Степан Разин. Книга первая - Степан Злобин

Навстречу Марье вставал рассвет, поблекшее небо зарозовело снова, заиграло зарей. Рот пересох от ходьбы и усталости, но стрельчиха крепилась, не открывала сулейки с водою. Она понимала, что долго придется идти по сухим пескам и жажда ждет впереди похуже… Говорили, что по дороге в степи есть колодцы, но, уходя от города, Марья думала лишь об одном — чтобы держаться подальше от троп, не попасться в пути дозорам. Где дороги, где тропы, она не знала. А случайно попасть в широкой степи на колодец — неверное дело…

Прямо в лицо беглянке прыснул утренний солнечный блеск. Марья остановилась, и вдруг ее обнял ужас… Перед глазами ее впереди стоял Гурьев Яицкий город. Знакомые стены и башни, знакомые колокольни и купола за стеной… Наваждение! Она закричала, повернула назад и бросилась прочь по степи, помчалась бегом, задыхаясь, выбиваясь из сил…

— Стой! Сто-ой! — услыхала она.

— Баба, сто-ой!

Казачий дозор из троих казаков скакал ей навстречу.

— Куды собралась? — с насмешкой спросил казак. — К воеводам с изветом? А ну, ворочай!

— На плаху молила за мужем, так ныне тебя без мольбы показнят! — подхватил второй.

— Пустите меня, люди добры. Я вам по перстню каждому подарю, — попросилась Марья.

— Вот сучка! Аль, мыслишь, с изменщиной встрелась? Кабы ты не бабой была — мужиком, то саблей посек бы на месте.

— А ты перстенек подари палачу, чтобы вершил поскорее — не длинно пытал, — подхватил второй казак. — Ну, ворочайся живее!

Ее по степи гнали в город… Марья шла молча, угрюмо, не глядя на стражу.

— Хозяйка одежке нашлася?! — весело спросили дозорных у городских ворот.

— Неси-ка добришко свое в войсковую избу, — велел ей старший дозорный.

И Марья увидела свою покинутую корзину с мокрой одежей. Она тихо охнула, подымая тяжесть.

— Неси, неси! Своя ноша не тянет! — поощрил стрельчиху казак.

Дозорный казак подтолкнул в дверях ее в спину. Марья переступила порог войсковой избы, где прежде был стрелецкий приказ и сидел голова Яцын. Стрельчиха бывала тут прежде: когда Антон в свою очередь оставался караульным в самом приказе, она приносила ему еду в караул.

Теперь здесь сидел у стола Степан Разин и с ним казацкий яицкий есаул Федор Сукнин.

— Доводчицу воеводскую уловили в степи, Степан Тимофеич! Мыслила в Астрахань бечь, — сказал старший дозорный.

— А на что вы ее в войсковую? Указа не знаете, что ли?! — строго спросил Сукнин.

— То касаемо ратных людей, а тут — баба!

— Ну, кинули в Яик — да полно! Пошто сюды? — Сукнин затянулся трубкой и сплюнул.

Степан посмотрел на стрельчиху.

— Иди-ка поближе, — позвал он.

Марья шагнула вперед.

— Да поставь ты кошелку свою!

И когда стрельчиха, скинув с плеча корзину, поставила ее на пол, Разин увидел лицо беглянки и тотчас узнал ее.

При виде Степана вся злоба и ненависть заиграли в ней. Она не сдержала бы их никакою силой.

— Куда ж ты из города побегла? — спросил атаман.

— Туды и бегла, куды надо! В Астрахань шла, куды ты не велел, вот туды!

— А что тебе Астрахань? — продолжал атаман.

— Там родилась… Бабка там у меня… Не могу больше тут, — устало, со злостью сказала стрельчиха. — В монастырь…

— От себя не уйдешь, — просто ответил Разин. — Горе твое ведь в тебе, а не в Яицком городе.

— Тебя там, злодея, нету — и в том мне отрада была бы! — с сухим, усталым надрывом вскрикнула вдова.

Разин качнул головой.

— Дура ты дура! — Он помолчал. — Ну ладно, пущу тебя к бабке… Да степью ты не пройдешь — волки сожрут либо ногайцы споймают, а то и сама без воды загинешь, Морем сплывешь…

Марья смотрела в лицо атамана. Она не ждала его милости, разрешения уйти. Она ждала грозного гнева, плахи, глумления — и вдруг все так просто. Не веря себе, Марья стояла перед Степаном. Сказать еще дерзкое слово? Какое? Дерзость не шла на ум…

— Ступай-ка домой. Как надо будет, так сыщут тебя и возьмут по пути…

Вдова растерянно повернулась к выходу.

— Эй, корзину-то забери с одежей! — окликнул ее дозорный казак.

Марья вскинула на плечо корзину и вышла из войсковой…

— Надо самим нам выслать лазутчиков к воеводе да вызнать, что народ астраханский про нас мыслит и что воеводы собираются против нас делать, — сказал Разин и стал подыскивать пригодного человека.

Нужен был человек не из донских казаков, а такой, кто ведает городские порядки. Хорошо бы было послать кого-нибудь из бывших стрельцов, но яицким Разин не доверял, а астраханского сразу узнают в Астрахани и схватят…

И выбор Степана пал на беглого царицынского стрельца Никиту Петуха, который должен был по морю сплыть на челне и неприметно пробраться в астраханские стены.

