Дерьмо - Ирвин Уэлш

Настроение пропадает окончательно, когда возле дома присекаем смутно знакомую легковушку. Можно, конечно, отступить, развернуться и уехать, но нам позарез нужны деньги и кредитки. Делая вид, что ничего не замечаем, выскакиваем из «вольво» и мчимся по дорожке. Но Крисси — да, это она — устремляется следом.

— Брюс… Я пыталась дозвониться тебе на работу.

Ноздри у нее раздулись от злости, и лицо стало похожим на свиное рыло.

Почему все время Брюс да Брюс? Есть же и другие. Как же мне все это остопиздело…

— Знаешь, она больна. Может быть, даже умирает, — говорим ей мы.

Достаем из кармана ключи, вставляем в замок, открываем дверь…

— Кто?

— Ширли, моя свояченица. Она очень серьезно больна. Правила для всех одинаковы.

— Как жаль.

Крисси не дает нам закрыть дверь и входит следом.

Мы пытаемся оттолкнуть ее, но она повисает на нас, как дешевый костюм, и кричит в лицо:

— Ну же, Брюс, отключи мне газ! Давай! Иди ко мне! — Ее пальцы уже ищут «молнию» у меня на брюках. — Боже, ну и вонища здесь… давай, Брюс, ну же…

Мы… я… я… я совсем один… один… одному мне с ней не совладать…

Сопротивляюсь, но она наступает, эта сучка драная, эта ведьма… ее злые насмешливые глаза передо мной… я отталкиваю ее руки, но их слишком много, и ее близость действует на меня, как…

— Отстань… оставь меня в покое…

— Давай, Брюс…

Она вытаскивает мой хуй и начинает сосать… сосать… и мы плачем, плачем по Ширли… нет, не по Ширли, по себе. Мы плачем по себе, а она вытаскивает ремень.

— Нет, Крисси, нет, — говорим мы. — Подожди, подожди минутку.

Она не слышит, она сбрасывает одежду, выхватывает из сумочки пояс и накидывает его себе на шею.

Я дрожу и трясусь, меня колотит, мне срочно срочно срочно нужен кокс, он у меня в кармане, и мне нужно нужно нужно увидеть Ширли или Кэрол… Кэрол… мне нужна Кэрол… но я не успеваю ничего сказать потому что она затягивает у меня на горле ремень и у нес острые ногти и она толкает меня на диван толкает меня на диван и это отвратительно и страшно и она насаживается на него и прыгает прыгает прыгает так что мне уже больно от этих фрикций и она душит меня душит затягивает петлю туже и туже так что мы уже не в состоянии ни дышать ни говорить и…

— Сильнее… выеби меня, Брюс… сделай мне больно, ты, чертов импотент! Давай! Суй глубже! Еще! Еще!

Она дергается на мне быстрее, и я постепенно завожусь. Я уже хочу заебать эту суку, затрахать ее до смерти, но это невозможно, потому что это она ебет меня, она перекрывает мне кислород и кричит, кричит:

— Отключи мне газ! Отключи, блядь, газ! Трахни меня как следует! Еби сильнее! Шевелись! Шевелись! Перекрой мне газ!

Я задыхаюсь захлебываюсь бьюсь в конвульсиях и почти отрубаюсь и она кричит и рычит и стонет и кусает мою нижнюю губу она ревет и наваливается на меня и откидывается на спину и наконец сползает хрипя и задыхаясь а я смотрю на мой бессильно заваливающийся набок хуй.

Крисси устраивается поудобнее и закуривает.

— М-м-м-м-м. Великолепно. В чем дело, Брюс? Ты в порядке? Я тебя просто не узнаю сегодня.

— Ширли больна. Моя свояченица. Ей плохо.

Она смотрит на меня и качает головой.

— С тобой уже неинтересно, Брюс.

— Мы слышим голоса, Крисси. Все время. Ты когда-нибудь слышишь их? Мы слышим их всю жизнь. Червяков.

— Что? О чем это ты?

— Мы говорим одно, они говорят другое. Мы делаем погромче. Голоса… Они как магнитная запись, если слушать ее задом наперед. Это… как мы с ней. Мы по-прежнему вместе, ты знаешь? Мы все…

Словно со стороны, я слышу свой собственный голос, низкий и монотонный.

— Мне надо идти, — говорит Крисси и начинает одеваться. — Не знаю, на что ты подсел, но с такими вещами не шутят.

Мы не отвечаем, мы молчим, мы не хотим, чтобы она была здесь. Уходи уходи уходи тебя никто сюда не звал Крисси уходит, а мы принимаемся за порошок, тот, что взяли у Рэя. Еще… еще… еще… и вот уже мне хочется, чтобы она вернулась, потому что тогда бы я показал… но гребешок обвис, совсем как у Леннокса в тот раз, когда мы вместе ебали…

…ебали Ширли.

