Ломовой кайф - Леонид Влодавец

— Нет, Миля, я этого не хочу. Больше того, я этого страшно боюсь. Даже не потому, что мне не хочется увидеть, как они подпалят мою дачу вместе с библиотекой, которую я столько лет собирал, или, допустим, разобьют мою «Волгу» семьдесят первого года выпуска. На тот свет это не унесешь, а наследников у меня нет. Как у Чехова в «Медведе»: «Восемь женщин бросил я, девять бросили меня», но ни у одной от меня детей не было. Если, допустим, меня в восемьдесят один год убьют — хотя я вряд ли до семидесяти дотяну! — я буду рад. Неохота будет мыкаться по больницам и домам престарелых, а тимуровцев нынче нету. Так что мне лично — подчеркиваю, лично! — никакие революции не страшны. Это к вопросу об индивидуализме, выживании, доживании и прочем.

— Однако ты все-таки боишься?

— Ты знаешь, отвечу словами из «Белого солнца…»: «За державу обидно!» Меня ведь что бесит каждый раз, когда я о той, «далекой Гражданской» думаю? Ведь, в сущности, по обе стороны, по большому счету, сражались патриоты России! Я не беру лидеров, хотя уверен, что и среди них было полно людей, искренне верящих в справедливость тех целей, за которые они обнажали шашки. Но ведь и массы с обеих сторон шли помирать не только для того, чтоб награбить побольше. Одни древние ценности пытались защитить — православную веру, многовековую культуру, порядок. (Другие же хотели почувствовать себя свободными, не кланяться ни чиновнику, ни барину, ни уряднику, ни фабриканту, не дать растащить то, на что тогда Антанта пасть раскрыла. То есть то, что теперь растаскивают… Но ради всех этих благих целей обе стороны дрались с озверением, которого прежде не было в истории. В Первой мировой Россия около четырех миллионов убитыми потеряла, а в Гражданской — не то восемь, не то восемнадцать — кто их считал? Но самое смешное, что у большевиков после победы как-то незаметно и неназойливо получилось что-то вроде монархии: с императором-генсеком, с декоративным парламентом, с «дворянством» в форме КПСС, с помещиками в лице председателей колхозов, но самое главное — со все той же непобедимой и легендарной российской бюрократией. Столько крови, слез и мук ради того, чтоб вернуться на исходную! Вот' отчего, Милька, боюсь я новой революции. Опять все поставят на дыбы, переломают, народу перебьют немерено, а потом, когда остынут, увидят, что опять все как было, только тех, кто убит, уже не вернешь, и то, что утрачено, уже не восстановишь.

— Давай, Жорик, — положив разволновавшемуся приятелю руку на плечо, предложил Эмиль Владиславович, который заметил приближающуюся аэрофлотовскую стюардессу со столиком на колесиках, — хлебнем чего-нибудь прохладительного! Для успокоения нервов и общего умиротворения. Девушка, дайте нам две баночки «Водка энд тоник»! И непременно производства «Балтики»!

В ТОМ ЖЕ САМОЛЕТЕ

Вредлинский и Крикуха сидели в переднем салоне, а в заднем, точнее, в специальном отсеке, отделенном от остальных помещений двумя переборками и тамбуром, в котором дежурили два телохранителя, происходило в буквальном смысле слова «летучее» совещание. Вел его все тот же директор ЦТМО господин Баринов. Совещание было необычно еще и тем, что шло оно в основном по кодированным каналам радиосвязи и непосредственно в отсеке сидел только сам Сергей Сергеевич.

— Ну что, Владимир Николаевич, каковы последние данные?

— Данные такие. Нефедова с «мамонтятами» находится на территории отеля «Симон Боливар» и занимает бунгало нашего доброго знакомого Даниэля Перальты. Проживают там уже четвертые сутки, никаких контактов, кроме как между собой и с обслугой отеля, не поддерживают. Как вы велели, Перальту я проинформировал и предупредил, чтоб он пока ничего не предпринимал. Он, правда, интересовался насчет компенсации расходов. Я на свой страх и риск сказал, что компенсируем.

— Правильно. Работу ГВЭПов она не засекла?

— Пока нет. Во всяком случае, пока они работают в режиме «Н», проблем не предвидится. Тем более что передвижений по острову они почти не совершают. В основном находятся в бунгало или на пляже. Никаких попыток выйти на дальнюю связь она не делала. Дает сигналы только для обслуги, типа «подай-принеси».

— Каких-либо паралелльных ребят не замечали?

— Пока нет. Правда, в районе Гран-Кальмаро появился сухогруз-рефрижератор «Торро д'Антильяс». Наблюдаем, но пока он там на рейде выстаивается. Вроде как за бананами пришел.

— Не выпускайте его из виду. Просканируйте его на всякий случай, нет ли чего лишнего под брюхом или внутри корпуса. Вообще за всеми крупными судами приглядывайте по мере возможности. Так, с тобой все, отключайся. Ларев, ты на связи?

— Так точно. Все слышал.

— Как вы там с Сонечкой, все подготовили?

