Постлюбовь. Будущее человеческих интимностей - Виктор Вилисов

героическую схему пространственно-личностных отношений мужского персонажа: он меняет места и проходит через серию историй, включая любовь с женщинами, которых он либо оставляет позади, либо покидает для их же безопасности; при этом, через что бы ему ни пришлось пройти, он остаётся всегда-таким-же, неизменным. Радикально другой номадизм, например, в фильме Альбертины Карри Daughters of Fire 2018 года. Две партнёрки случайно знакомятся с третьей девушкой в баре и отправляются в путешествие. По пути они встречают других девушек, занимаются с ними сексом и забирают их с собой, а не оставляют позади. Всё путешествие — это процесс приобретения связей и через них — постоянного изменения всех героинь. К концу фильма не происходит никакого облегчения от прибытия в конечную точку; конечной точки нет, мы просто оказываемся в одной из промежуточных зон, где девушек уже больше десяти и они все связаны между собой. Это буквально путешествие на границы романтического и эротического воображения с целью заглянуть за них.

В фильме молдавского режиссёра Эмиля Лотяну «Табор уходит в небо» есть такая сцена, где помещик Антал просит у табора отдать ему в жёны девушку Раду; ей предлагают ответить самой, и она отказывает, разворачиваясь и уходя; и затем между ними такой диалог:

— Куда ты идёшь?

— На край света, барин.

— Зачем?

— Чтобы дойти и вернуться.

— Что вы за люди такие? Чего вам нужно?!

— А ничего, барин, ничего, кроме дороги.

Так в 1976 году советские люди познакомились с номадотеорией. Ещё в фильме вас ждёт сцена гендерной трансгрессии на примере цыгана Бучи, танцующего в платье, а финал вообще показывает, как для женщин независимость, а для мужчин — соответствие гендерным стереотипам могут быть важнее любви и жизни. Этничность рома (которых в России до сих пор называют нагруженным стереотипами этнонимом «цыгане») одним своим кинематографическим и культурным мифом притягивает анализ через оптику номадической теории и связи миграции с разными режимами близости. Обывательское понятие о ромах — как о ярком и страстном беспрестанно кочующем народе, не любящем работать и насквозь криминализованном, — не имеет почти ничего общего с реальностью. Сегодня ромы почти не перемещаются и исторически, видимо, не были кочующим народом. В коммунистических странах ромы (как и казахи, например) стали жертвами насильственной седентаризации — в 1956 году вышел указ «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством», практика мобильности грозила минимум тремя годами заключения. Это часть длительной, ещё со Средневековья и раньше, борьбы оседлоцентричной власти против кочевых народов, которые по причине своего движения считались ненадёжными, неустойчивыми, опасными. Исследователь Риоко Саки-Норо показывает[183], как ромы разных групп и диаспор устраивают свою мобильность или оседлость в зависимости от политики властей в конкретном месте. Например, в европейских странах вроде Франции, Британии и Ирландии ромы сегодня практикуют гибридное кочевничество, «новый номадизм», совмещая недвижимые дома и места для стоянки вагончиков с предпринимаемыми время от времени путешествиями к дальним родственникам или просто так. Чему точно стоит поучиться у них, так это роли расширенных семей и трансграничных сетей родства в их жизни.

Ромы — жертвы геноцида нацистского режима и антицыганизма во многих странах; считается, что нацистами и союзниками было убито до 50 % ромалского населения в Европе. В Германии ромалок насильно стерилизовали, делая укол в матку грязной иглой, в Чехословакии в 60-е при советском режиме ввели официальную политику их стерилизации, выплачивая небольшую компенсацию пострадавшим и угрожая отобрать детей, если они не подпишут согласие; в большинстве случае стерилизация проводилась насильственно и без уведомления — в процессе других операций или медицинских визитов; одна из ромалок рассказывает, как ей делали кесарево при рождении первого ребёнка, и когда она начала засыпать от анестезии, поняла, что медсестра её рукой подписывает какой-то документ, а после родов ей сказали, что у неё больше не будет детей. В исследовании, опубликованном[184] чешской учёной Верой Соколовой в 2008 году, говорится, что 36 % всех стерилизаций в регионе были проведены на ромах, при том что их численность никогда не превышала 2 % от всего населения. Политика насильственной стерилизации не прекратилась с развалом СССР, в Словакии и Чехии исследования начала 10-х приводят зарегистрированные случаи стерилизации от 2005 и 2007 гг. В 2017 году центр Pew Research выяснил, что 53 % чехов не готовы принять рома как граждан страны, а 78 % — не готовы принять их как членов своих семей. В Румынии, где стабильно высокий уровень антицыганизма, работодатели до сих пор иногда указывают в вакансиях, что рома могут даже не пытаться. Во время пандемии в Болгарии, Словакии и Румынии полицейские оцепляли ромалские районы и блокировали улицы без свидетельств о позитивных ковид-тестах, а официальные власти делали заявления, что рома могут быть очагами заразы. Мэр словацкого города Кашице заявил, что цыгане представляют особую опасность для здоровья нации, так как они «социально неадаптируемые люди». Естественно, рома стабильно дискриминировались в вопросе получения качественной медицинской помощи. Я хочу сделать акцент на понятии оседлоцентризма, потому что просто расизм не объясняет тот уровень дискриминации, которому подвергаются ромы. Это подтверждается примерами других номадических этничностей, например, так называемых «ирландских путешественников» (пэйви) — кочующей этничности в Ирландии и Британии — или народа ениши в Западной Европе. Несмотря на то, что они условно белые и в основном католики, в странах своего пребывания они являются одними из самых дискриминируемых групп, — именно по причине своей незакреплённости.

Ханна Арендт писала о ситуации, когда люди «лишены прав на права», имея в виду беженцев: насколько тесно концепт прав человека связан с национальностью и как легко права человека отбираются национальным сувереном и даже не подразумеваются в тех, кто бежал из своей страны в чужую. Но есть и сообщества/этничности, которые никуда не переезжают, но не вписываются в понятия гражданственности в конкретных странах и за это лишаются прав; ромы — один из нагляднейших примеров. Конечно, не везде ромы живут в гетто и социальной изоляции, и в Европе, и в СНГ их представители получают образование и ассимилируются в городскую среду. Стереотип о ромах как об эндогамной группе, противостоящей мейнстримному образованию, только ограничивает их доступ к образовательным институциям и способствует сегрегации в школах. В «Таких делах» выходил репортаж[185] о том, как в Самаре 78 детей из табора исключили из школы и отказывались принимать обратно, — просто потому что «они же цыгане»; такое прямое лишение прав на образование по причине расизма характерно для многих регионов в России. В исследовании 2020 года показано[186], как сообщество рома в Каталонии видит образование для детей одним