Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939–1945 - Майкл Масманно

Со временем это допущение стало известно под названием «правило пингвина» и вызвало у подсудимых взрыв энтузиазма. Они стали приводить свидетельства людей, знавших их в прежние годы, которые рассказывали о той достойной уважения жизни, которую вели наши клиенты в прошлой гражданской жизни. Перечислялись их добрые дела, поступки милосердия, свидетельствовавшие об их уважении к правам гражданина, к закону и порядку. Все эти материалы были очень впечатляющими.

Наверное, человека, который находился в здании суда и слушал свидетельские показания по делу об эйнзатцгруппах, не имея достаточного жизненного опыта, и поэтому не понимал, на что могут быть способны люди при некоторых обстоятельствах, все эти рассказы заставили совершенно разочароваться в человечестве. Здесь перечислялись преступления, о которых язык просто отказывался говорить, настолько дикими и жестокими они были. Здесь рассказывалось о таких несчастьях, перенесенных людьми, что только главы из Данте, посвященные описанию ада, были способны передать весь тот ужас, который, как мы обнаружили, творился в 1941, 1942 и 1943 гг. в Польше, Белоруссии, Украине, Литве, Эстонии, Латвии, в Крыму и на западе России (кроме Польши, все в составе СССР. – Ред.). На протяжении всего процесса мы были вынуждены сталкиваться с деятельностью людей, которые отказались от всех общепринятых норм морали и совести. Мы стали очевидцами настолько диких и разнузданных сцен, что порой казалось, что все это было порождением какого-то горячечного бреда.

Но был в том деле и еще один необычный аспект: целые страницы, исписанные характеристиками на прекрасных людей, которыми когда-то были многие из обвиняемых, пестревшие словосочетаниями «честный и правдивый», «искренний и дружелюбный», «чувствительная натура», «абсолютно честный». Иногда казалось сомнительным, что этим людям было знакомо даже значение всех этих слов.

Оставив позади себя едкий дым винтовок палачей, отраву газовых фургонов (газвагенов), покрытые завесой тайны так и не высказанные последние слова миллиона казненных (уже говорилось, что немцы и их пособники преднамеренно истребили на оккупированных территориях СССР свыше 7 миллионов человек, в том числе 1 миллион евреев. Но автор ничего не говорит об остальных 6 с лишним миллионах советских людей (русских, белорусах, украинцах и др.). Кроме того, несколько миллионов человек на оккупированных территориях СССР преждевременно умерло от голода, недоедания, болезней; более 2 миллионов умерло из числа угнанных на работы в Германию. – Ред.), подсудимые вернулись к заповедям, которым их учили в детстве матери. Несмотря на то что они, казалось, так и не поняли ужасающего контраста между подвигами эинзатцгрупп и моральными уроками далекого прошлого, они все же признали, что последние оказались им необходимы. А уж если даже убийцы из эинзатцгрупп смогли осознать главное правило жизни, то будущее человечества и его плодов казалось не таким уж безнадежным.

В своих последних выступлениях большинство подсудимых часто упоминали понятия милосердия и человечности. И это снова привлекло внимание к той ужасающей моральной бездне, что разверзлась между поросшими цветами и травой холмами их юности и открытыми всем ветрам утесами упадка их зрелых лет. Во многих свидетельских показаниях говорилось о религии. Одно из них было написано рукой Вилли Зайберта. В нем рассказывалось, как он часто сопровождал свою мать в церковь. Интересно, вспоминал ли он свои визиты в Божий храм, истребляя людей в Крыму? И если да, то как он мог увязать свои действия с религиозными заповедями и уроками матери?

Наш суд был всего лишь светским судом, поэтому наличие или отсутствие религиозных верований у любого из обвиняемых никак не оспаривалось и даже не комментировалось. Но тот факт, что, например, Зайберт привел полученное им в детстве христианское воспитание как один из аргументов в свою защиту, демонстрировал, по крайней мере, то, что он понимал разницу между книгами, которые он изучал в детстве, и страницами, которые в зрелые годы он писал чужой кровью. Его показания были интересны еще и тем, что в них он решительно осуждал отказ от религии таких людей, как Борман, Геббельс, Розенберг, Гиммлер и в первую очередь сам Гитлер, который считал церковь последним оплотом идеологической оппозиции национал-социализму и поэтому подвергал ее постоянным нападкам в своих речах и выступлениях.

Особенно острую борьбу Гитлер вел с Ватиканом, который в 1937 г. устами папы Пия XI осудил нацизм за то, чем он и был на самом деле: «Высокомерное отступничество от Иисуса Христа, отрицание его учения, его дел по спасению человечества, культ насилия, возведение в абсолют идей расы и крови, ниспровержение свободы и достоинства человека». (Автор преувеличивает. Пий XI (папа в 1922–1939 гг.) в 1929 г. заключил Латеранские соглашения с фашистской Италией, в 1933 г. – конкордат с гитлеровской Германией, в 1930 г. призывал к «крестовому походу» против СССР, в 1937 г. выступил с энцикликой против коммунизма. Папа Пий XII (в 1939–1958 гг.) вел двойственную политику. Однако в Риме благодаря ему большинству местных евреев удалось уцелеть. – Ред.)

Рейхслейтер Мартин Борман говорил от имени Гитлера, когда заявил: «Национал-социализм и концепция христианства несовместимы… Людей следует все более и более отделять от церквей и пасторов».

Борману нетрудно было убедить командиров эйнзатцгрупп. А Отто Раш отошел от церкви даже раньше, чем сам Борман. Раш, который так охотно рассказывал о своей любви к детенышам животных и мягком отношении к их родителям, отошел от церкви в возрасте 28 лет, примерив коричневую рубашку нациста. Все те, кто вступал в ряды сторонников Гитлера, рано или поздно понимали, что церковь и национал-социализм являются взаимоисключающими понятиями. На допросе после капитуляции и пленения 10 подсудимых заявили, что они официально порвали с церковью. Еще 10 заявили, что верят в Бога, и оставшиеся 10, по их словам, «окончательно не определились в этом вопросе». (Причем иногда один человек мог одновременно придерживаться всех трех версий ответа на этот вопрос.) Ни один из обвиняемых не признался в том, что регулярно посещает церковь и соблюдает официальные религиозные обряды. Разумеется, Эрнст Биберштейн, бывший священник, был своего рода уникумом.

Эйхман, которому подчинялись все эти люди, сам был для них примером для подражания: при вступлении в ряды СС он заявил, что «не верит никакой религии». Когда он занял свидетельское место в зале суда в Иерусалиме, он отказался присягать на Библии, а также на любом другом Святом Писании. Он рассказал на суде, что как-то случайно застал свою супругу с Новым Заветом в руках, отнял книгу и порвал ее на куски.