— Все нормально. Уже начали заезжать гости. Пока претензий на обслугу нет, Раиса все в идеале содержит. Просмотровый зал подготовлен, аппаратура налажена.

— Никто лишний не маячил?

— Нет. Правда, два раза дельталеты появлялись, но они только над фермой проходили, за холм не залетали. Мы проверили, что это за летуны. Оказалось, вроде бы просто спортсмены, не первый год тут тренируются. Но мы их все же на контроль взяли.

— Одобряю. А с воды ничего не подбиралось?

— Нет, тут все нормально. Поперек бухты — бон с надписью «Private property! No enter! Armed reaction!» Под боном сеть противоакулья с сонарными датчиками. А у выхода из бухты мы акул прикормили. Так там и дежурят, бестии. Если какой дайвер сунется — плохо кончит, даже вытащить не успеют. Ну а скалы мы осматриваем каждый день. Пещер нет, спрятаться негде.

— Смотри, Володя. Если что — спрос с тебя.

— Сознаю, Сергей Сергеевич.

— Вот-вот. Ну ладно, накачки достаточно. Отключайся. Зася, теперь твоя очередь.

— Слушаю, Сергей Сергеевич.

— Как изделие, Василь Василич? Вес согнали?

— Согнали. Два килограмма нам простили. Начали монтировать, через пару дней будет в полном сборе.

— Приятно слышать. А когда планируешь поставить его на место?

— Еще через пару суток. Надо все-таки его проверить немного. Ну, а дальше — как скажете.

— Так вот. Через пять суток после этого разговора, дорогой Вася, 154-й должен работать наверху. Это приказ. Как ты будешь распределять время на все про все — меня не интересует. Никакие оправдания слушать не стану.

— Будем стараться, — вздохнул Василий Васильевич.

— Надеюсь. Отключайся! Глеб Арсеньевич, чем порадуете? Аня второй вариант контрсуггестивной доделала?

— Так точно.

— Пусть садится за третий. Чем больше их будет, тем больше шансов, что наша общая подруга от них не отмажется.

— Вообще-то третий вариант уже почти готов. Она девушка инициативная, сама додумалась до того, что вы перед этим сказали. Так что указание насчет третьего варианта с вашего разрешения трансформирую в указание насчет четвертого…

— Правильно, Глеб, именно так. Работайте. Можешь отключиться. Ларису Григорьевну хочу! — пародируя Вахтанга Кикабидзе времен «Мимино», произнес Баринов.

— Я на связи, Сергей Сергеевич.

— Как Хасаныч себя чувствует?

— Вполне нормально, никаких рецидивов нет, вменяем полностью и жаждет встречи с вами. Удивительно крепкий старик! Даже насморка там, в пещерах, не заработал.

— Кавказское здоровье, чего вы хотите, — хмыкнул директор ЦТМО. — Какой процент информации сняли?

— Пока около двадцати примерно, — извиняющимся тоном произнесла заведующая 8-м сектором.

— Лариса, это мало. Надо быстрее работать!

— Сергей Сергеевич, помилуйте, я не могу обмануть природу. Сравнительные генетические анализы требуют времени. Тем более такие сложные, как в нашем случае.

— И все же постарайтесь провести в минимальные сроки. А главное — поменьше препирайтесь с Татьяной Артемьевной. На это, между прочим, вы расходуете треть рабочего времени. Я лично замерял, учтите это. Все, спасибо, отключайтесь! Танечка, на связь, деточка.

— Слушаю вас, товарищ генерал!

— Разговор с Ларисой слышала? К тебе это тоже относится. Ты мой зам по науке, в прежние времена на этой должности «вилка» была «генерал-майор — полковник», а на зав секторской — «подполковник — майор». Что ты ей позволяешь базарить по два-три часа? Она каждое распоряжение перемусоливает незнамо сколько, хотя в принципе знает, что исполнять его надо точно и в срок. Я уже почти отучил ее от этого базара, теперь надо и тебе поставить себя потверже. Ты начальник — она дура, возражений не потерплю, за неисполнение — запорю! Салтыкова-Щедрина помнишь? Там один градоначальник вообще, кроме этих слов — «запорю!» и «не потерплю!», ничего не знал, однако же какое-то время Глуповым руководил.

— К сожалению, Сергей Сергеевич, ЦТМО — это не Глупов, — сказала Татьяна.

— Тут, увы, надо считаться с объективными факторами.

— Танечка, я уже имею некоторый опыт, который дает мне право судить, что носит объективный, а что субъективный характер. Лариса, несомненно, дама очень талантливая и квалификацию имеет высочайшую. Но при этом, к сожалению, слишком хорошо знает себе цену. Надо ей чуточку понизить уровень претензий, иначе она просто сядет нам на шею. Намекни ей, что в нашем заведении не поощряется желание работать по настроению, которое может зависеть от того, поимел ее утром дорогой супруг или нет. Ей платят столько, что все домашние проблемы не должны отражаться на сроках, которые ранее обсуждались, уточнялись и определялись по ее же собственным графикам.