Буйная Кура - Исмаил Шихлы

ПОПЕЧИТЕЛЬ КАВКАЗСКОГО

УЧЕБНОГО ОКРУГА.

Канцелярия.

Стол № 3.

27 сентября 1881 г.

№ 93.

г. ТИФЛИС.

Секретно

Господину Директору Закавказской

Учительской семинарии.

Вследствие ходатайства моего, основанного на представлении Вашего Превосходительства от 1 октября за № 602 на имя его сиятельства г. исправляющий должность наместника Кавказского изволил дать согласие на допущение дворянина Михаила Кипиани к исправлению по большому найму обязанностей преподавателя грузинского языка во вверенной Вам семинарии, но с тем, чтобы на него было обращено Вами особенное внимание и чтобы Вы были ответственным при том за поведение г. Кипиани.

Об этом имею честь сообщить Вашему Превосходительству для надлежащего исполнения".

Семенов закрыл папку и отодвинул ее в сторону. Ему стало душно. Он расстегнул ворот рубашки и подошел к окну. Открыл форточку. В комнату ворвался поток свежего воздуха. Огней уже не было.

Утопающий во тьме Гори навевал тоску. Семенов почувствовал одиночество. Чтобы развеять его, он подошел к спальне и посмотрел на спящих детей. Ему было приятно глядеть на их крепкий сон. "Видимо, сейчас так же сладко спят и дети Кипиани. Может быть, и Кипиани, как я, стоит сейчас и прислушивается к сонному дыханию своих ребят? А может быть, он спит сейчас крепким сладким сном и не представляет, что ожидает его в скором будущем? Знает ли он, что о нем ведется переписка и что я должен дать о нем сведения?"

Семенов прикрыл дверь и прошел за письменный стол. Обмакнув перо в чернила, он решительно начал писать.

"КАВКАЗСКИЙ УЧЕБНЫЙ ОКРУГ.

ДИРЕКТОР ЗАКАВКАЗСКОЙ

УЧИТЕЛЬСКОЙ СЕМИНАРИИ.

4 марта 1883 г.

г. ГОРИ.

Конфиденциально

Его Превосходительству К. П. Яновскому.

Ваше Превосходительство,

Кирилл Петрович.

На конфиденциальное письмо Вашего Превосходительства за № 40 почитаю долгом доложить, что, имея самый бдительный надзор за образом мыслей и действиями допущенного по найму к преподаванию грузинского языка г. Кипиани, я не замечал, чтобы Кипиани в присутствии моем высказал вредный образ мыслей ни на уроках, ни среди своих товарищей, ни в даже частных собраниях, где мне случалось бывать с г. Кипиани. Что же касается до его образа жизни, то, насколько мне известно, Кипиани вследствие весьма ограниченных средств и семейства, состоящего из жены и двух малолетних детей, вел жизнь скромную и уединенную. О собраниях у Кипиани, сборищ с антиправительственной целью, до меня не доходили слухи, но действительно слышал, что в различных грузинских домах собираются исключительно грузины для чтения литературных произведений на грузинском языке и что даже составлялся устав любителей грузинского языка, который, как мне передали, именно был представлен г. губернатору, и помнится, что об этих собраниях было даже сообщено в местных газетах. К сему считаю обязанностью добавить, что если я позволил себе взять Кипиани под свою ответственность, то ввиду его раскаяния за прошедшее, тем более что он до поступления в семинарию служил в Тифлисе в учебном ведомстве и допущен в семинарию только по найму с разрешения его сиятельства, исправляющего должность наместника Кавказского"17.

Семенов поставил под письмом свою подпись, погасил свечу и прошел в спальню. Разделся и лег. Словно освободившись от тяжелого груза, он вздохнул глубоко и спокойно.

5

Они отправились на холм, где расположена древняя горийская крепость. Извилистые тропинки по склонам холма заросли мелкой жесткой травкой. Камни, упавшие с крепостной стены, кое-где загораживали путь. Кипиани прихрамывал и отставал, Ахмеду приходилось идти нарочито медленно. Они сели отдохнуть на жестковатый, подсушенный кавказским солнцем лужок невдалеке от стены. Кипиани с удовольствием вытянулся на траве, глядя в небо. Ахмед сел рядом, но смотрел не на небо, а на окрестности, на деревни, разбросанные по склонам отдаленных гор, на извилистую Куру. Буйствующая около села Гейтепе, Кура здесь несла свои воды спокойно и плавно. Она не становилась быстрее даже после того, как в нее вливалась более шустрая Лиахва. Берега около воды были зелеными, яркими, и только к концу лета их трогала желтизна. До самого горизонта можно было следить извилистое, отражающее небо течение Куры.

Задумчиво глядел Ахмед на камни развалившейся крепости. Все на свете ветшает, а потом умирает. Стареет и человек.

