Возвращение Скорпиона - Юрий Кургузов

Лариса покачала головой:

— Не "связала", а "навела". Она и сама об этом не знала.

Жена Паука прошептала:

— Я не знала… Клянусь, не знала!

Но я мало-помалу начал брать себя в руки.

— Так значит, ты подпрягла Кота, а потом сама…

— … приехала в этот город, — подхватила Лариса. — И подружилась с Маргаритой — уж извини, дорогая, — чтобы иметь возможность находиться как можно ближе к эпицентру событий. Полагаю, это мне удалось.

Я угрюмо пробормотал:

— Это тебе удалось. Это тебе замечательно удалось, но… Но конечная цель пока не достигнута! Ведь я… прости, жив.

И вдруг…

И вдруг Снежная Королева — Огненная Саламандра весело рассмеялась:

— Ну и ладно!

Я насторожился:

— Не понял…

— А что тут понимать? — удивилась она. — Жив — значит, жив. И вообще… И вообще — я передумала.

— Передумала что? — уточнил я.

— Господи, да мстить же! Слушай, какой ты, оказывается, тупой!

Я оскорбленно поджал губы.

— И… давно передумала?

Лариса озорным взглядом стрельнула в сидящую шагах в пяти от нее Маргариту, лицо которой цветущим в тот момент назвать было никак нельзя.

— Да нет, не очень. Ну, скажем так — в одну жаркую майскую ночь. (Вот же стерва, а?) Но… — Лариса помолчала. — Но остановить его я уже не могла.

— Хорошо-хорошо! — поспешил закрыть я скользкую тему. — Значит, можно жить спокойно?

— Можно, — милостиво кивнула Лариса. — Живи и никого не бойся. То есть, не бойся меня, — поправилась она и многозначительно посмотрела по сторонам: — Ведь за остальных твоих подруг я, понимаешь сам, не отвечаю.

— Это я еще понимаю, — согласился я. — Невзирая на тупизну. А ты?

— Что — я?

— Ну-у, это… Я ведь должен вернуть тебе бриллиант.

Лариса энергично замахала руками, и ее большие тугие груди заколыхались под легким платьем не менее энергично.

— Нет уж, благодарю покорно, можешь оставить его себе! На память.

Я остолбенел:

— Что?!

— Только то, что слышал. Я еще достаточно молода, да и, по-моему, привлекательна, чтобы подвергать свою драгоценную жизнь опасности быть прибитой когда-нибудь из-за этой дряни. И знаешь, наверное, эти алмазы прокляты. Они — самые настоящие вдовьи камни, разве нет?.. А денег и прочего, поверь, у меня хватает.

— Я верю… Верю! — вдруг неожиданно для самого себя торжественно провозгласил я и рухнул перед Ларисой на колени. Рухнул и сказал: — Не пугайся, я не сошел с ума. Просто… Просто позволь хотя бы в такой форме выразить свое восхищение, ибо пока ты единственный человек из встреченных мною, кто отважился на столь героический поступок — добровольно отказаться от "Чёрного Скорпиона". Виват!

Глаза ее вспыхнули:

— Ну, может быть, не от всякого…

(Намёк?)

Я быстро поднялся и обвел остальных присутствующих сверхвнимательным взглядом.

Остальные присутствующие ответили мне тем же.

А потом я сказал:

— Многоуважаемые дамы и господа! Хотя я и тупой, но тем не менее не желаю ударить мордой в грязь в присутствии такой благоразумной леди. Да, кстати, леди? — снова оглянулся на Ларису. — А сколько всего, по-вашему, было этих "Скорпионов" в природе?

Лариса пожала плечами:

— В природе — не знаю. Знаю только, что один алмаз был у моего мужа, второй у супруга Риты, а третий… у Славы.

— Кота? — уточнил я.

Она нахмурилась:

— Ну-у, пусть будет — Кота.

— Больше вопросов не имею, — кивнул я и тотчас задал следующий: — Но где же в таком случае бриллиант Кота?

Всеобщая тишина — и вдруг, за моей спиной…

— Здесь.

Я обернулся как ужаленный.

Стоящий у окна Профессор держал в руке не очень длинный, на вид явно старинный кинжал и смотрел на меня тяжелым, немигающим взглядом.

— Здесь. Просто забыл тебе сказать…

Я мгновенно взял себя за узду.

— Знаешь, я тоже кое-что забыл тебе сказать.

Уголки его губ чуть приподнялись. Похоже, это означало улыбку.

— Что не существует никаких арабских, персидских или пуштунских письмен, а следовательно, и остальных сорока семи "Скорпионов"?

Я горько вздохнул:

— И это тоже.

Он усмехнулся:

— Ну, об этом я догадался давно.

— Еще бы, — пробормотал я. — Из нас ты всегда был самым догадливым. Но впрочем, и я малый не промах… — Подошел поближе и, почти шепотом: — Что вы собираетесь делать с этим кинжалом, а точнее — камнем, Иван Иванович? Тоже откажетесь от него в пользу бедных?

