Чаша гнева - Дмитрий Казаков

– Нет, – ответил Робер твердо. – Она принадлежит Господу, а не его слугам, и даже не Апостолику! Если она ему нужна, то пусть просит у магистра! Мой приказ – доставить чашу в Иерусалим, и я выполню его!

– Увы, нет, неразумный сын, – Доминик осуждающе покачал головой. – Мы не допустим этого!

По цепи монахов прошло шевеление. В руках их появились короткие, окованные железом дубинки. Будь Робер вооружен, они не смутили бы его, но короткого кинжала, только и оставшегося на поясе, было явно недостаточно для схватки.

Оставалось одно оружие. Применять его Робер не хотел, но иного выхода, похоже, не было.

– Не вынуждайте меня, во имя Господа! – сказал он, поднимая Чашу повыше. Про себя шептал слова молитвы, которую обнаружил в голове после обряда, не так давно проведенного в часовне Лондонского Дома. Из сосуда в его руке начали вырываться языки алого пламени. – Еще шаг, и я сожгу вас всех!

Монахи отшатнулись, но молчание не нарушил ни один. Можно было подумать, что они немые. Про хозяина постоялого двора и его слуг, которые давно удрали из здания, все давно забыли.

– Ты не посмеешь! – сказал Доминик, и его смуглая кожа чуть посерела.

– Вы не оставляете мне выбора! – ответил Робер. – Если хоть один из вас ослушается моего приказа, я просто плесну в него пламенем! Грех этот потом долго будет терзать мою душу, но сейчас я это сделаю, клянусь Престолом Господа!

– Хорошо, – должно быть, вид Робер имел достаточно решительный. Доминик отступил на шаг. – Что ты хочешь?

– Все на пол!

Повинуясь приказам молодого рыцаря, монахи улеглись кучей под один из столов. Робер подобрал свой меч и поспешно привесил на пояс, туда же пристегнул кошель, снятый с пояса брата Фулька.

– Если, пока я седлаю лошадь, увижу в окнах какое-то движение, то сожгу здание вместе с вами! – сказал он, и, пятясь, выбрался во двор.

Глава 18

Тамплиер может предоставить в качестве выкупа только свой пояс и боевой кинжал.

3 февраля 1208 г.

Овернь, окрестности города Виши

Конь под Робером споткнулся и едва не упал. Рыцарь, сам чуть не выпадающий из седла от усталости, поспешно спрыгнул на землю. Ноги подогнулись, и распрямить их стоило некоторых усилий.

День и две ночи он, останавливаясь только чтобы дать отдых лошадям и избегая людных дорог, пробирался на юг. Далеко на севере осталось Бурбоннэ, постоялый двор "Бычья голова". Вокруг были поросшие лесом холмы, а впереди высились горы Оверни, невысокие, но дикие и обрывистые.

Где-то здесь, в десятке лье к востоку, расположился замок Лапалисс, центр фьефа, которым владеют родичи брата Анри. Но, учитывая не самые добрые отношения в семье, искать там помощи было бы неразумно.

Двигаясь медленно, точно под воздействием дурмана, Робер расседлал лошадей – основную и заводную (счастье еще, что догадался захватить тогда двоих!), привязал их к дереву. Животные стояли, судорожно поводя боками – бешеная скачка измотала их даже больше, чем человека.

Из последних сил натаскал веток, постелил поверх них попону. Спать посреди леса было рискованно, но иного выбора не оставалось. Обессиленному легко прозевать опасность, а появиться в каком-либо селении в белом плаще тамплиера значило дать пищу для пересудов, которые наверняка дойдут до людей короля, иоаннитов или папы…

Прежде чем рухнуть в сон, успел еще пробормотать молитву.

Он не знал, сколько проспал, но пробуждение оказалось страшным. Робер ощутил себя окруженным огнем, все тело жгло, точно он попал в костер, перед глазами плясали алые и оранжевые языки пламени.

"Слушай!" – голос этот молодой рыцарь услышал не ушами. Он дрожью отдался внутри тела.

Робер поспешно вскочил, перекрестился. Пламя опало, точно ушло в землю, но осталась Чаша. Неведомо как покинувшая пределы мешочка, она висела в воздухе на высоте человеческого роста, пылая настоящим золотом. Смотреть на нее было больно, из сияния доносился тонкий мелодичный звон.

"Слушай меня!" – вновь проговорил голос, и Робер понял, что исходит он из Чаши. Слова молитвы застряли у него в горле, рука, поднятая для крестного знамения, опустилась…

Так вот кто обращался к нему в лесу около Манта!

– Т-ты разговариваешь? – промямлил он. – Как такое возможно, во имя Господа и Матери Божией?

