Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939–1945 - Майкл Масманно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но доктор Зурхольт решил оставить эту тему и спросил о том, какое образование получил подсудимый.
«Можете ли вы вспомнить что-то особенное об этом времени, что-то такое, что наложило глубокий отпечаток на всю вашу жизнь?»
«Я был прилежным студентом и был на хорошем счету у большинства из моих учителей. Я чувствовал, что между нами сложились доверительные отношения. Это длилось всю мою жизнь».
Он продолжал рассказ о своей жизни и дошел до момента, когда получил место личного секретаря графа цу Дона, который брал его с собой во многие поездки, в том числе в Париж. Но тут стало ясно, что обвиняемый снова утомился, и мы в очередной раз прервали заседание, чтобы дать ему возможность восстановить силы. Через несколько часов, после осмотра двумя врачами, он снова предстал перед судом.
Суд поставил его в известность, что по принятой в англо-американском суде процедуре обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет точно установлена. Поэтому Раш находится перед судом как человек ни в чем не повинный. Однако ему предъявлено обвинение в совершении очень серьезных преступлений, поэтому трибунал должен дать ему полную возможность ответить на все эти обвинения. Это значит, что Раш предстал перед судом не для того, чтобы пройти неприятную и неудобную процедуру, а, скорее, наоборот, чтобы получить возможность легко и комфортно обратиться к мировому сообществу.
Доктор Зурхольт признал, что его клиент дал согласие добровольно предстать перед судом. Однако он выражал сомнение в том, что ему окажется по силам с этим справиться. Я предъявил суду обвинительный акт: «Доктор Зурхольт, вам придется признать, что любое лицо, обвиняемое в убийстве 75 тысяч человек, должно получить максимальную возможность снять с себя это обвинение, даже если он испытывает при этом физический дискомфорт… Мы хотели бы ясно дать понять, что к обвиняемому не относятся хотя бы с малейшим предубеждением. Наоборот, все в высшей степени сочувствуют его физическому состоянию…» Однако далее я пояснил, что с учетом тех тяжких обвинений, которые перечислены в обвинительном акте, нам, несомненно, хотелось бы выслушать Раша, и он имеет полное право на то, чтобы быть выслушанным. Доктор Зурхольт согласился с этим мнением суда, однако вскоре выяснилось, что у подсудимого просто не было сил для того, чтобы продолжать давать показания. Я приостановил процесс и распорядился отправить его в больницу.
Армейский сержант и рядовой взялись за носилки, на которых лежал подсудимый, и в сопровождении доктора покинули здание суда. Я почувствовал ком в горле. Наверное, это было вызвано грустью от вида этого глубокого инвалида, человека, который когда-то, подобно святому Франциску, мог с пониманием прислушиваться к разговорам зверей в лесу и одновременно мог превращаться в свирепого зверя, истребившего огромное количество таких же, как и он сам, людей.
В конце концов мы приняли решение прекратить заслушивание его дела на этом суде с условием, что оно будет возобновлено, если подсудимому удастся излечиться. Но случилось так, что, прежде чем Раш смог вновь вернуться на скамью подсудимых в Нюрнберге за все то, что он совершил как генерал СС и руководитель эйнзатцгруппы, его призвал на заслушивание дела всей его жизни самый высший из судей. Раш умер 1 ноября 1948 г.
Я не сомневаюсь, что Раш говорил правду о воспитании, которое получил в детстве. Кроме того, его отец сумел дать сыну прекрасное образование. После получения степеней доктора юриспруденции, доктора права и экономики он приступил к практической деятельности и вскоре стал мэром города Виттенберга (ныне Лютерштадт-Виттенберг). Поэтому ни в коем случае нельзя говорить о том, что именно из-за недостатка жизненного опыта и образования Раш не смог понять суть зла и насилия, которые несла людям нацистская партия, куда он вступил уже в зрелом возрасте, в 40 лет. Раш считался настолько образованным человеком, что его коллеги иногда обращались к нему: «доктор-доктор». Нельзя было сказать, что и прочие подсудимые были недостаточно образованными людьми, чтобы сознавать, что такое порядочность и что такое бесчестие. Поэтому, говоря о преступном поведении подсудимых, можно было лишь с прискорбием констатировать, что все полученные обширные знания они применяли для того, чтобы максимально грамотно и эффективно выполнять свои дьявольские задачи.
Самой большой проблемой для меня лично в деле об эйнзатцгруппах было не принятие решения о том, являются ли подсудимые виновными или невиновными. Этот вопрос, по мере приближения конца процесса, удалось разрешить. Меня, как и любого человека, беспокоил вопрос о том, как и почему эти прекрасно образованные люди смогли зайти так далеко и полностью отвергнуть то, чему их учили с детства, а именно уважение к таким основам человеческого бытия, как христианские понятия о честности, милосердии, чистоте духовных помыслов. Полностью ли они забыли то, чему их учили? Потеряли ли для них значение человеческие моральные ценности? Существует огромная разница в моральной вине преступника, который понятия не имеет о чести, и того, кто прекрасно понимает это слово и его значение, но тем не менее по доброй воле принимает решение игнорировать это понятие.
Но, работая в суде по делу об эйнзатцгруппах, я смог предположить, что, поскольку, вспоминая эпизоды из отдаленного прошлого, подсудимые говорят о милосердии, доброте, богобоязненности, они, очевидно, все еще помнят о моральных ценностях.
Иногда, несмотря на все протесты обвинителей против такого проявления либерализма, я позволял подсудимым приводить свидетельства, которые на первый взгляд не имели отношения к существу дела. Я рассудил, что, учитывая тяжесть обвинений, приговор будет очень суровым, и поэтому решил позволить им приводить любые аргументы, которые могли бы способствовать смягчению предполагаемого наказания. При этом мной было сделано одно-единственное исключение. Я не позволил приводить «факты из общественной жизни пингвинов в Антарктике». Однако позже я снял даже это препятствие, целью которого было не допускать, чтобы подсудимые слишком уж отклонялись от сути разбирательства, и заявил, что, если группа защиты сумеет показать, как такой посторонний фактор можно увязать с деятельностью их клиентов, мы готовы выслушать факты и из этой области.
Со временем это допущение стало известно под названием «правило пингвина» и вызвало у подсудимых взрыв энтузиазма. Они стали приводить свидетельства людей, знавших их в прежние годы, которые рассказывали о той достойной уважения жизни, которую вели наши клиенты в прошлой гражданской жизни. Перечислялись их добрые дела, поступки милосердия, свидетельствовавшие об их уважении к правам гражданина, к закону и порядку. Все эти материалы были очень впечатляющими.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});