Друг моего брата - Элина Витина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он разозлился, да. Честно говоря, я до сих пор не знаю поверил ли он мне. Но решение свое не изменил. И я полетела в Малагу.
Спустя неделю я с прискорбием узнала, что обратного билета у меня нет и отец возложил на бабушку важную миссию решить когда же ребенок будет готов к возвращению на родину.
Я сделала несколько глотков остывшего чая, потому что понимала, что мне нужна небольшая передышка. Попытка рассказывать эти события про другую девочку, а не про себя, оказалась провальной. Я все равно начала скатываться в прошлое и в то ощущение бессилия, когда что бы я ни делала, результат был один…
– Сначала я пыталась поговорить с бабушкой начистоту и объяснить свои чувства, что да, несмотря на все переживания, я все равно хотела вернуться домой. Но бабуля никогда не отличалась легким характером, даже отец за глаза называл ее “гитлером в юбке”, поэтому мои слезы на нее никакого эффекта не возымели. Когда это не помогло, я придумала другую тактику – пыталась старательно изображать, что живительный морской воздух помог и я, полная сил и энергии, готова вернуться на родину. Даже сходила на девичник Вики, потому что бабушка настояла. Фото с девичника, кстати, которые она добавила в свой инстаграм, стали еще одной причиной ненависти вас с Максом, так как были прямым доказательством, что я забила на проблемы семьи и вовсю развлекалась на курорте.
Бабка была непреклонной. Не знаю в чем была причина… то ли ее изначальная нелюбовь к маме, хотя не то чтобы она к сыну питала особо теплые чувства или вообще к кому-нибудь, по большому счету. Вполне возможно, что она, как и отец, считала что действует мне на благо…
Когда я поняла, что бабушка отпускать меня не намерена, я попыталась достучаться до семьи, но отец был вечно занят, маме к тому моменту стало еще хуже и она уже практически не вставала с постели, а Максим… я не знаю откуда он узнал о моем разговоре с отцом, но он точно поверил в версию про то что обмороки были ненастоящими и просто вычеркнул меня из своей жизни. Он даже на звонки мои не отвечал.
Глеб, при этих слегка дергается и я впервые с начала моего монолога встречаюсь с ним глазами. В его взгляде целая буря эмоций: вина, боль, страдание…
Я задаю ему немой вопрос, который мучал меня все эти годы: “Это ты рассказал ему?”
Я помню как встретила Глеба в коридоре когда в слезах выбегала из кабинета отца, но тогда я и подумать не могла, что он подслушивал наш разговор.
Глеб кивает и одними губами произносит: “да”.
– Алекс был единственным кто мне верил и передавал хоть какие-то новости из дома. кивнув сама себе продолжаю – Только от него я узнала, что врачи давали маме последние пару дней… Я на коленях упрашивала бабку отпустить меня, но она отказала сославшись на заботу о моем здоровье, мол мои расшатанные нервы могут не выдержать такого напряжения… И да, я знаю, что мои дальнейшие действия сложно назвать разумным поступком, но я была в отчаянии! Мне было пятнадцать, я была в чужой стране и я не знала что делать! Тогда я пригрозила бабке, что сделаю что-нибудь с собой если она не купит мне билет домой. Блеф чистой воды, да… и я и бабка это понимали, но она, прикрывая это, разумеется, лучшими побуждениями, доложила все отцу и определила меня в реабилитационный центр. На десять дней я оказалась взаперти среди малолетних наркоманов и алкоголиков, а именно они были основными клиентами клиники…
А когда я вышла… мамы уже не было в живых. Отец дал зелёный свет моему возвращению на родину, чудом вспомнив, что у него есть дочь.
Выходя из самолета я пребывала в уверенности, что худшее уже позади, наивно думая, что хуже быть уже попросту не может.
Отец все так же пропадал на работе, брат продолжал меня игнорировать, а когда я попыталась рассказать правду, ни ты, ни он не захотели меня выслушать.
В школе мое отсутствие связали с бредовыми слухами о моей беременности и решили что я пропала на месяц потому что делала аборт, потом кто-то, – на этом месте я сделала многозначительную паузу, – подлил масла в огонь и пустил слух о моей попытке суицида и все, конечно, решили что это меня совесть замучила из-за того что избавилась от ребёнка.
В общем, в прежнее русло жизнь не желала возвращаться, у меня было впечатление что из Испании я приехала не вся, как будто где-то по дороге я потеряла важную часть своей личности и теперь наблюдала за всем происходящим со стороны.
Даже нападки одноклассниц меня не особо волновали. Я знаю, что Аня Котова всегда неровно дышала к Максу, поэтому прознав что мы с ним в ссоре, она, видимо, решила заработать очки в его глазах и развернула целую кампанию “доведем Полину”. Сначала они подбросили мне в парту лезвие. Я даже не сразу придала этому значение, подумала, что кто-то забыл его в столе… ну мало ли, кто-то карандаш хотела заточить старым верны способом. На следующий день у меня в столе лежал моток веревки и мыло. Тогда я, наконец, догадалась, что они пытаются угадать подробности моего попадания в лечебницу. Дети очень жестокие, да… Но к счастью, к тому моменту у меня было настолько сильное эмоциональное выгорание, что сил хоть на какую-либо реакцию у меня не оставалось. Каждый день я выгребала из парты что-то новое и демонстративно несла это в урну у доски.
Но однажды они все-таки добились своего. Я уже была сломана, а Аня и ее свита добили меня окончательно. В тот день они подбросили мне баночку со снотворным. Точно такое же прописали маме в ее последние дни и я помню как каждый день сама давала ей таблетки… Это стало последней каплей. На глазах одноклассников у меня случился очередной нервный срыв и отец, который и до этого устал выслушивать жалобы учителей о моей невнимательности и отстраненности на уроках и резко снизившейся успеваемости, принял решение оставить меня дома до конца года. Перспектива задержаться в школе на второй год пугала, но в душе я
