Предательство по любви - Энн Перри

– Но о чем он может меня спросить? Я ничего не знаю.

– Понятия не имею, о чем он тебя спросит, – устало промолвила мисс Лэттерли. – Он не откроет мне этого, даже если я его попрошу. Но я не вправе допытываться. И так даже лучше. Однако я уверена: у Оливера есть план. И он должен сработать. Пожалуйста, поверь мне и не требуй от меня невозможного!

– Извини. – Эдит встала и подошла к окну, двигаясь куда менее грациозно, чем раньше. – Когда суд кончится, я все равно собираюсь искать работу. Знаю, мама будет в бешенстве, но я уже задыхаюсь под одной крышей с ней. Я трачу свою жизнь попусту. Плету никому не нужные кружева и малюю никуда не годные акварели, ужасно играю на фортепиано, и слушают меня исключительно из вежливости. – Внезапно ее голос дрогнул. – Мне тридцать три, а я чувствую себя старухой… Эстер, мне страшно, что однажды я проснусь и обнаружу, что состарилась, что жизнь прошла, а я так и не сделала ничего стоящего. – Она замолчала, продолжая стоять к ним спиной.

– Ты должна найти себе занятие, – твердо сказала мисс Лэттерли. – Пусть трудное, малооплачиваемое, даже неблагодарное – все лучше, чем просыпаться каждое утро, зная, что и этот день будет потерян. Кто-то сказал: чаще всего мы сожалеем не о том, что сделали, а о том, чего нам так и не удалось сделать. Как верно! Ты здорова. Так не лучше ли служить другим, чем никому?

– Поступить на службу? – У миссис Собелл вырвался нервный скептический смешок.

– Ну, я вовсе не так требовательна! Этого твоя мать все-таки не заслужила. Я имею в виду – помогать беднягам, тем, кто слишком стар или немощен, чтобы помочь себе… – Женщина запнулась. – Конечно, это не приносит никакого дохода и, вероятно, тебе не подойдет…

– Да, боюсь, не подойдет. Мама мне этого не простит, и придется искать пристанище, и тогда мне потребуются деньги, которых у меня нет.

Внезапно майор Типлейди кашлянул:

– Вы все еще интересуетесь Африкой, миссис Собелл?

Его гостья обернулась, широко раскрыв глаза.

– Вы предлагаете мне поехать в Африку? Но каким образом? И кому я там буду нужна? А как бы хотелось…

– Нет, не поехать. – Майор стал пунцовым. – Я… э… Я не уверен, конечно…

Эстер не пришла ему на выручку, хотя уже прекрасно поняла, к чему он клонит.

Военный бросил на нее отчаянный взгляд, и сиделка ободряюще улыбнулась ему в ответ.

Эдит ждала.

– Э… – Типлейди снова прокашлялся. – Я думал… Я полагал, что могу… Я имею в виду, что если вы говорили серьезно насчет интереса публики… Мне кажется, я мог бы написать мемуары об Африке и… э…

Его гостья все поняла и просияла от восторга:

– Вам нужен секретарь? О, это было бы великолепно! Я о таком и не мечтала! «Мои приключения в Африке» майора… майора Типлейди. Как ваше имя?

Подопечный Эстер покраснел до корней волос и отвел глаза.

Его сиделка знала лишь его инициал – «Г». Майор всегда подписывал конверты только так: инициал и фамилия.

– Имя автора обязательно, – настаивала Эдит. – Я так и вижу его в золотом тиснении… Как вас зовут, майор?

– Геркулес, – тихо сказал он, бросив на нее умоляющий взгляд.

– Великолепно! – воскликнула молодая женщина. – «Мои африканские приключения» майора Геркулеса Типлейди. Можем мы приступить к работе сразу, как только закончится весь этот судебный кошмар? Это самое радостное событие в моей жизни за последние годы!

– В моей – тоже, – признался будущий писатель, чье лицо приобрело совсем темно-багровый оттенок. Он был счастлив.

Эстер встала и вышла распорядиться насчет завтрака. Прикрыв за собой дверь, она тихо прыснула со смеху. Женщина смеялась от облегчения и внезапно вспыхнувшей надежды – по крайней мере, за свою подругу и за пациента, к которому успела привязаться.

Пусть одно, но все-таки светлое событие.

Глава 11

Монк встретил уик-энд в самом скверном расположении духа, и не потому, что расследование зашло в тупик. Напротив, оно вышло из тупика, но принесло ему тяжелое разочарование. Певерелл Эрскин нравился Уильяму. Однако выходило, что он – именно тот, кого они ищут. Зачем еще ему дарить ребенку такие дорогие безделушки? Кассиану не требовались ни перочинный нож, ни шелковый носовой платок. Золотой брелок для карманных часов тоже был непозволительной роскошью для восьмилетнего ребенка и, несомненно, указывал на профессию Певерелла. Сами Карлайоны были людьми военными и предпочли бы брелок с армейской символикой.

