Город Ильеус - Жоржи Амаду

Как-то раз вместе с Руи к ней зашел Зито Феррейра; он-то и посоветовал ей обратиться к Жульете. Карлос Зуде, глава господствующей политической партии, крупный экспортёр, мог легко добиться помилования Пепе. Он мог даже повлиять на полковников. На следующее утро Лола стояла у двери особняка на берегу моря и нажимала кнопку звонка.

Жульета сразу вышла. Лола остановилась перед ней, смущенная. Жульета первая протянула руку.

— Садитесь, пожалуйста…

Она смотрела на Лолу с симпатией. Сержио рассказывал ей подробно историю этой женщины. В волшебном мире Сержио и Жульеты бездомные, бродяги, артисты и эти несчастные существа, профессией которых была проституция, считались как бы жертвами, поэт чувствовал к ним неудержимую нежность и часто говорил Жульете, что у поэтов много общего с этими людьми. «Мы одной породы…»

Лола не знала, как начать разговор. Море струилось за окном, бесконечно голубое, и воздух утра тоже казался голубоватым. Этот день был словно создан для счастья, для светлой радости. Жульета заговорила первая:

— Ваш муж хорошо себя чувствует? Как с ним обращаются?

Лола заплакала. Это не были притворные слёзы, которые она привыкла вызывать по своему желанию. Она плакала тихо и кротко, съежившись в кресле, как раненый зверёк.

— Мы не женаты, сеньора… Никогда не были женаты… — Она говорила по-испански. — Я увидела его, полюбила, ушла от мужа. Многое делаешь в жизни, а потом…

Жульета вспомнила Жоакима. Коммунист сказал: «Соединитесь, уходите вместе». Это вот Лола и сделала. Значит, она поступила правильно? Всё это очень сложно, Жульета поняла теперь, почему шофер говорил так жестко тогда вечером, в Ассоциации.

— Я не знала тогда, что он был… тем, что он есть. Когда я узнала…

Она хотела солгать, сказать, что была намерена оставить Пепе, но подумала, что такая ложь будет предательством, что сказать это — значит обидеть Пепе ещё горше, чем его обижали.

— Когда я узнала, я осталась… Он мне сказал, чтоб я уходила… Но я осталась, я любила его, понимаете?

Тихие слёзы струились по её лицу, Жульета протянула ей носовой платок.

— Я и сейчас его люблю… Да, люблю… Если бы я не любила его, я бы покончила с собой, жизнь мне не нравится, ни мужчины, ни женщины, ни день, ни ночь… Ничто и никто мне не нравится… Но я его безумно люблю…

За окном был ясный голубой день, сказочный день, словно сошедший со страниц поэмы Сержио, за окном был другой мир, полный счастья, пенья птиц и распускающихся цветов, за окном была весна и гуляли нарядные женщины Но этот день внезапно обрывался у окна этой комнаты, словно боясь войти. Жульета была опечалена, и ей хотелось, чтобы гостья поскорей закончила свой рассказ.

— Что у вас общего со всем этим? Что у вас общего с моей жизнью? Мне сказали: может быть, сеньора Зуде попросит своего супруга за Пепе. Она добрая…

— Я не добрая…

— Я не должна была приходить… Я знаю. Вы замужняя женщина, порядочная. А что такое я? Уличная девка, вы слишком добры, что принимаете меня. Но знаете, что привело меня сюда, почему я здесь и прошу вас помочь? Я люблю его… Если его вышлют, я покончу с собой…

— Бедная… Я не знаю, удастся ли мне что-нибудь сделать. Я попрошу мужа, буду настаивать, чтоб он похлопотал. Не думайте, что я не понимаю…

— Вы добрая, мне это говорили… Я много страдала… — Лола уже не плакала.

Свет дня начинал медленно просачиваться из окна в комнату, освещая лицо Лолы, словно зажигая огнем её золотистые волосы. Жульету мучили противоречивые мысли. «Она поступила хорошо, но дорого заплатила за это».

— Я не знаю, что вы думаете обо мне. Может быть, вам нужно только мое вмешательство. Не знаю также, всё ли правда, что вы мне рассказали. Люди много врут (она вспомнила Сержио), часто притворяются. Но я друг вам…

Её интересовали подробности, но ей было стыдно расспрашивать, она боялась, что Лола примет это за нездоровое, жестокое любопытство, которое так ранит людей.

— Нет, мы не можем быть друзьями. Вы — из другого мира. Я — из плохого мира, из грязного. У вас есть муж, у вас есть свой дом, домашний очаг, что ещё больше, чем дом, ваша жизнь хорошая. Я схожусь со многими мужчинами, а тот, кого я люблю, приходит и уходит, у него другие женщины, у нас нет дома, наш дом для всех, кто может заплатить…

Она понизила голос, Жульета едва расслышала её последние слова:

— …кто может заплатить за ночь, проведенную со мной… Это другая сторона жизни, грязная…

Она была почти спокойна и говорила всё это без гнева, без возмущения, как врач говорит о неизлечимой болезни пациента. Жульета слушала; ей хотелось бы, чтоб здесь сейчас оказался Сержио, и Жоаким тоже, они объяснили бы ей её собственные чувства, она была смущена, испугана и печальна.

