Военная фортуна - Патрик О'Брайан

Затем он плавал на «Бульдоге» с капитаном Хоупом: ему тогда было пятнадцать или шестнадцать, что очень много для первого выхода в море. Но ему повезло с капитаном — первоклассный моряком, друг Нельсона. За Хоупом он перешел на «Леклер», и я видел его на Средиземном море. Потом он последовал за ним на «Ромулус», и мы проплавали вместе некоторое время, когда я возвращался на нем домой. В навигации я тогда в ему в подметки не годился, у меня она всегда была эмпирической, лишь намного позднее я полюбил конические секции и разобрался в теории. Его способности по этой части меня не удивляли, поскольку он всегда преуспевал в математике, так же как и в латыни, но я был поражен, обнаружив, насколько он продвинулся в судовождении. Мы сдали экзамены на лейтенанта примерно в одно время, но я не видел его до Сент-Винсента. Он тогда служил третьим лейтенантом на «Саутгемптоне» и мы помахали друг другу, когда корабли поравнялись во время формирования линии баталии.

После этого мы не виделись много лет, хотя, конечно, слышали друг о друге от общих знакомых. Большую часть службы он провел в Канале и в Немецком океане,[43] был произведен в коммандеры и получил назначение на старый гнилой «Шарк», несчастную улитку, годную только для конвойной службы. Его произвели в пост-капитаны задолго до меня — его отец большой друг Билли Питта, но даже при всем этом он не мог получить судно и годами сидел на берегу. Он написал мне очень приятное письмо после того, как мы захватили «Какафуэго» и сообщил, что муштрует крестьян. К этому времени он был уже женат, хотя, боюсь, не очень счастливо.

— Леди оказалась никуда не годной? Столько моряков берет в жены самых странных лахудр, даже шлюх.

— Нет, нет в этом смысле она оказалась абсолютно подходящей — настоящая леди, прекрасные связи, а также впечатляющее приданое — тысяч десять, я полагаю. Но у неё, бедолаги, были припадки. Хилая, всегда нуждающаяся в уходе, Но что хуже всего, вечно ноет, вечно жалеет себя. Я знал ее маленькой девочкой, и уже тогда она была беспомощной, задыхалась и закатывала глаза. Я боюсь, что это гнетет его. Уверен, ему было бы лучше с веселой, добродушной распутной девкой без гроша за душой, но женщина, которая относится к себе серьезно и не может смеяться — Боже, как это должно его угнетать! Уверен, это давило бы и на меня. Я побывал в Брок-холле вскоре после рождения их первенца и задавался вопросом, как он это выносит — но Филип справлялся, прямо как один из твоих древних стоиков или попрошаек около Монумента.[44] Впрочем, он сбежал в море так скоро, как только смог, сразу после мира, хотя и унаследовал к тому времени симпатичное имение с превосходной землей и лучшими в стране угодьями для охоты на куропаток. Адмиралтейство дало ему славный старый «Друид», отремонтированный, но текущий, тесный и настолько изношенный, что его пришлось укреплять повторно — елью. Но Боже, как он мог летать!

Я видел его делающим четырнадцать узлов в бакштаг, под брамселями, с тремя рифами на марселях и лиселями сверху и снизу. Но Филипу никогда не выпадало шанса отличиться на нем, ни разу он не встречал француза, равного по силе, что достойно сожаления, потому что еще не было человека, который жаждал бы славы больше, или который бы трудился усерднее для этого — даже Старик Джарви похвалил порядок, в котором содержался «Друид», несмотря на то, что все Броки всегда принадлежали к тори. Затем ему дали новый «Шэннон», построенный на верфи Бриндли, взамен того, который Левесон Гауэр разбил на рифах около Ла Ог. Это было в шестом году, и я поднялся к нему на борт в Норе. Ты был в Ирландии в то время, полагаю. Его только что назначили, и времени привести корабль в порядок не было, но «Шэннон» выглядел многообещающе, я слышал, что он и сейчас в прекрасной форме: у Брока всегда имелись верные представления об артиллерийском деле и дисциплине.

Последний раз мы виделись во время моего визита в Брок-холл. Он изменился: стал спокойным, довольно печальным, я уверен, что все дело в браке. Филип всегда был религиозен, а теперь стал и того больше, но не в духе экзальтированных, распевающих псалмы капитанов кнута и пряника. И ни намека на то, чтобы подставить другую щеку, по крайней мере врагам Короля.

Ты мог бы сделать этот вывод при виде его пушек — он за свой счет оснастил их угломерами, тоннами тратил порох и ядра из своих личных запасов, у него прекрасная репутация. Конечно, никаких громких побед один на один ему одержать не довелось — не выпало шанса, — но шлюпочных операций и захватов приватиров было без счета. А кроме того, легкий налет пуританизма: никаких женщин на борту, грог гардемаринам сокращается при первом же случае и никаких непристойностей за его столом.

— Я знаю, что ты тоже оставлял маленьких мальчиков без грога, и тебе не нравятся женщины на борту, и все же ты не пуританин. Кроме того, ты говоришь сальности наедине с другими капитанами и поешь скабрезные песни, когда пьян.

— Да, — сказал Джек, пожав плечами — но я строг ради дисциплины и порядка. Пьяные гардемарины или мичманы раздражают, а ссоры по поводу женщин могут всю команду вогнать в печаль, я уже не говорю про опустошение их карманов до такой степени, что они продают свое рванье, крадут судовую мебель и разрушают здоровье так, что не могут работать на мачтах или с пушками. Брок же строг из моральных соображений. Он ненавидит само по себе опьянение, супружескую измену и внебрачные связи, потому что все три из них грех, и не против корабля, а против Бога. Когда я, к примеру, говорю женщины, я имею в виду, проституток, орды которых приплывают в лодках, стоит судну бросить якорь.

— Я этого никогда не видел.

Джек улыбнулся. Было много чего на флоте, чего Стивен никогда не видел.

— Верно, поскольку ты плаваешь со мной, а на судах, которыми я командую, подобное не дозволяется. Но, конечно же, ты должен был заметить рой лодок и орды отребья вокруг любого военного корабля в порту?

— Я предполагал, что это посетители.

— Некоторые. Жены и семьи моряков, или возлюбленные, но большинство — шлюхи. Двести или триста за раз, иногда шлюх набирается больше, чем самих матросов. Потаскухи лежат в каждом гамаке отдыхающей вахты, поедая еду парней и присваивая их деньги, пока судно не выйдет в море снова. Как ты знаешь, перегородок там нет, и это впечатляющее зрелище не очень приятно для настоящих супруг и детей женатых моряков. Большинство капитанов позволяет это, только обыскивают женщин на предмет алкоголя. Говорят, что это хорошо для поднятия духа матросов. И большинство офицеров и мичманов тоже берут девочек. В бытность мальчишкой помню, кают-компания и мичманский кубрик на старом «Ресо» были полны ими всякий раз, когда мы бросали якорь, и о тебе могли подумать, что ты ничтожный слабак и ханжа, если у тебя не было «этого». Такое раскрывает юнцам глаза, смею тебя уверить.