Вчера детектив доложил обо всем Рэтбоуну, и тот тоже не пришел в восторг. Рассказывая о посыльном Карлайонов, Монк предупредил, что, кроме бегства этого парня от Таддеуша в день убийства, ничто не указывает на интимные отношения генерала с бывшим барабанщиком. Судить о планах Оливера было трудно, но Уильяму казалось, что адвокат не слишком интересуется странным поведением посыльного.

Сыщик стоял у окна и разглядывал мостовую Графтон-стрит, по которой ветер гонял обрывок газеты. На углу уличный торговец предлагал прохожим шнурки для обуви. Мостовую пересекла парочка: мужчина изящно поддерживал женщину под руку, что-то говоря ей на ухо. Оба смеялись. И одиночество, застав Монка врасплох, вновь уязвило его душу. Он вдруг почувствовал себя отверженным, точно все самое важное в жизни мог видеть только через стекло и на расстоянии.

Сложенный листок бумаги с последними выписками Ивэна лежал на столе и, возможно, содержал в себе ответ на вопрос, кто была та женщина, чей образ преследовал Уильяма, вселяя сумятицу в его мысли и чувства. Почему-то детектив не решался развернуть этот листок, должно быть боясь очередного разочарования. Мысленно упрекнув себя в трусости, он все-таки подошел к столу и, так и не присев, пробежал глазами первую страницу.

Дело там излагалось не слишком сложное. Гермиона Уорд вышла замуж за состоятельного вдовца, который был старше ее на несколько лет. С новой женой супруг обращался холодно, ограничивал ее в средствах, не давал вести светскую жизнь и требовал всецело посвятить себя двум его детям от первого брака.

Однажды ночью произошла кража со взломом, и Элберт Уорд, услышав шум, спустился по лестнице, чтобы застигнуть вора на месте преступления. Завязалась борьба. Хозяину был нанесен удар по голове, от которого он вскоре и скончался.

Монк подошел к креслу, сел и принялся за вторую страницу.

Местная полиция Гилдфорда, проводя расследование, обратила внимание на весьма подозрительные обстоятельства. Осколки выбитого оконного стекла лежали не внутри помещения, как следовало ожидать, а снаружи. Вдова даже по прошествии недели не смогла назвать ни одной украденной вещи. Поиски в ломбардах и у известных полиции перекупщиков не принесли желаемых результатов. Шестеро слуг в один голос утверждали, что не слышали той ночью никакого шума. Не было найдено и следов неизвестного взломщика.

Полиция арестовала Гермиону Уорд, предъявив ей обвинение в убийстве собственного мужа. Вмешался Скотленд-Ярд. Ранкорн направил в Гилдфорд Уильяма. Все прочие сведения, вероятно, находились в архиве гилдфордской полиции.

Единственный способ ознакомиться с ними – это отправиться в Гилдфорд. Поездка на поезде займет не так много времени. Но сегодня суббота. Вероятно, Монк просто не найдет нужных ему людей. Суд над Александрой Карлайон продолжится в понедельник, и сыщику необходимо там присутствовать. Управится ли он за два дня?

А кроме всех этих опасений, он просто боялся возможных открытий.

Детективу претила трусость. В ней коренились все ненавистные ему слабости. Он мог простить себе и другим гнев, безрассудство, алчность, но только не страх. Храбрость он почитал основой всех добродетелей. Ведь даже в любви требовалась определенная отвага.

Монк снова подошел к окну и стал смотреть на сияющие под солнцем крыши. Зачем он, собственно, увиливает? Ему не будет покоя, пока он не выяснит подробности того дела, а главное – кто эта женщина и почему он, страстно влюбленный, в конечном счете отступил? Почему не сохранил никаких напоминаний о ней – ни портрета, ни писем, ни скромного сувенира? Неужели сама мысль о ней была столь болезненна? Да, и он старательно гнал прочь эту мысль. Но реальность оказалась еще сложнее. Боль не утихала. Неужели он так и будет просыпаться по ночам с чувством горького разочарования и мучительного одиночества? В сущности, ему даже не удалось похоронить образ своей любимой. Он помнит ее глаза, характерные жесты, цвет волос и платья, шелест шелка… Почему же он теперь не может вспомнить ни ее имени, ни лица?

Планы на уик-энд окончательно оформились. Заседание суда отложено до понедельника, а искать еще одного подозреваемого не имело смысла. Он сделал что мог, теперь настала очередь Рэтбоуна.

Сыщик отвернулся от окна, подошел к вешалке, оделся для выхода на улицу, взял шляпу и открыл дверь.

– Еду в Гилдфорд, – сообщил он через порог владелице дома миссис Уорли. – Вернусь, скорее всего, только завтра.