Когда они познакомились в Петербурге, Кипиани был юнцом, который ни разу еще не брился. Тогда и у самого Ахмеда едва пробивался темный пушок над верхней губой. Они вместе ходили на тайные сходки петербургских студентов. Их идеалом были декабристы, студенты преклонялись перед мужеством этих людей. Сами они тоже ничего не боялись. С энергией и нетерпением, присущим молодости, им хотелось поскорее что-нибудь совершить, сделать какой-нибудь переворот, а затем... попасть в темницы. Да, и темницы были светлой мечтой. Но недолго продолжался этот порыв. Тайная полиция быстро разгадала их замыслы. Одних арестовали, других исключили из учебных заведений. Кипиани был арестован, а Ахмед исключен.

С тех пор прошли годы, и вот друзья случайно встретились в Гори. Кипиани показался Ахмеду усталым и грустным. Видимо, от прежней энергии у него не осталось и следа. Может быть, ссылка надломила его волю? Да разве и сам Ахмед не изменился и не стал тяжелее на подъем? Или, может быть, все это признак беспомощности и трусости? Или тяжесть жизни и нужда поколебали их? Много здесь предположений и разных "может быть". Даже, возможно. Кипиани смирился с судьбой и остаток жизни хочет прожить безмятежно?

Примерно то же самое думал и Кипиани об Ахмеде. Поглядывая украдкой на него, он искал, с чего бы начать разговор. Много накипело на душе, и есть что сказать своему другу. Прежде всего узнать: один здесь Ахмед или поддерживает связь с кем-нибудь из старых друзей? Помнит ли он свои прежние идеи или расстался с ними, как с радужными мечтами юности?

Кипиани приподнялся и сел. Потянулся за камнем, бросил его по склону. Камень сперва катился тихо, но потом все быстрее и, кувыркаясь, полетел в пропасть. И Ахмед тоже следил за камнем.

- Как ты думаешь, почему наш кружок так быстро распался? - спросил Кипиани.

- Потому что мы, не имея точки опоры, хотели сдвинуть с места земной шар.

Кипиани нахмурился и посмотрел на своего собеседника глазами, полными удивления и интереса:

- Ты что имеешь в виду?

- Пробуждение самосознания в народе.

- Сознание можно будить по-разному.

- Я говорю о сознании, как о верном понимании справедливости и совести.

- Это отвлеченное понятие, - заметил Кипиани.

- Почему?

- Потому что справедливость и совесть понятия относительные.

- Я знаю, ты опять будешь говорить о классовом самосознании, - сказал Ахмед.

- А как же? Что же ты предложил бы?

- Просвещение. Начинать надо с него. Развивать науку, культуру. У каждой нации должна быть думающая голова. У каждой нации должен быть вожак, который мог бы видеть ее завтрашний день, мог быть главой и умело вывел бы народ из путаных исторических ситуаций целым и невредимым.

- Я согласен с тобой. Но скажи мне, может ли в наших условиях появиться такой человек?

- Маловероятно.

Ответив на этот вопрос, ты подтверждаешь мои мысли, что удовлетворяться поисками какого-то героя нельзя. Надо предпринимать что-то более серьезное. А что, если вожаком нации может стать не один человек, а множество, а?

- Надо считаться с условиями. Один губернатор сидит в Баку, а другой в Тифлисе. Чтобы на окраине открыть маленькую деревенскую школу, надо писать самому царю. Без его разрешения не двинется даже камень. Попробуй пошевели пальцем, и тут же на тебя налетят с обнаженными саблями. Ты прав. Одному немыслимо поднять народ на борьбу против всего этого... - с улыбкой сказал

Ахмед.

Он понял, что напрасно несколько минут назад осуждал Кипиани, думал о нем неверно. Понял, что он не из тех людей, которые хотят жить спокойной, безмятежной жизнью. Он, как и прежде, готов к бою, к схваткам.

Кипиани помолчал и задумчиво взглянул на друга. В душе он понимал его. Прежде он и сам шел тем же путем. И в семинарию он устроился ради этой цели. Он старался внушить своим ученикам дух свободы, к которой приведет просвещение...

- Стало быть, здесь наши мысли сходятся.

- Что же делать, по-твоему?

- Собирать армию. Объединить обездоленных.

- И дать им в руки главное оружие - просвещение!

Кипиани приподнялся и с удивлением посмотрел на Ахмеда.

Тот был спокоен.

- Чему ты удивляешься? - заговорил Ахмед и обнял друга за плечи. Разве ребята, которых ты учишь, не составляют целую армию? Разве Алексей Осипович, который ходит из деревни в деревню, из города в город, не армию собирает? И разве привезенные мною босые, с заплатками на коленках ребята не станут бойцами этой армии?