Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Его крестили, у него было первое причастие. Он вспомнил, что принадлежит церкви. Я его исповедую… – неизвестный юноша отказывался назвать свое имя. Понтифик повел рукой:

– Влодеку он не сказал… – папа называл Ледуховского по-польски, – а мне признается. Я, все-таки, хранитель ключей Святого Петра… – он подмигнул камерленгу.

Спускаясь в апартаменты, понтифик вспомнил последние, рождественские аудиенции.

Он обещал барону де ла Марку, что скоро его родителей канонизируют. Папа хотел, чтобы решение вынесли при его жизни. Понтифик знал блаженных Елизавету и Виллема Бельгийских. Он канонизировал святую Терезу из Лизье, считавшую баронессу примером и наставницей.

Дело было ясным. Семейная пара вела жизнь праведников в мире, сохраняя целомудрие, строила больницы и приюты, и призревала сирот. На могилах блаженных излечивались больные. Каждый год в Рим приходили сообщения от священников. Женщины, ожидающие ребенка, получив известия от врачей, что будущий младенец нежизнеспособен, отказывались от хирургического вмешательства. Они молились блаженной Елизавете, и на свет появлялись здоровые дети. Барон перекрестился:

– Спасибо, ваше святейшество. Мои отец и мать были истинными праведниками.

Де ла Марки приехали в Рим без детей. Барон объяснил, что сын учится в Париже. Дочь де ла Марков посещала лекции в Лувене, и готовилась к свадьбе. Понтифик вспомнил хрупкую девушку, подростка, с золотистыми волосами, в черной, кружевной мантилье. Он утешил барона:

– Может быть, ваш зять придет к церкви. Не отчаивайтесь, ничего страшного в светском браке нет. Надо подождать. Ваша дочь благочестивая, верующая девушка. Она повлияет на мужа. Они обвенчаются, обязательно… – барон, с женой, вышли в ухоженные сады. Женщина присела на скамейку:

– Виллем… – Тереза подняла серо-голубые, в тонких морщинах, глаза, – Давид никогда не крестится. Девочка будет жить в грехе… – баронесса покраснела. Опустившись рядом, муж поднес к губам ее руку:

– Ты слышала, что его святейшество сказал, милая. Надо молиться. Он хороший человек, любит Элизу. Наша девочка постарается сделать так, чтобы они обвенчались. А пока… – барон помолчал, – пока пусть будет светский брак. Главное, чтобы он состоялся.

Виллем предложил будущему зятю помочь с оплатой услуг адвокатов.

Давид отмахнулся:

– Спасибо, дядя Виллем, у меня есть деньги. Дело, в общем, не в деньгах… – он затянулся сигаретой. Про себя, Давид закончил:

– А в упрямстве кое-кого. Сучка. Привела свидетелей, доказывала, что я редко бывал дома. Но судья принял мои доводы. У меня работа, я спасаю людей. Нельзя ожидать, что я буду сидеть, привязанным к ее подолу и нянчить детей. Это женская обязанность, так было всегда, – Давида раздражало, что почти бывшую жену не выкинули из особняка. Здесь он ничего не мог сделать.

Адвокат заметил:

– Надо соглашаться на ее условия. Детям чуть больше года. Она ухаживала за младенцами. Если мы будем настаивать, судья может отдать ей единоличную опеку, и разрешить увезти мальчиков в Америку.

Такого Давид допустить не мог. Почти бывшая жена вооружилась заключениями педиатров, что близнецов разлучать нельзя. На совещании с адвокатами они решили не добиваться разделения детей. Давид кивнул:

– Ладно. Наша цель, господа, – он прошелся по кабинету юристов, – после Пасхи закончить процесс. Мне надо заключить брак. Моя жена отправляется со мной в Африку и Маньчжурию… – Элиза была беременна, на втором месяце. Она испуганно мотала головой:

– Давид, милый, нельзя тянуть. Будет заметно, люди начнут сплетничать. Папа с мамой… – девушка всхлипнула, – они не поймут. Я маме не говорила, что мы… – Элиза покраснела.

Давид каждую неделю приезжал в Лувен, и проводил с ней выходные. Элиза приносила ему завтрак в постель, и перепечатывала на машинке новые главы монографии. Девушка ходила вокруг него на цыпочках и даже разговаривала шепотом.

В поезде он всегда обнаруживал в пальто сверток с любимым шоколадом, и маленькую записочку: «Я буду скучать, милый мой». Каждый день они созванивались. Говорил Давид, а Элиза слушала. Он сидел в кабинете, в Лейдене, покуривая, рассказывая о работе в лаборатории. Давид представлял, как она кивает, схватившись за телефонную трубку.