Ширли… мы с Ширли… Я подставил ее и не могу винить других.

Иду к телефону, однако в последний момент решаю никуда не звонить. Пытаюсь растопить камин, руки дрожат, и ничего не получается. Хорошо, что еще осталось что-то от рукописи Тоула.

В кабинете Билла Тила

(Андерсон)

— Этот псих, полагаете, он напомнит о себе еще раз?

(Тил)

— А почему ты так уверен, что это он?

(Андерсон)

— Перестаньте, Билл. Обычно это мужчины.

(Тил)

— Думаю, мы еще не все знаем о той таинственной женщине. Андерсон взволнованно смотрит на него

(Андерсон)

— Почему вы это говорите?

(Тил)

— По двум причинам. Во-первых, она исчезла, словно ее и не было, а это означает, что ее кто-то прикрывает. Кто-то, кто, возможно, в курсе нашего расследования. А во-вторых

Какого хуя!..

Что это значит? Что еще известно мудаку Тоулу? Черт, надо было прочитать хренов сценарий. Все из-за Кэрол!

Тупая телка.

Бля…

Надо было прочитать рукопись. Знание — сила, или как там… Ладно, насрать. Не высовывайся, не расслабляйся, не размякай — и все будет в порядке. Дыши помедленнее.

Дышу помедленнее.

Легко.

На такой работе, как наша, сердца черствеют и грубеют. Они должны быть такими же непробиваемыми, как головы наших гарантов, и именно это бесит нас больше всего. Те, с непробиваемыми головами, могут позволить себе быть такими, потому что от всего абстрагируются, потому что они ни с чем не соприкасаются. Мы же платим физически и психически за то, чтобы эти изнеженные, избалованные сволочи жили своей особой, безмятежной жизнью.

Да, бесплатных завтраков не бывает. Мы платим всегда и за все. Я беру кред(000000000000000000000000) в бар «Ройал Скот», но по пут(000000000000есть000000000) и Берни, парень из страхово(00000000спасибо000000000)жки в духовке за барной стойк(0000000 Ты был первенцем)ичего.

— Собираю (в семье. Но что-то было не) — В Брисбен, — добавляет (так. Отец избегал тебя.)

— Правильно ска(Люди в поселке смотрели на) не могу есть это дерьмо. Так (тебя, как на уродца.)са и никто не замечает. (Другим детям запрещали)

— Ты же сам про(играть с тобой. Дома ты)

— Восемь лет в (долго и внимательно) за всяким дерьмом (смотрел на себя в зеркало, пытаясь)го грека по имени K(разглядеть то, что видели они.) в пригороде с семьей (Ничего особенного, обычный) В меня стреляли в Си(мальчишка. А вот Стиви всегда) Не строй иллюзий на(играл с тобой, Ты и Стиви. Стиви и) потомки ссыльных и (ты. Он был такой живой и веселый.) таких педиков, как (Он делал все то же самое, что и) оставляю придурка в по(ты, но окружающие реагировали)

Домой, к (иначе: то, что прощалось ему, не) не могу уснуть и лежу (прощалось тебе. Ты и он, вы всегда)ет и только тогда, когда (были не разлей вода. Твой отец) грязь, дерьмо и игры. (любил Стиви и не хотел, чтобы он играл с тобой. Отец считал, что Стиви должен играть с нормальными ребятами, одноклассниками, ровесниками, а не с тем, кто старше на два с половиной года. Ночами, лежа в постели, ты слушал, как они ругались, отец и мать. Он кричал, она плакала. Тебе хотелось вскочить, сделать что-то, чтобы они не ругались. Но потом ты стал смотреть на вещи по-другому. Ты начал вникать в слова, которые заставляли ее плакать. Ты начал присматриваться к нему, изучать его. В твоем детском мире отец представлялся воплощением силы, неприступной и внушающей страх твердыней. Затем, по мере того как твой взгляд становился все критичнее, ты начал различать трещинки на камне. Ты узнал, чем и как его)

И все же мы (можно пронять, хотя и) скорчившись в кресле, дро(понимал, что никогда не) потея пытаясь перетащиться в еще (воспользуешься обре-) тусклый день, в котором нас поджид(тенным знанием)ают демоны.

Нынешним утром демоны являются в жалкой, неприглядной форме некоей Аманды Драммонд. С ней мне выезжать на дежурство. Почему? Не знаю. Не знаю, потому что мозги отказываются соображать. Она пиздит об одном и том же: о жертвах, подозреваемых, местах преступлений, отчетах, докладах, результатах экспертизы, политике и т. д., и мне хочется крикнуть: ДЕРЬМО. ЧУШЬ СОБАЧЬЯ. МНЕ НАСРАТЬ НА ВСЕ ЭТО. Я, МАТЬ ТВОЮ, ПОДЫХАЮ У ТЕБЯ НА ГЛАЗАХ!