Ржавые листья - Виктор Некрас

— Нет, — твёрдо ответил князь и пояснил. — Я этого человека знаю. Я его сам видел у Свенельда, это его старшой.

— Н-да, — протянул Борута озадаченно. — Но… постой, а что это меняет?

— Всё, — ответил Мстивой. — Это меняет всё. Не веришь? Попервости — чтобы собрать наши разрозненные рати, нужна сильная рука, сиречь добрый воевода, известный всем. Свенельда больше нет. Твёрд не годится, я — тоже. Ты или Варяжко — тем паче. Претич… ну не знаю. А у Владимира — Слуд, Волчий Хвост и Ольстин Сокол… ну да не мне говорить. Далее — пока мы голову изберём — уйдёт время. И самое главное — без Свенельда и Волчьего Хвоста за нас не станут поляне. Никто. И тогда никоторого согласованного удара по Киеву, быстрого и малокровного не будет. Будет дикая кровавая бойня. И кому на руку? Печенегам да грекам…

Мстивой Ратиборич помолчал, ожидая, что Борута возразит. И Борута возразил:

— Можно призвать князя…

— Ратибора или Святогора? — подхватил Мстивой, тонко усмехаясь. — Не выйдет. Ты мнишь, за кем-то из них пойдут поляне? Их в Поросье никто и не ведает. Да и далеко они. Кабы их ещё Свенельд пригласил, а так…

— А Владимир колебаться не будет, — помертвелыми губами прошептал Борута.

— Верно, — тяжело кивнул князь. — Крови будет, как на скотобойне. И я свои полки на эту скотобойню не поведу.

— Что? — от неожиданности Борута поперхнулся и мало не выронил серебряный кубок с вином, из которого пил. — Да ты что? Ты думаешь ли, что ты говоришь?

— Вестимо, — Мстивой мрачно глянул на воеводу. — Это там, со Свенельдом, я прикидывался туповатым дуболомом, у которого голова — это кость и потому болеть не может. А ты ведь ведаешь, что я вовсе не дурак, так?

— Но… возвращаться с полпути… это не измена ли?

— А ты громкими словами не кидайся, воевода Борута, — процедил Мстивой, так выделив слово «воевода», что Борута вмиг вспомнил про свой происхождение из простых воев. — Как по-твоему, сколь народу за тобой пойдёт, без меня-то? Сотня-другая, не более.

На челюсти Боруты вспухли желваки, он весь напрягся и несколько мгновений князь и воевода мерили друг друга взглядами, пока, наконец, Борута не отвёл глаза.

— Вот так-то лучше, — удовлетворённо сказал Мстивой Ратиборич. — Ступай, воевода Борута.

Стан овручского войска притих около стен Орехова — вои чего-то ждали, а чего — не ведали сами. Воевода Борута, опередив войско, уехал в Орехов, а вернулся оттоль как раз к подходу главных сил и был мрачнее тучи. А после дал непонятный приказ — вставать станом. Это у Орехова-то, всего в дне пути от Овруча? Для привала рановато — суточный отдых даётся войску раз в семидицу. Осаждать Орехов незачем — там свои, сам князь Мстивой Ратиборич. Он и сам с ними в поход… хотя вот этого-то как раз и не видно. И на стану князь не появляется… непонятно, словом, ничего.

Князь Мстивой Ратиборич приехал на стан овручской рати к вечеру. Вои встретили его недоумевающим молчанием и встревоженными взглядами, а когда он подъехал к шатрам воеводы Боруты, первым делом в глаза ему бросилась их пустота и безлюдность. И возле берега не было красной воеводской лодьи.

— Постой-ка, парень, — уже зная ответ, остановил князь проходившего мимо воя. — А где ж Борута-то-воевода?

— Ушёл воевода, — хмуро ответил вой, пряча глаза. — Только что ушёл вниз по Ужу на двух лодьях.

Эх-ма. Это стало быть, не стал дожидаться воевода Борута спесивых княжьих приказов. Забрал самых верных и ушёл к радимичам — ибо куда ещё можно ему прийти вниз по Ужу?

Мстивой Ратиборич не сомневался, что у Боруты всё было подготовлено с утра и теперь его вряд ли догонишь. Князь попытался прикинуть, сколь народу увёл с собой воевода Борута — выходило меньше сотни. Да хрен с ним! Тех семи сотен, что остались, хватит для того, чтобы перекрыть все пути к Овручу и Искоростеню, и сухие, и водные и усилить межевую стражу. Киевскому великому князю будет не до них. А коль он устоит, то будет настолько слаб, что его добьёт он, князь Мстивой Ратиборич, а не сиворылый лапотник Борута. И Киев с землёй сравняет тоже он. А не устоит Владимир — и того лучше. Опять-таки древляне будут сильнейшими.

— И что ты думаешь делать теперь? — остро глянула на мужа Цветана. — Может, ещё не поздно?

Князь вздрогнул, выходя из задумчивости.

— Чего? — туповато переспросил он, непонятливо глядя на жену.

— Я говорю — может, помочь радимичам ещё не поздно?

— Поздно, — отверг решительно Мстивой Ратиборич. Он не стал пространно объяснять жене, почто нельзя. Она — не Борута, она и без пояснений должна понимать и принимать волю мужа. Так и случилось — она только кивнула и больше не возражала. Сказала иное:

— А коль побьёт Волчий Хвост радимичей, а там с ними наши окажутся, древляне. Не пойдёт Владимир Святославич на нас со всей силой?

— А что… — задумался невольно Мстивой Ратиборич. — Байстрюк этот, он может. Случай ему в самое место. И сломит остатки древлянской силы…

Он задумался. Потом поднял голову, глянул на жену решительно и обречённо.

— Сам к Владимиру поеду, — процедил он. — И на дань соглашусь, и от княжения откажусь. Ряд подпишу на полной его воле. Пусть в Овруч наместника шлёт. Тогда пронесёт.

Степь. Зелёный разлив неудержимым росплеском вытянулся от Буга с заката и без конца на восход, от Роси, Оскола и Оки с полуночи до самого моря Русского до железных стен и корней Белых гор Кавказа. Холмистые равнины степей перемежены частыми перелесками-колками, глубокими, поросшими чапыжником балками. А в поймах рек степных в три яруса громоздятся непроходимые заросли-плавни, в коих кочевники и вовсе не ходят. И доселе живут там, в этих плавнях степные оседлые славяне — осколки великого народа, те, кого на Руси уже зовут козарами, в память о некогда могучей державе. А степь эти люди зовут мужским именем — степ. А кочевники-печенеги — Канглы-Кангар!

Вторгшиеся из-за Волги сто лет тому печенеги после долгой войны потеснили в приморских степях козар, обрушили в небытие державу донских славян и прочно обосновались в Диком Поле меж Днепром и Доном. Тут и кочевали сто лет восемью коленами, но за последние годы многое изменилось.

Много батыров погибло под стенами Саркела, Итиля и Киева, сгинуло в Болгарии и Фракии, полегло от мечей Святослава и его воев. Пал у Днепра бек-хан Джура, ушёл на Русь и не вернулся бек-хан Илдей, где-то возле русской межи ходит со своими кочевьями хитрый и молчаливый Кучуг. Верный друг Святослава Игорича, бек-хан Радман со своим войском погиб на Волге, пытаясь спасти от распада последний обломок козарского величия — крохотное степное княжество хакан-бека Фаруза. Хорезмийские сарты взяли Итиль, и призрак былого могущества Козарии канул в небытие. А в степи ныне осильнел главный ворог Руси и убийца Святослава, бек-хан Куря, что принял ныне звание хакана.