Проклятие океана. Сага забытых островов - Роберт Говард

Индус провел меня в комнату, увешанную бархатными гобеленами и разделенную большой лакированной ширмой, за которой, по его словам, прятались и вещали духи. Из мебели, кроме ширмы, был эбеновый стол и несколько стульев вокруг; на столе я увидел хрустальный шар. Дитта Бакш велел оставить Майка снаружи, дескать, душа пса привязана к этому свету и может не поладить с духами умерших. Но я воспротивился, ответив, что Майк скорее не поладит с тем, кто вздумает его прогнать.

— Валяйте, кличьте своих духов, — сказал я. — Им ничего не грозит, пока они не тронут Майка, но если вздумают шутки с ним шутить, он мигом превратит ихние штаны в лохмотья.

Свами помахал руками над хрустальным шаром и изрек:

— Ага! Я вижу человека с расплющенными ушами и белого бульдога! Позвольте сосредоточиться. Да, я его узнаю! Это моряк Стив Костиган! Вижу боксеров, дерущихся на ринге! Вижу деньги — много денег. Мне все ясно. Вы должны отправиться в Сингапур и открыть боксерский клуб!

— То есть стать антрепренером? — недоверчиво переспросил я.

— Вот именно, — промурлыкал он. — Это все показывает хрустальный шар.

— Ну что ж, если должен… — пробормотал я.

— Замечательно! — воскликнул он. — Пожалуйте один доллар.

— Черт побери, нет у меня ни гроша.

Индус то ли опечалился, то ли обозлился — во всяком случае, улыбка на миг исчезла, а рука дернулась к бедру, будто свами хотел выхватить пушку. Но он тут же снова заулыбался и сказал:

— Ничего, это можно уладить. Обещайте за совет духов отдать мне половину выручки от первых состязаний в клубе. Согласны?

— Согласен. Но, кстати, как попасть в Сингапур?

— А это уж не моя забота, — ответил он, и мы с Майком вышли на улицу.

Едва мы очутились у пристани, как меня окликнул какой-то тип. Он подбежал и оказался моим старым знакомым.

— Я открываю тут боксерский клуб, — похвастал Джо Барлоу. — Как насчет поединка-другого?

— Мне нужно в Сингапур, — проворчал я. — Так велел хрустальный шар. Джо, одолжи на билет, а?

— Еще чего! — Он фыркнул. — Нужны монеты — дерись!

Он ушел, а я грустно покачал головой. Если б не духи, можно было бы подраться в клубе Джо Барлоу. И тут из-за бочек донесся знакомый шум, и мне в голову пришла счастливая мысль.

Обогнув бочки, я подошел к компании матросов — они, позабыв обо всем на свете, резались в орлянку.

— Ставлю полдоллара, — объявил я и выложил свою монету-талисман.

Должно быть, духи не оставили меня своей заботой, поскольку через полчаса я обобрал всю толпу до единого цента. Я уж было собрался уйти, но тут один здоровяк поднял оставленную кем-то по рассеянности монету и с изумлением и гневом на тупой роже уставился на меня.

— Эй, погоди-ка! — взревел громила. — Это же твоя монета! Ты с ней игру начинал!

— Ну и что с того? — осведомился я, сгребая свой выигрыш. — Ведь я выиграл, верно? Какая теперь разница?

— Я тебе покажу, какая! — заорал он, целя мне в челюсть…

В общем, после короткой, но яростной стычки я оставил здоровяка и трех его приятелей в нокауте, и пока уцелевшие игроки отливали их водой, мы с Майком поспешили к пароходу, уходящему, как мне было известно, этим вечером на Сингапур.

Мы путешествовали первым классом, и на пристань Сингапура я сошел при деньгах. Но, учредив клуб и подготовив первый турнир, я обнаружил, что почти разорился. Работенка оказалась потруднее, чем я рассчитывал. Пришлось помотаться по всему Сингапуру и переговорить с доброй тысячей моряков, прежде чем я подобрал участников состязаний, всего три пары: для первого поединка — Малыш Джексон против Джоя Гэгнона, оба в легком весе; полутяжи Билл Гаррисон и Джим Брент для полуфинала и, наконец, гвоздем программы — тяжеловесы Громила Брок и Туз Кинан. Все эти боксеры были морскими волками под стать мне и привыкли обходиться без всяких там антрепренеров и менеджеров.

Я нанял за пять долларов субъекта по фамилии Хопкинс на роль рефери и зазывалы и потратил большую часть оставшихся денег на изготовление и расклейку афиш. Обойдя все прибрежные салуны, я оповестил завсегдатаев о намеченных боях и дал нескольким мальчуганам по четвертаку на нос, чтобы носились по улицам на велосипедах и вопили во всю глотку: «Большой турнир! Кулачные бои на ринге вновь открытого „Дворца Удовольствий“! Вас ждет боксерский клуб моряка Стива Костигана!»

Старый «Дворец Удовольствий» никак нельзя было назвать шикарным заведением. Но эту прогнившую развалюху у самой воды в цветном квартале я заполучил задешево и подлатал как сумел. А до этого она много лет простояла с заколоченными дверями.

В тот вечер я чертовски нервничал, потому что все непредвиденные траты оставили мне паршивый доллар в кармане и тягостную мысль в голове: хватит ли выручки за билеты, чтобы расплатиться с боксерами?

Но толпа вопреки ожиданиям собралась нешуточная, хотя многие возмущались насчет дороговизны (доллар за место возле ринга и полдоллара — на галерее). Когда все собрались и билетер отдал мне выручку, я насчитал ровно сто двадцать пять монет. Финалистам я собирался выплатить по двадцать пять, полуфиналистам по пятнадцать, а открывающим турнир ребятам — по десять. Чистой прибыли ожидалось двадцать пять монет, если не брать в расчет организационных расходов.

Я побывал в раздевалках и заплатил парням авансом, что, как выяснилось впоследствии, было роковой ошибкой. Но не хотелось держать при себе все деньги в таком поганом вертепе, как мой «Дворец Удовольствий».

Ночь выдалась душная, солнце утонуло в багровой дымке на горизонте. Толпа потела и вопила, а со мной обращалась так, будто я шут гороховый, а не антрепренер боксерского клуба. Особенно лезли вон из кожи «лимончики»[7], которых набралось предостаточно и с которыми я всегда был не в ладах.

Вскоре на ринге появились легковесы и дрались три раунда, как дикие кошки. В начале четвертого раунда Гэгнон подловил Джексона на хук левой, и этот хук пришелся по меньшей мере футом ниже, чем следовало. Джексон скукожился на брезенте, а придурок рефери начал считать…

— Ты что делаешь? — заорал я, прыгнув на ринг. — Неужто не видишь, что парень схлопотал ниже пояса?

— По новым правилам это неважно, — ответил рефери. — Девять! Вали с ринга, я — судья!

— А балаган мой, — прорычал я в ответ. — Мне плевать, что там за новые правила в Америке, но в клубе Стива Костигана такое жульничество не пройдет!

— Тогда я свалю! — рявкнул он. — И заберу пятерку!

— Катись к черту! — огрызнулся я, и публика изумленно взвыла. Не более десятой ее части увидело тот подлый удар. — Мотай с ринга, и поживее. Я сам буду судить.