Последний порог - Андраш Беркеши
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Видите ли... Я думаю, он только играет под них. Правда, я не исключаю, что и он нацист, но тогда иной, непохожий на других. Он не ослеплен режимом, способен критически воспринимать события, с ним можно разговаривать. Хотя, откровенно говоря, я и с ним-то не так часто общаюсь: меня просто не интересует политика. — Чаба закурил сигарету и несколько раз затянулся. — Сейчас, когда я остался один, я о многом передумал. — Бернат тем временем набил свою трубку и, раскурив ее, внимательно слушал Чабу. — Думал-думал и пришел к выводу, что нет смысла заниматься политикой. Вот возьмем хотя бы Германию. Весь мир только и делает, что кричит об угрозе фашизма, поносит его, но ничего не предпринимает в целях его свержения. Какая глупость, что Милан загубил свою жизнь! Если бы он был жив... А зачем? Милан — венгр, и какое ему дело до Германии?! А мне какое дело до нее? Да никакого. Если восемьдесят миллионов немцев — или сколько их там на свете? — устраивает режим Гитлера, я только принимаю это во внимание, и все. — Сбив пепел с сигареты, он полистал книгу и продолжал: — Знаешь, чем я займусь после защиты диплома? Завербуюсь врачом в одну из стран Африки. Эндре рассказывал мне, что каждая миссия имеет в колониях свои больницы. Андреа я заберу с собой.
— И почему же ты решил поехать именно в Африку, старина? — Бернат нахмурился.
— А тебе известно, на сколько человек в колонии приходится один врач?
Бернат вынул изо рта трубку и спросил:
— А тебе известно, на сколько жителей в Венгрии приходится один врач? Планы у тебя хорошие, даже очень хорошие. Но прежде чем ты увезешь мою дочь в те края, я хотел бы тебе дать один совет. Голова разболелась... — Он помассировал лоб. — Сначала получше познакомься с отечественной, так оказать, Африкой. И начал бы ты это знакомство с имения собственного отца, где относительно человеческие условия жизни. Поезжай в деревеньки и хутора и посмотри на тамошнюю жизнь глазами врача. А затем устрой медицинский осмотр отцовской челяди. Соберешь очень любопытные сведения. А если и после этого у тебя не пропадет желание знакомиться со страной, поезжай в Нирьшег, Земплен, в села, расположенные вдоль берега Тисы, а затем пройдись по селам области Зала и Шомодь. А уже после этого обойди Андьялфельд и Уйпешт, Обуду и Кебанью. И тогда ты с изумлением поймешь, что венграм не нужно ехать в Африку в качестве миссионеров, так как у них в стране имеются собственные медвежьи углы не хуже африканских.
Политикой тебе не надо заниматься, тебе нужно лечить народ. А если ты серьезно относишься к своей профессии, то скоро поймешь, что болезни нужно не только лечить, но и предупреждать. Освидетельствуй сотню лиц, страдающих малокровием, и среди них ты найдешь не один десяток больных туберкулезом, особенно среди крестьянских ребятишек. А что ты можешь сделать? Выпишешь им рецепт на лекарство и посоветуешь ребенку лучше питаться. Ты не скажешь одного — где взять на это средства. Но это уже политика. А врачи, которые едут в Африку, в большинстве своем лечат не бедных жителей, а местных господ...
Допив остатки кофе, Чаба поставил чашечку на стол, со злостью посмотрел на Берната и подумал: «Зачем он мне все это говорит? Уж не для того ли, чтобы спустя несколько лет спросить: «Ну что, старина, я был прав?» И тут Чаба понял, что Бернат регулярно обрабатывает его подобным образом, с тем чтобы однажды он сам пришел к мысли о вступлении в какую-нибудь организацию движения Сопротивления. Но немцев не одолеть героям-одиночкам, как бы они ни старались. Он снова подумал о Милане, но только на этот раз сердце у него уже не сжалось. То время, казалось, давным-давно миновало. Странно только, что с тех пор у него уже не было такого близкого друга, как Милан.
Бернат встал и, с трудом подавив зевок, повернулся к Чабе.
— Как бы я хотел оказаться неправым! — сказал он. — Спокойной ночи, старина.
— Я ничего из вашей перепалки не поняла, — пожаловалась Андреа, когда они остались вдвоем.
Чаба крутил между пальцев сигарету.
— Мы говорили о своих воспоминаниях, — объяснил он и внимательно посмотрел на девушку.
— От этого у тебя и настроение испортилось?
Чаба посмотрел на часы, которые показывали начало одиннадцатого.
— А ты спать не хочешь? — спросил он.
Андреа поправила волосы и, с удивлением взглянув на юношу, возмутилась:
— Чего ты мне зубы заговариваешь?! Спать я не хочу, зато желаю знать: что с тобой? Тебя кто-нибудь сильно обидел?
