Омут памяти - Александр Яковлев

Проходит месяца два. Опять вызывает Демичев и говорит: «Леонид Ильич просит тебя полететь в Прагу и связаться там с работниками ЦК, поспрашивать у них, на какое возможное сотрудничество могут пойти две партии в настоящий момент».

На сей раз остановился не на чердаке посольства, а в нормальной гостинице. Утром иду в ресторан. Подошел официант. Я на русском языке заказал завтрак. Он записал и ушел. Жду 15 минут, жду полчаса. Ни официанта, ни завтрака. Пересел за другой стол, подальше от первого. Снова официант, но другой. Я обратился к нему на английском. Он быстро побежал на кухню. И буквально через 2–3 минуты к моему столу прибежали два официанта. Один нес закуску, другой — основное блюдо.

Через посольство попросился на встречу в ЦК КПЧ. Принял меня заведующий отделом, занимавшийся информацией и пропагандой (фамилия его была Черник — однофамилец «большого» Черника). Собеседник был хмур, даже головы не поднял. Я что-то там говорил. Выслушав, он ответил, что пока возможностей для конкретного сотрудничества между партиями нет. Не созрели условия. Я, конечно, спросил, является ли это. официальной точкой зрения, он ответил: «Да. Мне поручено вам об этом сказать». Вернулся в Москву, как говорят, несолоно хлебавши. Доложил Демичеву. Он попросил рассказать об этом в отделе ЦК, занимавшемся соцстранами.

Моя чехословацкая эпопея закончилась. Я рад, что тогда удалось побывать в Чехословакии и самому судить о том, что там происходило, а не по рассказам, не по газетным статьям.

Но в Москве меня поджидала весьма курьезная история. Я получил указание от секретарей ЦК Демичева и Катушева подготовить перевод с чешского книги «Семь пражских дней». Пригласили знатоков из академических институтов. Издание закрытое, только для руководства. Перевели. Разослали этот сборник по узкому кругу лиц — членам Политбюро, секретарям ЦК, международным отделам, телерадиокомитету, КГБ, ТАСС, «Правде».

И вдруг на одном из Секретариатов ЦК в конце заседания Суслов говорит:

— Товарищ Яковлев, останьтесь. Тут есть вопрос.

И зачитывает документ «О самовольной рассылке зам. зав. Отделом пропаганды ЦК т. Яковлевым книги „Семь пражских дней. 21–27 августа 1968 года“, содержащей грубые антисоветские измышления».

Я оцепенел. Начали обсуждать, как это могло все произойти. Посмотрел на Демичева, на Катушева, хоть бы словечко вякнули, что это делалось по их указанию. Суслов спрашивает, кто придумал все это дело, а они молчат. В силу старой партийной выучки я не считал для себя этически возможным сказать, что мне было дано прямое указание на этот счет.

Но самое любопытное заключалось в том, что в ЦК была направлена записка моего же заведующего отделом Степакова: «В соответствии с поручением, представляем перевод книги „Семь пражских дней. 21–27 августа 1968 года“, изданной в Чехословакии. Книга содержит грубые, клеветнические, антисоветские, антисоциалистические измышления и, по сообщению иностранной печати, передана для издания в западных странах».

Я не знал об этой записке. За ней следовала справка Черненко, в которой он повторял записку Степакова, а потом добавил, ссылаясь на меня, что отдел разослал ее широкому кругу людей. Вот это «широкому кругу» и поставило в неловкое положение всех присутствующих. Я видел, что Суслов никак не мог понять, что же произошло. Спросил меня, кому разослана книга. Я перечислил. Тогда он обратился к представителю Общего отдела и попросил дать ему список людей, кому направили сборник. Зачитали. Совпало с моей информацией. Суслов спрашивает: «Слушайте, мы что, не доверяем этим людям? — Потом поднял голову и сказал мне: — А вы поаккуратней».

На этом все и закончилось. А предполагалось, как я думаю, нечто более серьезное. Меня эта возня удивила, особенно формула «самовольная рассылка книги, содержащей грубые антисоветские измышления». Откуда все это пошло? Может быть, искали повод, чтобы с работы снять.

Оказывается, инициатива исходила из секретариата Брежнева. Суть склоки заключалась в том, что в книге на чешском языке была одна листовка, содержащая оскорбительные слова в адрес Брежнева. Я не включил ее в книгу, но когда посылал экземпляр для Брежнева, этот листочек вложил отдельно. Голиков показал книгу генсеку, обратив особое внимание на злополучную страничку. Тот возмутился, решив, что листовка эта есть во всех экземплярах.

Как я об этом узнал? Суслов, ведя Секретариат, сказал: «Что-то я страничку о Леониде Ильиче не нахожу». Я ответил, что ее и нет, она направлена только Брежневу. Потом Суслов попросил прислать ему эту листовку.

Увы, таковы нравы аппарата. Никогда не знаешь, кто и по какому поводу тебя подставит. Вот так и держалась дисциплина, основанная не на чувстве личной ответственности, а на страхе, на подсиживаниях, на интригах.

В те же годы мне удалось еще раз побывать в США в составе официальной делегации журналистов. Возглавлял ее главный редактор «Известий» Лев Толкунов. Это была весьма интересная поездка. К журналистике и к средствам массовой информации в США интерес, как известно, очень большой. Государственные чиновники, как и везде, не любят журналистов. Не любят, но побаиваются.

Нас принимали хорошо. Правда, не везде, но в целом хорошо. Мы объехали всю Америку, встречались с разными людьми. Запомнилась встреча с Джейн Фондой. Она пригласила нас на свою виллу в горах, в Калифорнии. Туда же пришел весь цвет Голливуда — артисты, художники, режиссеры. Джейн в то время резко выступала против войны во Вьетнаме. Зная, что я из ЦК, она подошла ко мне. Я тогда еще не забыл английский язык. У нас завязался интересный разговор об американской внешней политике. Джейн назвала ее провокационной, критиковала Москву за то, что она недооценивает всю опасность американского милитаризма.

Сложилась странная ситуация. Я говорил Джейн, что она, вероятно, не во всем права, что международные отношения — материя сложная. Собеседница была неумолима, стояла на своем. Собравшиеся вокруг нас люди с интересом слушали этот спор, улыбались, но не вмешивались. Джейн Фонда была остра на язык и очень убедительна. Вечер прошел прекрасно.

Потом она вышла замуж за владельца Си-эн-эн Теда Тернера. Они посетили меня в Кремле. Пригласили на вечеринку, посвященную своему семейному союзу. Но я не смог там присутствовать, был в какой-то командировке. Жаль, конечно. Думаю, что они обиделись. Думаю так потому, что последующие две встречи с Тернером на Играх доброй воли в Ленинграде и в его штаб-квартире в Атланте были достаточно вежливыми, но суховатыми. Возникла идея о совместном телепроекте по истории «холодной войны», но идея так и не получила путевку в жизнь.