— Грязная… Но он, Пепе, хотел чего-то другого, я не знаю, но я уверена, что он ждал чего-то лучшего, может быть, для меня… Не знаю. Если б я только знала…

— Так почему же вы не бросили всё и не ушли? Если вы находили, что эта жизнь грязная, зачем же вы её продолжали?

— Я уже сказала вам, сеньора. Я люблю его…

— Простите. Ведь вы бросили всё, чтоб уйти с ним?

Лола грустно взглянула на неё. Эта женщина, которая показалась ей чуткой, тоже хотела выслушать её историю, это была плата за готовность помочь Пепе. Хорошо, она заплатит, как заплатила Карбанксу ту цену, какую он просил.

— Я расскажу вам…

Но Жульета поняла:

— Ради бога, ничего не рассказывайте… Выдумаете, что я расспрашиваю вас из любопытства. Нет, ничего подобного… Дело в том, что не существует двух сторон жизни, как вы думаете. Есть только одна сторона — грязная, только грязная… В вашей жизни и в моей — одна и та же грязь… Одна и та же…

Но вдруг она вспомнила лицо Жоакима так ясно, словно увидела его здесь, в этой комнате.

Она улыбнулась:

— Может быть, есть другая, здоровая сторона. Существуют люди, слепленные из другой глины, как сказал один мой знакомый… Всё остальное гниль, — медленно проговорила она.

Теперь Лола её не понимала. К чему она клонит?

— Вот что я вам скажу, друг мой… Где взять ваше мужество, чтобы бросить всё и уйти вот так, голодать, мучиться, жить трудной жизнью, но с тем… — Она замолчала, внезапно смешавшись, и поспешила закончить разговор: — Я поговорю с Карлосом, я попрошу его, мы что-нибудь придумаем. Не сомневайтесь. То, что могу, я сделаю.

Она проводила Лолу до двери:

— Не падайте духом.

— Я не падаю духом…

Голубой день поглотил скорбный силуэт Лолы Эспинола. Она шла, опустив красивую голову со светлыми волосами, в которых играло солнце, опустив руки, не глядя на людей, проходивших мимо. Жульета, стоя в дверях, смотрела ей вслед и завидовала её мужеству, её страданию, силе её чувства. Эта слеплена из крепкой глины, она не превратится в грязь, как бы её ни пачкали.

— Ах, если б я могла спасти её мужа…

Она вспомнила: «Мы не женаты». Так вот что Сержио называл достоинством.

21

Первая серьезная ссора произошла у Антонио с Раймундой вовсе не из-за Вампирессы. Антонио Витор тогда ещё не спутался с этой женщиной. Они поссорились из-за работы на плантации и наговорили друг другу кучу обидных слов. Начался новый сбор урожая, и Антонио Витор настаивал, чтоб Раймунда больше не ходила разрезать бобы какао, как прежде. Ни она, ни он не должны этого делать. Раймунда не согласилась. Что ей высокие цены на какао, новый дом, модные туфли и шёлковые платья? В конце концов Антонио Витор завопил:

— Если хочешь, иди одна, я-то больше не пойду…

Раймунда подняла на него сердитое лицо. Она не узнавала своего мужа. Она ушла на плантацию, а Антонио Витор провел день дома, бесцельно слоняясь из угла в угол. Ему тоже хотелось пойти работать, но он не желал сдаваться.

Несколько дней спустя, лежа вечером в постели, он хотел приласкать Раймунду. Но она устала и никак не могла проснуться. Когда она поняла, чего он хочет, она сказала:

— Лучше завтра…

Антонио Витор придрался к случаю. Вот ведь он говорил. Она столько работает на плантации, так устает, что потом ни на что не годна… Если так будет продолжаться, он возьмёт себе уличную… Эта фраза, сказанная вслух, чтобы задеть Раймунду, была только угрозой, которую Антонио Витор совсем не думал приводить в исполнение. Не то чтоб он всю жизнь был верен жене. Иногда, в те дни, когда он ночевал в Итабуне, он проводил время с какой-нибудь проституткой, но никогда не заводил постоянной любовницы, по примеру других мужчин.

Он начал замечать, как некрасива Раймунда, как она состарилась, только после ночи, проведенной в Ильеусе с Вампирессой, когда так много играли и пили. Эта женщина его просто присушила, и, вернувшись домой, он всё не мог её забыть. В тот день и произошла эта безобразная ссора из-за того, что Антонио настаивал, чтоб Раймунда перестала работать на плантациях.