Пришелец в земле чужой - Роберт Хайнлайн

— У меня четверо детей, и все учились в колледже. Я тогда был в долгах как в шелках. Старшая дочь мастер своего дела… Она широко известна под фамилией мужа. Вместо дочернего почтения — только черная неблагодарность. Остальные помнят день моего рождения, а в другие дни не беспокоят. Образование им не повредило. Я вспоминаю о своих отпрысках затем, чтобы доказать вам: мне известно, что отцу часто нужно больше денег, чем у него есть… Вы можете найти фирму, которая заплатит вам больше, чем вы получаете сейчас?

— Об этом не может быть и речи, — отчеканил капитан. — Я профессионал.

— Вы хотите сказать, что ни за какие деньги не откажетесь от вождения космических кораблей?

— Я хотел сказать, что не возражаю быть богатым.

— Это не поможет. Дочери всегда тратят на десять процентов больше, чем может честно заработать отец. Это, если хотите, закон Харшоу. Богатство, капитан, — я имею в виду настоящее богатство, когда нужен десяток бухгалтеров, чтобы не запутаться в налогах, — свело бы вас в могилу скорее, чем отставка.

— Чепуха! Я бы вложил его в акции и стриг бы купоны!

— Вы бы этого не сделали. Большое богатство нетрудно нажить. Нужно всего-то посвятить этому жизнь. Ни одна балерина так не вкалывает, как человек, преумножающий богатство. Это не ваш стиль, капитан. Вам не нужно делать деньги, вам нужно их тратить.

— Совершенно верно, сэр! Поэтому я не понимаю, зачем лишать Майка богатства.

— Затем, что большое богатство — это величайшее проклятие, если, конечно, сам процесс накопления богатства не доставляет вам удовольствия. Даже тогда богатство имеет серьезные недостатки.

— Фу-ты, ну-ты! Джубал, вы как охранник гарема, убеждающий нормального мужчину, что хорошо быть евнухом.

— Возможно, — согласился Джубал. — Человек обладает огромной способностью превозносить свои недостатки, и я не исключение. Поскольку мы, сэр, нуждаемся в деньгах лишь затем, чтобы тратить их, мы не сумеем стать богатыми. С другой стороны, нам нетрудно будет наскрести грошик-другой для удовлетворения своих грешных потребностей. Но большое богатство! Вы видели этот фарс. Вы считаете, что я мог назваться адвокатом Майка, то есть владельцем всего его добра и пообещать что-то Дугласу, чтобы он уступил мне? Майк мне верит: я его брат по воде. Я должен был украсть его состояние?

— Черт возьми, да!

— Я, конечно, мог так сделать. Нашему Генеральному Секретарю деньги нужны не больше, чем нам с вами. Ему нужна власть — колокол, звон которого мне не слышен. Если бы я пообещал (а я бы с легким сердцем пообещал), что буду выделять средства на поддержку его администрации, он бы с таким же легким сердцем оставил мне все имущество.

Джубал передернул плечами.

— Но когда я это вообразил, я испугался! Капитан, вы не представляете себе, что такое большое богатство. Его владельца со всех сторон осаждают, как нищие в Бомбее, всяческие просители и требователи. Одному вложи капитал, другому просто подари. С богатым человеком никто не дружит бескорыстно, и он становится подозрительным. Люди, которые могли бы с ним дружить, слишком горды и утонченны, чтобы переносить такую подозрительность. Хуже того, семья богатого человека постоянно находится в опасности. Капитан, вам приходило в голову, что ваших дочерей могут похитить?

— Что? Не дай Бог! Не приходило.

— Если бы вы были так богаты, как Майк, вам пришлось бы приставить к дочкам охрану, и все равно вы не могли бы спать спокойно: а вдруг охрану перекупят? Припомните последние похищения, во всех соучаствовала прислуга и очень немногие похищенные остались в живых. Можно ли за деньги купить что-то такое, ради чего не жалко сунуть в петлю голову дочери?

Ван Тромп задумался.

— Согласен. Остаюсь бедным.

— Аминь! Я хочу жить, как я хочу, спать в своей постели, и спать спокойно. Ради Майка я чуть было не согласился провести остаток жизни в бухгалтерии, но меня вовремя осенило: пусть болит голова у Дугласа. Я не боюсь, что он будет красть: только третьесортные политики охочи до денег. Дуглас все же высший сорт. Не кривись, Бен, а молись, чтобы он не отказался. Переложив всю ответственность на Дугласа, я могу спокойно заняться своими розами… Труднее было обойти решение по делу Ларкина.

— Мне кажется, здесь ты перегнул палку, Джубал, — вмешался Кэкстон. — Майк мог отписать Дугласу свое имущество, даже оставаясь королем Марса.

— Бен, мальчик мой, — нежно проговорил Харшоу, — тебя еще можно иногда читать…

— Спасибо.

— …но в политике ты неандерталец.

Кэкстон облегченно вздохнул.

— Слава Богу! Я думал, ты подобрел.

— Когда со мной это случится, пожалуйста, пристрели меня. Капитан, сколько человек вы оставили на Марсе?

— Двадцать три.

— Каков их статус, согласно решению по делу Ларкина?

— Я не имею права говорить, — хмуро сказал ван Тромп.

— Тогда не говорите, — посоветовал Джубал, — мы вычислим это сами.

Доктор Нельсон сказал:

— Я уже гражданский человек, капитан, и могу говорить, что хочу.

— И я, — подхватил Махмуд.

— А меня отправят в отставку! Ладно, я скажу. Только, Бен, обещайте, что это не появится в печати.

— Может, мне уйти?

— Нет, послушайте. Все колонисты отписали свои права по делу Ларкина правительству. Присутствие Майка на Марсе путало карты. Я не юрист, но понял, что если Майк откажется от своих прав, то Марс окажется государственной колонией.

— Что толку в этой колонии? — спросил Кэкстон. — Я никоим образом не собираюсь умалять ваших достижений, капитан, но общеизвестно, что Марс особой ценности для человека не представляет. Может быть, там нашли что-то настолько ценное и настолько стратегическое, что поставили на нем гриф «смертельно секретно»?

— Нет, все отчетные документы прошли без грифа, — покачал головой ван Тромп. — И Луна казалась бестолковым булыжником, когда мы туда прилетели.

— Признаю свою ошибку, — сдался Бен. — Жаль, что не мой дедушка купил Лунар Энтерпрайзез! Но Марс-то населен.

— Населен, — с несчастным видом согласился ван Тромп, — Вонючка, объясни ему.

— Бен, — сказал Махмуд, — на Марсе достаточно места, чтобы организовать колонию, и, насколько я могу судить, марсиане не стали бы на нее нападать. Можно лететь на Марс хоть сейчас, и вывешивать там флаги, но мы будем иметь статус муравейника под стеклом в школьном живом уголке. Я не знаю, на каком мы свете.

— И я не знаю, — кивнул Джубал. — Я вообще ничего не знал, кроме того, что администрация суетится вокруг этих так называемых прав; решил, что администрация тоже не в курсе дела, и пошел напролом. Нахальство — второе везение.