Взгляд Профессора иной раз не хуже удара того же кинжала. Да и речи его порой едва не валят с ног. Как в данном случае меня.

— Нет, — покачал головой Профессор. — Нет, отказываться от бриллианта ни в чью пользу я не собираюсь. Я просто хочу подарить его.

— Подарить?! — Физиономия моя вытянулась.

— Да, подарить. Самому нормальному и, извините за банальность, хорошему человеку из здесь присутствующих.

И тотчас все "здесь присутствующие" как гуси вытянули шеи и принялись озираться по сторонам, словно безмолвно вопрошая: кто же, кто же он, самый нормальный и хороший из нас?

А Профессор протянул кинжал Кузнецу:

— Держи!

Тот захлопал глазами. Как и все остальные. Я тоже захлопал: бандит и рэкетир Кузнец — "самый хороший"?! Ну-ну…

Толик охренел:

— Мне-е?!

— Тебе. — Профессор сунул кинжал ему в руки и посмотрел ледяным взором на точно набравшую в рот воды публику: — А вас, господа, я не просто предупреждаю — я вам обещаю: если когда-нибудь, завтра либо же через двадцать лет, кому-нибудь из вас — неважно, мужчина он или женщина, — взбредет вдруг в голову начать охоту еще и за этим алмазом, то день этот станет для него предпоследним. Клянусь!.. — Слушайте, за все годы нашей совместной "работы" я не видел Профессора таким, а уж я-то видел его всяким. Он многозначительно помолчал. — И лучше вообще прижмите хвост. "Чёрные Скорпионы" — это наши — вы понимаете? — н а ш и камни. Всё. Теперь — всё! — И отвернулся к окну.

Я заметил, как передёрнуло остальных. В том числе — и Паука. Бедный "папа"! Должно быть, в подобном тоне с ним никто и никогда не осмеливался говорить. Однако он покорно проглотил всё. А что ему оставалось? Но вот я лично в речи Профессора кое-что недопонял. Ладно, может, еще допойму.

Чёрт, но что же теперь делать с алмазом Ларисы? После ее заявления я, признаться, собрался было отписать его Пауку. Почему? А хрен его знает! В знак какой-то небольшой благодарности за долготерпение и некое, пусть и весьма оригинальное, сотрудничество, что ли… Да в качестве ответного дара за Джона, наконец!

Однако теперь, когда Профессор столь непреклонно объявил, что "Чёрные Скорпионы" — "наши" камни… Да, пожалуй, Паук всё же обобьется, а вот с "Иваном Ивановичем", похоже, настала пора объясниться. Но это уже, разумеется, тет-а-тет.

Я снова вышел на середину зала и придал лицу выражение глубокой скорби.

— Увы, дамы и господа, наше торжественное заседание подошло к концу. И я даже не интересуюсь, есть ли еще у кого вопросы, потому что отвечать на них больше не буду. Почему? Да, если честно, надоело. Что же касается бриллианта, от которого отказалась Лариса Константиновна, то и на него, уважаемые, рты не разевайте. Всё. Занавес. Конец фильма. Благодарю за внимание, можно расходиться по домам, то есть — по дому. До свиданья…

Первым из комнаты сдёрнул Паук. Следом пулей — не глядя на меня — вылетела Маргарита. Людмила выплыла как крейсер "Аврора" из Финского залива — злой, но уже не опасный, без снарядов и торпед, крейсер. "Натали" на секунду замешкалась, по-моему даже собралась было что-то сказать, но я мягко, почти ласково прошептал:

— Топай, родная, топай!

Она вспыхнула — и оскорбленно утопала.

Таня же Николаевна, уходя, сокрушенно качала головой, словно говоря: "Ну и наворочали вы тут делов, молодой человек!" А я почему-то вообразил вдруг семейную сцену: Паук порет ее розгами по крепким розовым ягодицам, и даже улыбнулся: не прочь, ох, не прочь я полюбоваться на такое занятное зрелище!

А вот Ларису я остановил сам. Остановил, взял за руку…

Она подняла глаза:

— Что?

Я смутился.

— Да нет, ничего, просто… Просто хотел спросить: ты уедешь или останешься?

Она тряхнула черной гривой:

— Конечно, уеду. Что мне теперь здесь делать? Всё, что хотела, я… сделала.

— Или — не сделала, — вздохнул я.

Лариса кивнула:

— Или не сделала. Ну и ладно. — Помолчала. — А… ты?

Я удивился:

— А мне-то какого оставаться? Уезжаю.

— Один?

— Не знаю. — Хотя, разумеется, прекрасно знал.

— Ну, всё, — шевельнула она губами. — Пошла…

— Ага, — пробормотал я. — Иди, конечно, иди. Только… Знаешь, положи там от меня цветы на могилу Бригадира и… прости. Еще раз прости — просто не было у меня тогда выбора.