— Что ты! — Он нехотя улыбнулся: — Ты же знаешь, что я иногда сам себе не нравлюсь. Сейчас я как раз нахожусь в таком состоянии. — Он ласково погладил девушку по руке: — Если бы не ты...
— А сейчас тебя что беспокоит? — перебила его Андреа.
Чаба запустил пятерню в свои густые волосы, лицо его приняло каменное выражение.
— Ничего, — ответил он. — Просто я ненавижу самого себя. Скажи, Андреа, почему ты не хочешь стать моей женой?
— И это тебя беспокоит?
— И это тоже. Несколько лет назад Эндре как-то сказал, что я никогда не женюсь на тебе.
Андреа выбирала себе сигарету из шкатулки. Наконец она нашла ту, которую искала, и закурила.
— Он был прав, — сказала она, выпустив изо рта дым. — Возможно, Эндре знает твоего отца лучше, чем ты сам.
— Чепуха! — Чаба нервно махнул рукой. — Это зависит не от моего отца, а от тебя самой. Ты же хорошо знаешь, что отец уже не противится нашему браку.
— Скажи, ты на самом деле ничего не знаешь?
— Чего?
— Того, что ты не можешь жениться на мне.
— Это почему же я не могу?!
— Да потому, что соответствующие инстанции военного министерства по моральным и политическим мотивам считают невозможным брак венгерского офицера королевской армии с Андреа Бернат.
Чаба сердито сдвинул брови, отчего все мускулы на его лице напряглись. Ему с трудом удалось сдержаться.
— Это кто же рассказал тебе о такой глупости?
— Так оно и есть, Чаба, можешь мне поверить. Обидно, только, что твой отец знал об этом еще тогда, когда намеревался заключить со мной известное тебе соглашение, а это уже некрасиво с его стороны.
— О каком соглашении ты говоришь?
Андреа рассказала, о чем после гибели Аттилы просил ее генерал, и что она ему ответила. Чаба с изумлением слушал девушку.
— Этого не может быть! У отца, конечно, временами бывают довольно странные заскоки, но он порядочный человек.
— Суди как хочешь. Видишь ли, Чаба, я люблю тебя, и потому наши отношения меня нисколько не смущают. Я знаю, что ты тоже любишь меня, и потому останусь с тобой вопреки случившемуся. — Она встала и, присев на подлокотник кресла, в котором сидел Чаба, обняла его за шею. — Я верю тебе, но все же хочу тебя попросить кое о чем: давай пока больше не будем говорить об этом. В определенных положениях женщины подчас мыслят более трезво, чем мужчины. Сейчас мы с тобой как раз находимся в подобном положении. Не стоит опережать события. Если ты на самом деле решишь жениться на мне, тогда тебе придется отказаться от своего офицерского звания. Одновременно это означало бы разрыв с родителями, а я не хочу, чтобы ты пошел на этот шаг. Подождем до конца войны. Обещай мне...
— Ничего я тебе обещать не буду. Или ты станешь моей женой или вообще никем.
Андреа поцеловала Чабу в губы:
— Дорогой мой, чем же я для тебя не жена, а?
— Я хочу, чтобы наши отношения были скреплены официально.
— Видишь ли, Чаба, я настолько люблю тебя, что даже не мыслю жизни без тебя. Правда, я выразилась слишком банально, но это так. Могу объяснить, почему я тебя люблю. Когда ты вернулся домой из Германии, твои родители хотели навязать тебе образ жизни, который приличествует аристократическому отпрыску. Ты получал кучу всевозможных приглашений. Я никогда не забуду, как достойно ты себя вел. Без меня ты не хотел идти ни на один вечер, ни на один прием. Собственно говоря, именно тогда я и почувствовала, что ты по-настоящему любишь меня. Честно и благородно... Скажи, ты обещаешь мне, что ничего не скажешь отцу об этом нашем разговоре?
Чаба хотел было ответить Андрее, как вдруг настойчиво зазвенел звонок. Они переглянулись. Андреа встала и пошла к двери.
Столь поздним гостем оказался Пустаи. Он был явно возбужден. Поздоровавшись с Чабой за руку, он опустился в кресло и, повернувшись к Андреа, спросил:
— Где отец?
— Уже лег спать.
— Разбуди.
— А что случилось?
Пустаи сначала закурил, а потом обронил:
— Зови отца, я сам все ему расскажу. Очень прошу тебя, не тяни попусту время, а иди и разбуди его.
Андреа, предчувствуя что-то недоброе, направилась в спальню отца.
— Ради бога, что с тобой, Миклош? — с удивлением спросил Чаба. — Я тебя никогда не видел таким возбужденным.
— Значит, есть причина. — Пустаи нервно забарабанил пальцами по столу: — Угости меня чем-нибудь покрепче. Ром тоже сойдет.