Герой снов - Лиза Клейпас

Тогда он замер, почти уткнувшись в нее лицом, сомкнув зрачки со зрачками, и затерялся в мерцающей голубизне.

– Рыжекосая жена моя… ты дала мне счастье, неведанное мной ранее. - Горло его сжалось тоской и страданием. - Обещай, что, если мы встретимся снова, ты вспомнишь меня.

– Как могу я тебя забыть? - слабым голосом вопросила она, изнемогая от его движений и блаженно постанывая.

– Скажи, что любишь меня!

– Я люблю тебя, милый… и буду любить всегда. - Емелия бормотала эти признания, тычась носом в его шею, повторяла их, пока буря страсти не подхватила обоих на своих крыльях и не вознесла в сверкающем полете ввысь. Емелия притянула Николая руками и ногами и держала, не отпуская… Тогда, не в силах больше сдерживаться, он отдался на волю собственному оглушительному взрыву.

Николаю хотелось заснуть в ее объятиях, утонуть в блаженстве забвения. Вместо этого он заставил себя двигаться, оторвался от жены, вынырнул из мирного кокона постели. Вздрагивая от холода, торопливо оделся. Емелия лежала тихо, лишь глаза ее неотрывно следили за каждым его движением. Пересмотрев одежду в шкафу, Николай выбрал из всех нарядов жены самый простой - строгое бархатное платье с высоким закрытым воротом и длинными рукавами.

Тусклым голосом она спросила с кровати:

– В монастыре мне надо будет носить монашескую одежду?

Николай не мог не улыбнуться.

– Господи, вовсе нет.

Он принес платье к ней на постель и набросил на смятые простыни. Помедлил, любуясь ее неизъяснимой красой: стройными длинными ногами, буйной копной рыжих кудрей. Чародейка, чаровница, пленительная ведьма с сочным ртом, который и монаха введет во грех…

– Монахиней ты, Рыжик, никогда не сможешь выглядеть… Что бы на себя ни надела.

Она села на постели, придерживая у груди одеяло, и тихо спросила:

– Что будет с тобой?

Николай молчал, не зная, что ей ответить.

– Они убьют тебя, правда? - промолвила она. - Ты собираешься пожертвовать собой из-за того, что я наговорила, и из-за того, кто я…

– Нет, - поспешно произнес он, присаживаясь на кровать и привлекая к себе ее обнаженное тело. - Что бы со мной ни случилось, это будет не по твоей вине. Я наделал в жизни множество ошибок еще до встречи с тобой.

– Я этого не вынесу! - Она вцепилась в его рубашку. - Не позволю тебе умереть за меня. - Слезы брызнули у нее из глаз, оставляя темные пятна на светлой тонкой ткани кафтана.

– Если до этого дойдет, я тысячу раз умру за тебя, - прошептал он. - Это гораздо легче, чем остаться без тебя.

– Пожалуйста, позволь мне не уезжать, - умоляла она, пытаясь удержать его высвобождающиеся руки.

Николай встал, указал ей на платье и направился к печке, уже почти остывшей. Прижав ладони к еле теплой изразцовой стенке, он грубовато бросил через плечо:

– Одевайся, Емелия. Времени нет.

Сухо, по- деловому он помог ей набить небольшой дорожный мешок одеждой и кое-какими личными вещами. Глянув в крохотное оконце с частым переплетом, он увидел, что сани поданы к крыльцу. Их полозья оставили глубокие борозды на свежем рыхлом снегу.

Николай обернулся к Емелии. Она покрыла голову белой кружевной шалью, которую он подарил ей в первый день после свадьбы. Легкая прелестная шаль не только закрывала волосы, но и бросала тень на лицо, так что теперь он мог видеть лишь блеск глаз и горестно вздрагивающие губы. Его потрясло мгновенное осознание того, что одна и та же женщина, вот эта, следовала за ним сквозь времена и поколения. Десятки картин и образов замелькали в его мозгу: Емелия в постели, обвивающая его длинными изящными ногами; она же, прыгающая от радости ни снегу, проказливая, как уличный мальчишка; она же в бане, с мокрыми вишневыми волосами… Она же - Эмма, с ее обворожительными улыбками и бурными возражениями, спорящая, танцующая, выходящая ему навстречу из зверинца в мужской рубашке и брюках. Он любил ее во всех видах и обличьях. И потерял ее дважды!…

Не говоря ни слова, Емелия сунула ладошку в его руку. Их пальцы сплелись в болезненно крепком пожатии. Все еще продолжая удерживать ее руку, Николай взял мешок, и они стали спускаться вниз.

Бледный Сударев ждал их у входной двери, его темно-каштановые волосы были непривычно всклокочены. В руках он сжимал одну из теплых накидок Емелии из шерсти такого темно-фиолетового цвета, что она казалась почти черной.

– Все готово к отъезду, ваша светлость.

– Хорошо. - Николай наклонился к самому уху дворецкого. - Не дай им схватить ее, - произнес он тихо, чтобы не услышала Емелия. - Ты знаешь, что они с ней сделают. - Выпрямившись, он пристально посмотрел на Сударева, оставляя недосказанным и так понятное обоим: он предпочитает, чтобы Емелия умерла быстро от руки Федора, а не была замучена жестокими пытками.

Дворецкий кивнул, понимая молчаливую просьбу князя.

– До этого не дойдет, - спокойно и твердо сказал он. Николай положил руку ему на плечо и крепко сжал его.

– Я доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть, Федор.

– Знаю, князь-батюшка.

Взяв накидку из рук Сударева, Николай повернулся к жене и укутал ее плечи. Затем он бережно натянул ей на голову капюшон и попытался улыбнуться. Однако попытка не удалась. Он смотрел на Емелию с безнадежным отчаянием и не знал, что сказать напоследок, как проститься. Горло его было мучительно сжато от стараний удержать слезы.

– Я не хочу расставаться с тобой, - смиренно выговорил он наконец, беря в руки ее холодные, напряженные пальцы.

Емелия нагнула голову, крупные слезы катились по ее щекам.

– Я никогда больше не увижу тебя. Это правда? Он покачал головой и хрипло сказал:

– В этой жизни - нет.

Она высвободила руки из ладоней мужа и обвила ими его шею. Он почувствовал на щеке прикосновение ее мокрых от слез ресниц.

– Тогда я буду ждать сотни лет, - прошептала она, - или тысячи… если понадобится. Помни это, Коленька. Я буду ждать, чтобы ты пришел за мной.

Николай стоял в дверях и смотрел, как Сударев усаживает ее в сани. Вскоре они растворились в черно-синей ночи, и скрип полозьев стих в морозном воздухе.

– Храни тебя Бог, - произнес он, вцепившись пальцами в дверной косяк так, что побелели костяшки. Немного погодя он вошел в дом и велел слуге принести ему в гостиную водки. После чего, усевшись у печки, стал нетороплиьо пить, уставившись невидящими глазами в пространство.

Примерно через час слуга доложил, что прибыли двое из Тайного приказа. В ведение этого зловещего учреждения входили все преступления, угрожавшие безопасности государя и государства.

Они вошли в дом, и слуга тотчас проводил их к Николаю. Один из них держался тихо и почтительно, в то время как другой, узколицый, с неряшливой копной сальных черных волос, смотрел на князя с еле скрываемой издевкой.