Получив наказ, Никитка пришел к Черноярцу, у которого только и можно было взять челн, чтобы выйти в море.

— Слышь, есаул, меня Степан Тимофеич к сатане посылает в гости, астраханского воеводу проведать! Челнишко давай, — сказал Черноярцу Никитка.

— Когда поплывешь?

— Чего ждать? Поплыву. Раньше ли, позже ли — все к чертям на закуску! — удало отозвался Никита.

— Стрелецку вдовку с собой не возьмешь ли?

— На черта сдалась мне стрелецкая вдовка!

— Челобитье писала: молила в Астрахань к бабке ее пустишь. Степан Тимофеич дозволил. Свези уж. Помнишь ту бабу, какая сама на плаху за мужем просилась?..

Берегом моря, между островов, на челне вез в Астрахань Никита Петух стрельчиху. Маша недвижно глядела на воду, не замечая ни палящего солнца, ни комаров, ни ветра, будто окаменела. В полдень Никита устал грести, пристал в береговые камыши, разломил пополам лепешку. Подхватил со дна челнока арбуз, пощелкал его, разрезал и протянул ей сочный, яркий ломоть. Она не взяла, хотя ее пересохшие губы растрескались и покрылись запекшейся кровью. Глаза ввалились и горели огнем, ветром сорвало с головы косынку, и тяжелая черная коса выпала из узла волос.

— Мертвый схоронен в земле. Муж, конечно, да что ж, не воротишь! Знать, тебе жить судьба. Сама под топор молила — не взяли, — вздохнул Никита. — Отведай арбуза.

— Уйди! — сказала она единственное слово.

Никита прикрыл остатки арбуза от солнца своим зипуном и снова взялся за весла.

Он греб неустанно до самых сумерек. Иногда встречал рыбачьи челноки, спрашивал, далеко ли до Астрахани.

В сумерках рядом с челном из камыша показалась внезапно громадная черная голова и хрюкнула. Маша вскочила, взвизгнула и чуть не опрокинула лодку. Никита резко гребнул, и челнок откачнулся от чудовища…

— Дура, чего ты?! Дика свинья в камышах сидит. Эко страх! А мы к ней не полезем! — уговаривал Машу Никита, сам испуганный ее криком.

Маша села на место, вдруг уронила голову на руки и затряслась плечами, закричала без слов, звонко, прерывисто, заливаясь плачем, переходящим в протяжный вой. Ломая руки, сползла она с лавки на дно челна и долго лежала, перекинув через борт руку в воду…

При всходящей луне Никита заметил остров и пристал к песчаной косе.

— Выходи, — сказал он, — заночуем…

Маша медленно поднялась со дна челнока, покорно вышла и повалилась у берега на песок. Лежала ничком, растерзанная, с растрепанными косами.

Никита развел из сухого камышняка костер от комаров, расстелил свой зипун и позвал:

— Иди к огоньку, заедят!

Она не ответила.

Он подошел, присел возле нее и потряс ее за плечо. Она вдруг вскочила, легко свалила его на песок и вцепилась пальцами в горло.

— Злодеи проклятые, душегубцы все!.. — захрипела она.

Никита схватил ее руку и начал ломать. Она отпустила горло и с плачем упала на песок. Никита злобно ткнул ее кулаком под ребра, встал, отошел к стороне и мрачно сел у костра; резал и ел арбуз с хлебом… Марья лежала ничком, скребя ногтями песок и вздрагивая всем телом от плача. Платье ее было разорвано и поднято выше колен. Казак подошел и одернул его. Она не заметила. Никита сел рядом с ней.

— Ну, уймись! — сказал он. — Жила лопнет… Буде, что ли! Назад все равно не воротишь… Иди к огню…

Он взял ее за плечи, тяжело приподнял с песка, волоком, будто мертвую, подтащил к костру и уложил на зипун. Она замолчала. Никита долго сидел, глядя в огонь, подкидывая еще и еще камыш. Оглянулся на стрельчиху. Она вся билась мелкой дрожью.

— Вишь, на песке навалялась — трясуху схватила! — со злостью сказал Никита. — И ветер пошел, продует…

Он лег рядом с Марьей, заслонив ее собою от ветра. Стрельчиха не двинулась, только по-прежнему дрожь сотрясала ее тело. Никита положил ей на плечо руку и подтянул вдову ближе к себе. Она поддалась… Жалость и теплота поднялись в Никите. Он чуть не заплакал сам, ощутив под рукой холодную нежную кожу дрожащей женщины… Отсвет костра играл на ее темной шее, растрепанные волосы толстой косы касались лица Никиты. Он прижал стрельчиху крепче к себе и вдруг ощутил, что они здесь одни во всем мире и он ей хозяин… Он ждал, что она рванется и закричит, и тогда он проявит силу, но она лежала с ним рядом недвижно и безразлично. Никита в раздражении тиснул ее так, что хрустнули кости. Она застонала и дернулась от него. Тяжело дыша, уперлась руками ему в грудь. Ее сопротивление разъярило Никиту… Он овладел ею легко. Недвижную и словно окаменевшую, он укрыл ее зипуном, заботливо подоткнул края…