Забытый - Москва - Владимир Кожевников

- Да-а, - Алексий потух, - и ведь прав он, этот твой Андрей. Не тесни он христиан, сколько бы народу к нему качнулось. Так что, пожалуй, оно и лучше, что Олгерд... Эх, сыне, а ведь если рассудить непредвзято - какая разница, под кем Русь в кулак соберется?! Лишь бы собралась! Да укрепилась! Да стукнула всем по зубам, чтобы брызги полетели, и начала жить самостоятельно. А?

- Да, отче. Но тогда все, что сделано тут, тобой, придется бросать. А что будет там - это еще вилами на воде...

- Да, сынок, да. Надо уж в одну точку. И все-таки этот Андрей... В определенных обстоятельствах он нам очень может пригодиться. У тебя с ним как?

- Мы с ним, в общем-то, друзья.

- А там у отца ему действительно ничего не светит?

- Он сам мне об этом сказал.

- Тогда, может, поагитируешь его к нам?

- Отче, у меня ни возможностей, ни времени. Да и не умею я. Если что подсказать насчет него - пожалуйста. А уж агитируйте вы.

- Хорошо. Это обсудишь с Данилой.

- Ладно. Но не надо забывать: Олгерд уже стар. Пока он жив, Андрей будет нашим союзником, но никогда не порвет до конца с Литвой в надежде после смерти отца сесть на его место. Когда Олгерд умрет, драка за литовский престол будет лютая. Почище, чем после Гедимина. Претендентов много. Не только Олгердовичей. Там еще Кейстут, если брата переживет, а за ним Кейстутьевичи. Если Андрей сможет там сесть, для нас он станет опасней Олгерда, а не сможет, тогда ему деться некуда будет, только к нам. Потому, думаю, надо не только его к нам привлекать, но и в Литве против него интриговать, чтобы... - Бобер умолк, ощутив на себе взгляд Алексия, тяжелый, оценивающий, изучающий. Он давил, и Дмитрий чувствовал, что бороться с ним нельзя, невозможно, потому и своих глаз не поднял. "Вот это да! Ведь если он захочет, задавит любого. Но почему он на меня-то? Ведь я все по его, ему на пользу!"

- Вижу, сыне, много пользы Москве от слов твоих, тоже обсудишь это с Данилой. А ты, кажется, еще больший москвич, чем я! Вижу, что и в государственных хитростях противник ты сильный, не хуже чем на поле брани, и рад, что ЗА Москву, а не ПРОТИВ. От души говорю - рад!

Дмитрий с опаской поднял глаза и увидел прежний глубокий, безмятежный и бесконечно добрый взгляд. И облегченно перевел дух.

* * *

В тот же день Бобра удивил личным посещением Данило Феофаныч. Заговорил он сразу об Андрее, чем подтвердил всю важность для Москвы подсказанной Бобром темы:

- Митрополит сильно опасается Литвы. Я тоже. У меня есть, конечно, и задумки, и дела кое-какие делаются... Но вот то, что ты подсказал насчет Андрея, это... Этого нельзя упустить. Как нам с ним связь наладить?

- Понятия не имею.

- Подумай. Тогда можно будет ба-альшую игру затеять с Литвой.

- Затей. Ты на эти штуки мастер.

- Начать не с чего. Тут мне без тебя не обойтись.

- Но чем же я?..

- Вы были друзья. Значит, можешь к нему по-простому обратиться. Посоветоваться там, или посетовать на что... Поделиться! Ведь можешь?

- Ммм-могу, наверное...

- Так вот и поделись! - на лице Феофаныча нарисовалось лукавое выражение, он был в ударе. - Ну, скажем, так... Что в Москве ты разочаровался. Что силенок у нее маловато, что драться она не умеет и не хочет, а тебя только гоняют туда-сюда. И не прочь бы ты назад...

- Ну это уж ты перебрал.

- Постой-постой! Да, назад при Олгерде, конечно, никак. Но Олгерд не вечен, а вот после... И конечно после Олгерда тебе хочется видеть первым его. Не только как естественного наследника, но прежде всего как друга и единомышленника. Который поможет и прочее. И не ты один желаешь видеть его во главе Литвы, но и многие влиятельные люди Москвы. Короче, ежели что, Москва тебя поддержит и так далее. Понял? Вот так как-нибудь.

- Что ж... Это неплохо, пожалуй. И натяжек не видно. И причина вполне естественная... Ох, Феофаныч, тянешь ты меня опять в трясину эту! Ведь тут только начни! И не умею я, и удачи мне не будет, и от главного дела оторвешь.

- Пойми, чудак, никуда ты от этого не денешься! Это главная часть государственной деятельности, война и на треть от нее не потянет и (кстати!) полностью, с потрохами в нее входит. Если войной по-твоему заниматься, это получается - только приказа ждать. Подойдет дядя-начальник, скажет: поди и разбей вон тому морду. Ты идешь, разбиваешь и опять приказа ждешь. Ты сам-то так вытерпишь? Сможешь?

