давал орден человеку, что обещал, что из него формировал, чего от него требовал и чему учил? Не забудем, что в ложах «работали» тысячи людей: военные, артисты, писатели, врачи, студенты, ученые, художники (к примеру, Ф. П. Толстой, Д. Г. Левицкий, архитекторы К. А. Тон, А. Л. Витберг), видные и мелкие чиновники, торговцы, банкиры, ремесленники. Только в одном союзе Великой ложи «Астрея» в 1821 году в Петербурге состояло 797 человек и примерно столько же членов в других городах. Следовательно, около 1500 человек в одном этом союзе. Сколько всего — неизвестно. Но дело не в абсолютных цифрах. Важно кто состоял.

Но то было далеко не единственное объединение. Вернадский указывал, что только по сохранившимся архивам масонских лож не менее трети всех чиновников империи значилось в масонстве уже при Екатерине II. Это только по сохранившимся материалам. Большинство же архивов погибло или недоступно исследователям. Как мы уже видели, в Московском университете членами лож были все «сколько их там есть» и плюс студенты. В тайной ложе Нептуна в Москве, которая была скрыта за явной ложей Гарпократа, в 1803 году мы видим графа М.А. Дмитриева-Мамонова, А.И. Дмитриева-Мамонова, сенатора, куратора Московского университета, мастера стула П. И. Голенищева-Кутузова, знаменитого врача М.Я. Мудрова, профессора университета, П.А. Болотова (1771-1850), сына знаменитого автора «Записок», некоторых духовных лиц.

В ложе Феникса (в Москве) состояли: Московский почт-директор, ученик новиковского кружка мартинистов Ф. П. Ключарев, замешанный в 1812 году в распространении наполеоновских листовок в Москве, С.С. Ланской, А.О. и Н.О. Поздеевы, сыновья О.А. Поздеева, С. П. Фонвизин... (ОР РГБ, ф. 14,№ 372). Это были все лица влиятельные в обществе и обладающие значительными денежными средствами. Были и ложи для писателей, и для врачей.

При вступлении в орден какого-нибудь Горсткина, жаждущего чинов и орденов Великий мастер говорил вступающему'. «Государь мой! Ваше честное имя и добрая о вас молва, известная ваша добродетель и мужественное поведение ваше, основанные на хорошем о нас мнении, покорность ваша в том, что уже произошло и что еще происходить будет... согласны ли вы совершенно нам предаться и быть принятым в свободные каменщики по тем законам, коим мы обещаны повиноваться» (из «обрядника»).

После всех «испытаний» в ложе к вновь принятому обращался чиновник ложи — ритор: «...вы подведены к жертвеннику и должны с нами вступить в такое обязательство, коих истинный каменщик нарушить не может. А дабы мы по предписаниям высокопочтенного Ордена нашего были с вашей стороны обеспечены, то должны вы теперь торжественно дать клятву пред престолом молчаливости, пред стопами правосудия и пред Великим Строителем Вселенной ненарушимо сохранять в вашем сердце таинства Свободного Каменщичества и совершенно себя подчинить Законам нашего Ордена. Готовы ли к сему?.. повторяйте явственно клятву...»

И принятый ответствовал: «Клянусь перед Всемогущим Строителем Вселенной и пред сим высокопочтенным собранием... сохранять себя в непоколебимой верности... высокопочтеннейшему братству... Обещаюсь повиноваться начальникам моим во всем том, что мне поведено будет для блага и преуспеяния Ордена, которому я обязан во всю жизнь сохранять верность. Обещаюсь быть осторожным и скрытным, умалчивать обо всем том, что мне вверено будет, и ничего такого не делать и не предпринимать, что может открыть оное...» («Обрядник», ОР РГБ, ф. 14, №2.) Повышаемый в мастера клялся в верности Иегове.

Великий мастер грозил: «Но знайте притом, что если вы нарушите клятву и молчаливость, то сии шпаги (которые «братья» держали острием у груди принятого. — В.О.) извлекутся мстительною рукою. Знайте, что мы и наши по всей земле рассеянные братья ныне ваши искреннейшие друзья, будут тогда вашими жесточайшими гонителями, врагами и исполнителями ужаснейшего мщения». Это клятва повиновения Ордену 1-й, нижайшей, степени.

