Гордон Диксон. Филип Дик. Роджер Желязны. Волк. Зарубежная Фантастика - Гордон Диксон

«Вот спасибо вам огромное», — подумал Чьень. Но, кивнув, прочел заголовок первой работы: «Предвосхищение доктрин Абсолютного Благодетеля в поэзии Бах Ад — Дин Зуйара (Аравия, 13 век)».

На первой странице Чьень увидел четверостишие, хорошо ему знакомое. Оно называлось «Смерть», и он знал его с детства

«Еще не пробил час, свежи следы весны,

Но у Него ошибок не бывает;

Нет для Него ни высоты, ни глубины,

А только сад, где нас Он как цветы срывает.»

— Да, сильное стихотворение, — согласился Чьень.

Глядя на шевелящиеся губы Чьеня, Петель пояснил:

— Эпиграф здесь указывает на древнюю мудрость, заключенную в идее Абсолютного Благодетеля о том, что каждая личность смертна, что смерть неотвратима, а выживает лишь надличностное, коллективное дело. Как тому и надлежит быть. Вы с ним согласны? С этим студентом? — Петель сделал паузу. — Или это скрытая сатира на пропаганду великих идей Абсолютного Благодетеля?

— Хотелось бы взглянуть на вторую работу, — попросил Чьень, чтобы выиграть время.

— Решайте прямо сейчас. Дополнительная информация вам не нужна. Запинаясь, Чьень пробормотал:

— Признаться, я никогда не рассматривал это стихотворение с точки зрения… — Он почувствовал раздражение. — К тому же это не Бах Ад-Дин-Зуйар. Это четверостишие из «Тысячи и одной ночи». Действительно тринадцатый век.

Он быстро пробежал текст сочинения. Монотонный и тусклый пересказ стертых партийных лозунгов — клише. Штампы, знакомые Чьеню с колыбели. Безглазый империалистический монстр, вынюхивающий (смешная метафора) следы истинного вдохновения, антипартийные группировки в восточных районах США, все еще плетущие сети заговоров… Сочинение навевало зевоту. Настойчивость и бдительность, подчеркивал автор. Стереть с лица земли недобитков Пентагона, подавить упрямый штат Теннеси, а особенно важно разделаться с болезнетворным очагом реакции в красных холмах Оклахомы. Чьень вздохнул.

— Наверное, мы должны дать товарищу Чьеню возможность подумать над этой сложной проблемой на досуге — заметил Цзо-Пинь. — Вам разрешается взять сочинения домой на сегодняшний вечер. Составьте собственное мнение и доложите нам завтра.

Начальник кивнул — то ли насмешливо, то ли ободряюще. По крайней мере, он выручил Чьеня из трудного положения, и уже за это тот был ему благодарен.

— Вы крайне любезны, позволив мне выполнить столь важное задание в счет моего личного свободного времени. Великий Микоян, будь он жив, одобрил бы ваше решение, — пробормотал Чьень, а про себя подумал:

«Подонки, подложили мне такую свинью, да еще за счет моего же отдыха. Да, КП США явно в трудном положении. Академии перевоспитания не справляются с обработкой упрямых и своенравных янки. И ты вешал эту пенку с одного функционера на другого, пока не добрался до меня… Спасибо вам огромное.»

Вечером, в своей небольшой, но уютно обставленной квартирке, он прочел второе сочинение, принадлежащее перу некой Марион Калпеор, и обнаружил еще одно стихотворение. Да, явно в этом классе любили поэзию. Честно говоря, Чьеню не нравилось, когда поэзию — или любой другой вид искусства, — использовали как идеологический инструмент. Но что поделаешь. Он устроился поудобнее в любимом кресле с суперполезной формой спинки, исправляющей осанку, закурил громадную сигару «Корона номер один» и углубился в чтение.

Эпиграфом мисс Калпер взяла отрывок из поэмы Джона Драйдена, английского поэта 17 века. Это были заключительные строки из «Песни на день святой Цецилии».

«Когда последний час отпущенныйПоглотит жалкий хоровод,Зов трубный загремит с небес,Восстанут мертвые окрест,И сфер небесных встанет ход».

«Черт бы вас всех побрал, — мысленно выругался Чьень. — Драйден, надо полагать, предвосхищает здесь падение капитализма? „Жалкий хоровод“ означает капитализм? Боже!» Он потянулся к сигаре и обнаружил, что она погасла. Сунув руку в карман за любимой японской зажигалкой, он приподнялся с кресла…

— Твиии! — заверещал телевизор в противоположном конце комнаты.

Так. Сейчас мы услышим обращение нашего любимого Вождя, Абсолютного Благодетеля Народа. Он взовет к нам прямо из Пекина, где живет уже девяносто лет. Или сто? Сейчас с нами заговорит, как мы его ласково называем, Великая Задница…

— Да расцветут в вашем духовном саду десять тысяч цветов осознанной скромности и аскетизма, — сказал телеведущий. Чьень, внутренне застонав, поднялся и поклонился экрану, как и надлежало — каждый телевизор имел встроенную камеру, передававшую в Службу Безопасности информацию о реакции зрителей.

На экране проявился яркий цветущий лик стодвадцатилетнего вождя Восточной Компартии, правителя многих («слишком многих» — подумалось Чьеню.). «Хрен тебе», — мысленно сказал он, усаживаясь обратно в суперудобное кресло, но уже лицом к экрану.

— Мысли мои, — начал вечно юный Благодетель, как всегда, глубоким и проникновенным голосом, — полны заботы о вас, дети мои. И в особенности озабочен я товарищем Тунг Чьенем из Ханоя. Перед ним стоит нелегкая задача, решив которую он сможет обогатить духовную сокровищницу народов Востока, а заодно — и Западного побережья Америки. Пожелаем же удачи этому благородному и преданному человеку. Я решил выделить несколько минут, чтобы поддержать и ободрить его. Вы слушаете, товарищ Чьень?

— Да, Великий Вождь, — пробормотал Чьень. Какова вероятность того, что партийный лидер действительно выделил его из миллионов именно в этот вечер? Ответ заставил Чьеня злорадно усмехнуться про себя. Скорее всего, передача идет только на его многоквартирный дом или, по крайней мере, микрорайон. А может, текст наложен методом синхронного дубляжа на телестудии Ханоя? В любом случае, от Чьеня требовалось смотреть, слушать и внимать. Что он и делал, имея за спиной годы тренировок. Внешне он являл образец напряженного внимания. Внутренне он продолжал размышлять о тех двух сочинениях. Кто есть кто? Где кончался всепоглощающий партийный энтузиазм и начиналась злая сатира? Трудно сказать… потому они и подложили ему эту свинью.

Он опять полез в карман за зажигалкой — и наткнулся на серый конвертик, проданный ветераном — калекой. «О боже, деньги выброшены на ветер, и ради чего?» — Перевернув пакетик, он увидел на обороте текст. — Интересно. — Он начал разворачивать. Текст привлек его внимание — на что и был рассчитан: «Вы не справляетесь с задачами как член партии и просто человек? Боитесь отстать от времени и оказаться на свалке истории?..»

Чьень быстро пробежал текст, пытаясь уловить суть — что именно он купил?