Эра зла - Татьяна Устименко

— Приступайте к казни, гражданин! — едва скрывая нетерпение, хрипло приказал Демулен, обращаясь к поклонившемуся ему палачу. — Именем республики приказываю вам сделать все возможное для того, чтобы осужденный как можно дольше оставался в сознании, ужасно страдал и не умер слишком быстро!

— Вы изволите наблюдать за казнью, гражданин комендант? — с удивлением спросил палач, бросая на Демулена заинтересованный взгляд. — Предупреждаю, такая казнь — зрелище не для слабонервных!

— Я знаю! — холодно отчеканил комендант, давая четко понять палачу, что тот вмешивается не в свое дело, и к тому же слишком много говорит.

Отлично понявший его палач поклонился повторно и обернулся к Тристану.

На широком, невыразительном лице пыточного мастера промелькнула непроизвольная гримаса извращенного восхищения, когда он внимательно рассмотрел того, кто попал сегодня в его опытные руки. Никогда еще не приходилось ему работать со столь прекрасной фигурой, нежной кожей и гордой осанкой. Палач трепетно провел пальцем по щеке осужденного и радостно улыбнулся, как улыбается избалованный ребенок, получивший новую игрушку.

— Добро пожаловать в мой волшебный уголок слез и боли, прекрасный мальчик! — почти приветливо сказал он. — Меня зовут Жан Мясник, а моего помощника можешь величать просто Шило. В ближайшие несколько часов нам с тобой предстоит стать самыми близкими друзьями и узнать друг о друге много интересного. Ничего, что я немного фамильярен и сразу перешел на «ты»?

— Да пошел ты! — в тон ему отозвался Тристан.

Шило восторженно расхохотался. Демулен нетерпеливо заерзал в кресле и неодобрительно фыркнул, давая сигнал приступать к казни. Мясник и его подручный синхронно поклонились идеально отработанным движением, словно находились на сцене театра. Шоу началось!

Теперь настало время для более серьезных дел. Шило сорвал с Тристана рубашку, обнажая его гладкую, будто мрамор, грудь, и замкнул кандалы на запястьях осужденного. Потянув за прикрепленные к ним цепи, палачи подняли юношу вверх, оторвав его ноги от пола. Они остановились лишь тогда, когда стопы Тристана зависли почти в метре от каменных напольных плит, прочерченных желобками для стока крови. Он спокойно висел минуту или две, пока Жан Мясник не выбрал несколько ножей и не принялся затачивать их на виду у пленника. Тогда до де Вильфора наконец-то дошло, какой ужас его ожидает. Он грязно выругался и дико забил ногами, отчего с них слетели щегольские туфли на высоких каблуках. Шилу с трудом удалось поймать его лодыжки и стянуть с них белые шелковые чулки. За чулками последовали штаны и нательное белье. Затем он привязал к щиколоткам полностью обнаженного юноши толстый деревянный брус, заставивший узника держать ноги широко разведенными в стороны. К брусу он принялся подвешивать тяжелые гири до тех пор, пока Тристан не начал хрипло, судорожно дышать, а все его тело не натянулось до предела. Пот ручьями струился по юному телу, все мускулы напряглись, словно литые, отчетливо проступив под атласной кожей, когда Шило подвесил еще одну гирю. Теперь он медленно опустил распятого вниз так, чтобы его босые ноги едва касались холодного пола лишь кончиками пальцев. Тристан не мог даже шелохнуться, а каждый сантиметр его прекрасного тела оказался растянут до предела. Широко раскрытыми глазами красавец недоверчиво уставился на ножи, которые затачивал главный палач. Их было штук двенадцать, различной длины и формы. Вид этих живодерских орудий почти заворожил Тристана, и он уже не мог отвести от них взора, а все его мысли витали лишь вокруг оных пыточных инструментов, которые скоро будут терзать его плоть. Несмотря на ужас, он стал дышать более спокойно, так как распятое тело уже привыкло к тому, что его растянули. Внезапно он содрогнулся, почувствовав, как к его подбородку прикоснулось что-то влажное и холодное. Держа в руках большую серебряную кружку, Шило поднес ее к губам пленника и предложил напиться. Испугавшись, Тристан поначалу отказался и протестующе замотал головой из стороны в сторону, строптиво развевая своими длинными локонами.

— Это всего лишь вода, не бойся, солнце мое, — ласково сказал ему Шило, настойчиво прижимая кружку к губам осужденного. — Или ты выпьешь ее сам, или я буду вынужден напоить тебя насильно, через воронку, — мягко добавил он.