Теперь, какие бы тайны ни были открыты, как бы ни был адепт не согласен со взглядами Орденского начальства, он не мог отступить. Он мог быть нерадивым и, в конце концов, прекратить посещать ложу. Но карьера его в таком случае рушилась, как государственная, так и литературная. Начальники строго смотрели за тем, чтобы отбирать братьев для высокого посвящения, а от нерадивых вовремя отстраняться.

Мог ли масон выйти из Ордена? В принципе мог, вернее, мог прекратить «работы». Все зависело от степени посвящения. Так, Никита Муравьев в 1818 году, будучи оратором (витией) ложи «Трех добродетелей», приступая к непосредственной подготовке государственного переворота и являясь одним из лидеров «Союза благоденствия», извещал официалов ложи, что он «покрывает свои работы», но не отрекается от преданности Ордену: «Сердце и уши мои всегда будут внимательны к ударам нравственного молота» (Дружинин Н. М. Ук. соч., с. 76). Т. Соколовская пишет, что братья Розового посвящения были принимаемы навеки. Из этой стадии посвящения выйти можно было только на тот свет, вперед ногами. Заметим, всё это — не деспотизм, а пример реальной «свободы».

«Работа» в ложе требовала интенсивной интеллектуальной деятельности. Активно изучалась общефилософская литература, по существу, создаваемая «братьями» же. Одни философские системы приходили, а другие уходили. В. Н. Тукалевский пишет, что «масонство было идентично тогда (в XVIII в.) с понятием интеллигенции в настоящее время» и что ^масонские искания, это те зачатки светской философии, которые проявились среди интеллигентов XVIII века». Эти искания заключались в изучении каббалистов: Якоба Беме, Василия Валентина, Парацельса, Пордеча и др. Следует также учесть, что этих же авторов изучали и Шеллинг, и Гегель, а первая половина XIX века отмечена увлечением московской интеллигенции именно этими двумя немецкими философами, системы учений которых являются модификациями вышеназванных каббалистов — мистиков (см. хотя бы «Философский энциклопедический словарь». М., 1989).

Кружок розенкрейцеров в Москве сыграл огромную роль в жизни России и определил всю культурную направленность сознания российской интеллигенции в веке девятнадцатом. По существу, Новиков и его соратники по Ордену братьев соломоновых мудрецов создали академию языческо-иудейской премудрости, легшей в основу либерализма в России. Именно здесь кадеты и большевики века двадцатого начали свою историю.

Если верно положение, что Орден иллюминатов Вейсгаупта был создан «для реализации возвышенных идеалов просвещения» (Ланда С.С. «Дух революционных преобразований...». М., 1975), то также верно и то, что Орден Розенкрейцеров в Москве был создан для пропаганды тех же идей, ибо «просвещение» и было «светом», источаемым алтарем масонских лож. Литература Ордена, издаваемая его детищем — Типографской Кампанией (осн. в 1784 г.), была лучами этого просвещения. Идеи Ордена с годами легализировались, входили в дома мещан и дворян, купцов и священников, помещиков и чиновников. Произведения, наполненные туманным «христианством», приучающим думать, что все религии есть одно и то же, а по существу, есть лишь обман для малолетних, входили в сознание новых поколений русских людей, вызывая холод к своей вере и своей истории. Общая картина этой истории все более и более совпадала со взглядами, проповедуемыми в ложах, — темный народ, блуждающий в потемках «предрассудков» и нуждающийся в «освобождении» под руководством просвещенных братьев. Такая «история» вызывала презрение. Ее не стоило и изучать, ее нужно было низвергнуть и начать все заново. Вскипала ненависть на тех, кто ее делал, на своих собственных родителей, мирящихся с «крепостничеством» и «самодержавием». Московский университет стал подлинной фабрикой революции. Здесь не знали ничего о евангельских истинах, но хорошо знали марсельезу и «свободную любовь».