- Ладно уж тебе. Понимаю я, давно понял. Только неохота - знал бы ты как!

- Э-э, брат... Если бы можно было делать только то, что охота...

* * *

Все чаще Дмитрий ловил себя на том, что разбрасывается, слишком за многое хватается, слишком во многом не добирается до намеченного рубежа. И вместо того, чтобы планомерно закрывать одну проблему за другой, чтобы остаться наедине с главной - организацией войска, он только открывает новые. Так после этих двух разговоров появилась новая сложнейшая область Феофаныч с его иностранными делами. При этом, правда, как обычно и бывает, не оказалось худа без добра: он смог, наконец, основательно и вполне официально ввести освободившегося от строительства Кремля Иоганна в окружение Данилы и нагрузить его, так сказать, "по специальности", делами Орденскими, а заодно повесить на него и налаживание связей с Андреем Олгердовичем.

Самому же пора было приступать к реорганизации войска. Все для этого было готово, главное же - созрел князь Владимир, который после Ржевы стал заметно шустрей, разговаривал и командовал уверенно, без опаски ошибиться или обидеть, но Бобра и монаха стал слушать гораздо внимательней, соглашался с ними беспрекословно, во всем.

И когда Москва-река вошла в берега, березки и осинки покрылись зеленой паутинкой проклюнувшихся листьев, откурлыкали пролетевшие на север журавли, а в Москву с очередной жалобой на братанича и Тверского владыку Василия приехал князь Еремей Константиныч, Бобер с монахом сказали Владимиру "пора" и снарядились в самые дальние его уделы, на северо-восток: в Радонеж, Черноголовль и даже в не совсем еще свой, но зависимый, Ярославль. Главный воевода Владимира Акинф Федорович ко всем этим планам, а следовательно и путешествию, привлечен не был, на что и обиделся, может, и не насмерть, но очень сильно. И не замедлил поделиться своими обидами с давним сотоварищем своим по многим походам и стычкам Дмитрием Мининым. Ничего не остается без последствий на этой земле, и припомнит еще Бобер Акинфовы обиды как одну из самых серьезных ошибок своих. А пока...

Тяжело и скучно писать о делах неинтересных, нудных, мелких, трудоемких и бесконечно неблагодарных, какими занялся князь Волынский в уделах своего воспитанника. Владимиру больше всего были непонятны те пыл и энергия, с которыми Бобер наваливался на столь скучные проблемы. Делить уделы на куски, способные поставить примерно одинаковое количество бойцов. И не просто одинаковое, а около тысячи человек - полк. Подбирать "полковника", который отвечал бы за постоянную готовность этого полка, то есть снаряжение, наличие коней и корма этим коням, оружие, а главное - за людей. И не просто чтобы эти люди были, вооружились и собрались в нужный момент. Важнее всего было людей тех учить, заставлять готовиться к предстоящим дракам, внушать, что рано или поздно драться придется, а, значит, драться надо учиться, постоянно и непрерывно, и, хочешь-не хочешь, вплести всю эту подготовку в свой устоявшийся быт, в ритм жизни так, чтобы он стал не только привычным, но необходимым, чтобы без этого не мыслилось ни одного начинания, ни одного дела - не мыслилось житье.

Внушать, втолковывать, вбивать это в мозги и души было тяжко. Сразу такого воспринять не мог никто. Но Бобер того и не ожидал. И он, и монах вполне представляли, как долго и упорно придется внедрять новые порядки, и внушали это Владимиру. Первым они наметили вооружить (для начала хоть как-то) всех привлекаемых к боевой подготовке. Затем организовать обучение. Для этого наместникам и "полковникам" вменялось четырежды в год: после уборки урожая, перед Рождеством, на масленицу и после посевной, перед сенокосом делать боевые сборы и на них проверять не только как снаряжен и готов к походу воин, но и что он умеет и чему научился.

Подразумевалось, что снаряжение будет улучшаться как за счет внутренних резервов, так и при помощи князя. Обговаривалась система подмены неожиданно выбывших, снабжения, оповещения в случае нападения и прочее, и хотя количество необходимых дел и решаемых вопросов разрасталось как снежный ком, от чего Владимир приходил иногда в ужас и трепет, Бобер упорно и безоглядно разрешал их все, не отбрасывая и не пропуская ничего.

На реорганизацию северо-восточных уделов они убухали почти все лето, лишь к началу августа прочесали все владения, сделали все, что наметили, и, пообещав "полковникам" приехать проверить их после уборки на первых сборах, возвратились в Москву.

* * *

И снова Москва удивила. Она напоминала растревоженный улей, и хотя именно это было не ново, смотрелось страшновато, потому что причина беспокойства, возни и гудежа была важной и скверной: пахло войной с Тверью.