Голос не ответил, но перед глазами Робера точно лопнул огненный бутон. И в его сердцевине он увидел сменяющие друг друга картины. Двигались в потоках света исполинские фигуры, в которых чувствовалась мощь, способная сотрясти небеса, падал молот, годный, чтобы сокрушать города. Большую часть того, что пыталась показать ему Чаша, нормандец не понял. Уразумел лишь, что она некогда была создана как существо, наделенное разумом…

Кем – он боялся даже подумать.

– Почему ты говоришь со мной? – спросил он, от страха еле шевеля губами. Впервые понял Робер, что носит при себе не просто орудие, пусть опасное и могучее, а нечто страшное, непостижимое человеческим рассудком…

Ответ оказался таким же, как и в первый раз. Пламенные лепестки разошлись, открывая дорогу видению. В этот раз перед Робером прошла вереница людей, которые на протяжении долгих веков, проведенных Чашей в тварном мире (как она попала сюда, оставалось сокрытым), считали себя ее владельцами или хранителями…

В груди каждого он видел сердце – пылающий теплым светом шар размером с кулак.

У одних сияние его было сильнее, у других слабее, у каждого имело свой оттенок, от чисто-белого до охряного. Но у всех его частично скрывали уродливые грязные пятна. Они могли быть больше или меньше, но даже у брата Ричарда, которого Робер увидел молодым, они были.

А потом Чаша словно превратилась в зеркало. Молодой нормандец обнаружил в нем себя, и шар чистого белого огня, светящийся даже сквозь одежду и кольчугу, не был омрачен ничем.

"Только полностью чистый сердцем человек, тот, кто подобен моим создателям, может говорить со мной и остаться в живых" – пришла мысль, чужая и холодная до озноба.

– Я не хочу, – прошептал Робер, – нет! Мне не нужно этого!

"Поздно! – отдающийся внутри черепа, точно в огромной пещере гулкий голос заставлял трястись все тело. Вокруг рыцаря плясала стена огня высотой в туаз. Жар был такой, что спекся бы и гранит, и только сила Чаши позволяла человеку выжить в этом аду. – Я слишком долго была в дремоте! Теперь же пробудилась, и готова выполнить свое предназначение!".

– И каково же оно? – Робер ощущал, как пересохли его губы. С каждым вдохом в горло проникал опаляющий воздух, внутренности горели, требуя прохлады.

"Смотри!" – и очередное видение обрушилось ему на голову лавиной вспышек.

Он летел над землей, далеко внизу зеленели леса, видны были голубые нитки рек, темнели пятнышки селений, странно маленькие стены городов и замков. Из Чаши, которую держал в руках, потоком лился огонь. Падая на землю, он поджигал все, чего касался. Зелень обугливалась и чернела, гибли посевы, дым поднимался от пылающих домов, трескались прочнейшие стены донжонов…

Даже сюда, в поднебесье, долетали крики сгорающих заживо людей.

"Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце, – вспомнил Робер откровение Иоанна Богослова, – и дано было ему жечь людей огнем".

"Я есьмь Гнев Господень! – от обрушившейся на него мощи Робер зашатался и упал на колени. – Гнев воплощенный, и я могу дать тебе великую силу и власть надо всем миром…". – Нет! – закричал Робер, ощущая, что силы покидают его. – Замолчи! Нет!

Он упал на землю, успел ощутить ее холод, и сознание оставило его… 4 февраля 1208 г. Овернь, окрестности города Виши

"Привиделось!" – была первая мысль, когда Робер открыл глаза. Он лежал на той же куче веток, накрытый плащом, и холодок слегка пощипывал тело. Сквозь ветви просвечивало поднимающееся на востоке солнце – если верить ему, то он проспал почти сутки.

Солнечные лучи пригревали, мягко намекая на то, что совсем скоро придет весна.

"Померещится же такое!" – с этой мыслью Робер сел, и тут же ощутил, как на лбу выступает холодный пот.

Чаша, которой полагалось покоиться в мешочке, преспокойно стояла на земле, и ее бока легкомысленно золотились. А вокруг чернел круг оплавленной земли диаметром в туаз.

– Нет, во имя Господа! – проговорил Робер, ощущая, как на затылке шевелятся волосы. – Этого не может быть! Он поспешно перекрестил себя, потом Чашу, но та и не подумала исчезать. Стояла на месте, словно деревянная посудина, забытая каким-то растеряхой-вилланом посреди леса.

– Матерь Божья! – воскликнул Робер. – Но почему я?

Вопль его остался без ответа. Пречистая, если и слышала, никак не прореагировала.

Промолчала и Чаша. Чудовищное порождение древних эпох, когда ангелы ходили по земле и беседовали с людьми, когда Господь являл свой гнев открыто, обращая в пепел города и насылая на людей саранчу и бури, она неведомо сколько столетий пребывала в спячке.