Уязвленный подобной унизительной перспективой, Тристан подчинился. Вода оказалась свежей, прохладной, так что он с удовольствием выпил ее всю, почувствовав прилив сил. Юноша был так напуган, что даже, невзирая на весь свой врачебный опыт, так и не почувствовал вкуса добавленных в воду травяных отваров, обладающих сильным стимулирующим действием. Шило заставил его выпить еще две полных кружки. Когда Тристан закончил, то вновь повернул голову в сторону старшего палача. Он вскрикнул от ужаса, и отвага снова покинула его, ибо Мясник заканчивал приготовления к казни, затачивая последний из ножей — восьмисантиметровую кривую бритву из отлично закаленной стали, отсвечивающую беспощадным синим блеском.

В эту же самую минуту Шило почтительно разговаривал с вальяжно развалившимся в кресле Камилем Демуленом, понизив голос так, чтобы приговоренный не сумел услышать его объяснений.

— Мы должны хорошенько его напоить, чтобы он не потерял сознание слишком быстро, лишившись находящейся в организме влаги, когда мы сдерем с него кожу.

Демулен непонимающе вздернул брови.

— Уж поверьте моему опыту, много крови не выльется, не волнуйтесь, но в теле мальчика имеется много другой жидкости, помимо крови, и после удаления кожи она начнет обильно сочиться наружу, если вы знаете, что я имею в виду, — в голосе палача проскользнули похотливые нотки. Очевидно, вид совершенной красоты узника сильно возбудил этого морального урода, и теперь он с нетерпением предвкушал, как обезобразит то, что настолько прекрасно. Зависть — страшное чувство, становящееся орудием тех, кто повышает свою самооценку не путем свершения добрых или гуманных дел, а вульгарно паразитирует на боли и страдании, причиняемых ими другим людям.

— Поэтому частью моих обязанностей было дать ему выпить пару кружек воды, — невозмутимо продолжил Шило, надеясь поразить коменданта своим профессионализмом. — Это продлит ему жизнь, а также помешает лишиться чувств. Нет ничего более противного, чем красавец, потерявший сознание до того, как с него содрали кожу. Это испортит все удовольствие!

Демулен одобрительно расхохотался, всецело согласный с палачом.

— Шило, хватит молоть языком, пора начинать, — позвал старший палач. Повернувшись к перепуганной жертве, он картинно раскланялся:

— Месье, прошу извинить меня за то, что заставил вас ждать. Однако теперь уже все готово, так что мы можем начать немедленно. — Затем он поднес к лицу Тристана нож, угрожающе сверкавший в свете свечей. — Видишь это лезвие, радость моя? — весело спросил Мясник. — Обещаю, настанет миг, когда ты попросишь, чтобы я перерезал им твое очаровательное горлышко!..

— Никогда! — непреклонно выдохнул Тристан. — Никогда, слышишь ты, мразь, я не попрошу у тебя снисхождения, пощады или скорой смерти!

— Гордец! — рассердился Мясник. — Попросишь, еще как попросишь! Все просят, — он собственническим жестом погладил обнаженную грудь юноши и похотливо хохотнул. — Убереги меня от искушения, Иисус, но ты, мальчик, намного красивее и аппетитнее всех виденных мною девушек!

Шило плотоядно облизнулся, перебирая шелковистые кудри Тристана.

Де Вильфор непокорно зарычал и забился в цепях, пытаясь отстраниться от масленых лап своих мучителей.

— Я вернусь и отомщу! — дал зарок он, и в его глазах зажегся нехороший огонек.

Мясник и Шило дружно заржали, забавляясь наивной отвагой странного заключенного. Видит бог, эти стены еще не видывали подобного оригинала!

Демулен поспешно передвинул свое кресло, ставя его так, чтобы без помех видеть происходящее, а Шило встал за спиной Тристана и обеими руками плотно обнял его за талию, надежно фиксируя для того, чтобы не дать ему двигаться во время пытки, нарушая работу палача.

— Теперь, мальчик, глубоко вдохни и зажмурься, тогда ты даже не почувствуешь первый разрез, — наигранно добросердечно посоветовал он узнику.

Тристан машинально вдохнул и закрыл глаза, сделав все так, как и говорил его мучитель. Старший палач прижал бритву к правому бедру заключенного, сантиметров на пять ниже лобка, и медленно, почти любя, очертил полный круг, вернувшись точно в то место, откуда начал разрез.

— Уже все, красавчик, можешь вздохнуть, — подсказал Шило, когда нож оторвался от тела пытаемого. Тристан громко перевел дух, открыл глаза и посмотрел вниз. Он почти ничего не чувствовал в момент разреза, только легкое давление, но сейчас он видел, как по его ноге побежала струйка крови и с легким шорохом закапала на пол.