Прижав ее к себе, он поцеловал теплые, золотистые волосы:

– Некому сплетничать. Ты в Маньжурии родишь, – он усмехнулся, – мы считали… – Элиза, сначала, боялась, но Давид поднял бровь:

– Я врач, милая. В экспедиции тоже все врачи. Примем роды, не беспокойся. Я не хочу, чтобы ты оставалась в Харбине, – он провел губами по белой шее, – ты мне нужна, в лагере. Будешь моим секретарем, за мной надо ухаживать. В Маньчжурии идет война, – добавил Давид: «Нас она, разумеется, не касается. Мы работаем с мандатами Лиги Наций».

– Ты такой смелый… – восхищенно сказала Элиза. Она застонала, обнимая его, широкая кровать поскрипывала, ее волосы разметались по простыням. Девушка прижалась лицом к его плечу, она счастливо плакала. Давид, поставил ее на четвереньки:

– Черт с ним. Выплата алиментов, и запрет на выезд сыновей из Голландии, без моего разрешения, которого я не дам. Никогда, пусть не надеется. В Европе, они должны жить со мной. Элиза только рада, и родители ее тоже. Еврейского развода, она не получит, до смерти… – девушка вцепилась зубами в подушку:

– Я люблю тебя, люблю… – Давид тяжело, облегченно выдохнул:

– Отдам распоряжение адвокатам. К марту надо все закончить. В мае мне надо оказаться в Конго, с Элизой.

Виллем пожал хрупкие пальцы жены:

– Я уверен, что у нашей девочки все будет хорошо. Следующим годом внука увидим, или внучку… – он помог жене подняться со скамейки. Они шли к воротам дворца, моросило, баронесса развернула серый зонтик. Виллем поддерживал жену под локоть:

– Она на сердце жалуется. Младше меня на десять лет, а вот как вышло. Господи, дай нам с внуками повозиться, – попросил Виллем, – может быть, мальчик, в Париже, кого-то встретит. Неудобно получилось, с Горовицами. Стыдно перед Хаимом, он достойный человек. Но что делать, если Давид больше не любит его дочь… – барон, как и его отец, всю жизнь любил одну женщину. Он только, кротко, говорил:

– Разные вещи в жизни случаются. Господь учит нас, что нельзя никого осуждать.

– Не осуждать, – напомнил себе понтифик.

Он посмотрел в большое зеркало, в гардеробной:

– Совсем старик. Может быть, в отставку уйти? Неслыханно, никто подобного не делал. Надо собраться, – велел себе папа. Заскрипела дверь кабинета. Пачелли позвал: «Они здесь, ваше святейшество. Желаете, чтобы мы…»

– Не желаю, – почти весело отозвался папа:

– Пусть Влодек его в часовню проведет. Кофе попейте, посплетничайте… – Пачелли уловил смешок понтифика:

– Иногда, кажется, что он еще долго протянет. Вот как сейчас. Господи, излечи его… – камерленг перекрестился.

Увидев протеже Ледуховского, Пачелли нахмурился. Лицо юноши казалось смутно знакомым. Он почти не говорил, только припал губами к кардинальскому перстню:

– Ваше высокопреосвященство… – он был широкоплечим, с грубыми руками рабочего. Камерленг подумал:

– Вольдемар может ошибаться, насчет диплома. Хотя нет, – он всмотрелся в наполненные, болью глаза, – образованный человек, сразу видно.

Ледуховский оставил юношу в личной часовне его святейшества. Мальчик стоял на коленях перед распятием, склонив рыже-золотую голову. Понтифик, замер на пороге. Он узнал мощный разворот плеч, широкую спину, немного вьющиеся, коротко стриженые волосы:

– Внук святых. Господи, что с ним случилось? Родители говорили, что он в Париже… – на Виллема повеяло запахом ладана. Вспомнив тихий голос кюре, в церкви, в Мон-Сен-Мартене, он поднялся. Виллем плакал.

Его святейшество раскрыл объятья:

– Сын мой, не надо, не надо. Мы здесь, мы с тобой. Иисус и Божья Матерь о тебе позаботятся… – Виллем поцеловал тяжелое, золотое кольцо с изображением Святого Петра:

– Ваше святейшество, я должен объяснить, рассказать… – слезы падали на сухую руку главы церкви. Пий указал в сторону деревянной кабинки:

– Пойдем, сын мой. Видишь, пригодилась она.

После исповеди он погладил мальчика по голове, как ребенка. Виллем устроился на каменном полу, закрыв лицо руками. Понтифик, осторожно, спросил:

– Ты знаешь, милый мой, нельзя принять монашество, если у человека есть какие-то обязательства… – Виллем вспомнил ее белокурые волосы, ее шепот: «У нас будет ребенок…».

– У меня нет обязательств, ваше святейшество, – он сглотнул, – кроме тех, что я должен выполнить, по велению души и сердца… – понтифик прервал его:

– Не надо, милый. Ты мне все сказал, я выслушал, а остальное… – папа посмотрел на распятие, – остальное будет между тобой и Всевышним. Тобой и Иисусом. Молись ему, молись Матери Божьей… – кроме священника в Теруэле, никто, ничего не знал: