Стальное зеркало - Анна Оуэн

— Что вы знаете о том, что произошло позавчера?

— Ну-уу… что де Митери зарезали, — пожимает плечами Мюлер. Ни малейшей печали по сему поводу он не испытывает. — За долги, наверное.

— Почему вы так решили?

— А ему уж с марта грозились, он в карты много проигрался. Он обещал, обещал, да все не платил. Вот поэтому он на меня и бранился, что я дело провалил. Наверное, хотел хоть часть отдать.

— Кому?

— Не знаю. То есть, проигрался он господину Хейлзу. А кому тот его долг продал, не знаю.

Ну вот и сошлось. Долг местным темным дельцам не заставил бы де Митери рисковать моим гневом. Хейлз — другое дело. Вот зачем «Соколенок» и зачем черная магия. Де Митери в этом деле служил вовсе не мне. Он пытался мне навредить. Вызвать скандал, так или иначе, поссорить меня с королем. Кузена Джеймса нетрудно понять. Я могу подождать год-полтора, а он не может. На его месте, будем честны, я делал бы то же самое. И под топор подставил бы кого угодно. А человека, который полагает, что моей стране будет полезно небольшое кровопускание — с особым удовольствием, вне зависимости от того, согласен я с ним по существу или нет. Впрочем, Хейлзу в этом деле тоже не повезло. Де Митери оказался неподходящим материалом и вместо небольшого фейерверка в нужном месте получилось черт его знает что. Встретились под землей три саперных тоннеля и все три обвалились. А фитили уже зажжены и чья мина взорвется, неизвестно. Если мне после всего этого придется еще и спасать Хейлза от его собственного заряда, получится особенно смешно.

Колокольчик под рукой. Это удобно. И решение тоже удобно, хотя и неприятно.

— Проводите шевалье Мюлера в замок Божанси.

Двоим вошедшим ничего не нужно объяснять, а Мюлер потерял дар речи. Своего счастья — того, что он пока нужен живым — бедняга оценить не может.

А Божанси достаточно далеко. И достаточно близко. Восемь лье.

Мюлера увели, все обошлось без малейшего шума. Клод вызвал слугу, кивнул на пустой бокал.

Взял его, пропустив ножку между пальцев. Уставился через резной хрусталь, через темную, то ли кровь, то ли поздняя вишня, жидкость на свечу. Огонь не пробивается через тройную преграду, расплывается по стенке бокала заревом. Багряная сердцевина, золотой ореол… терпкое вино, с чуть горьковатым послевкусием. Терпкость не дубовой бочки, как должно быть — нет, привкус гари. Так и кажется, что слегка встряхни бокал — и по дну закружатся черные хлопья сажи.

Сгоревшая церковь… это было в Орлеане и без него. Та церковь, что имела касательство к нему самому, не сгорела.

Дурацкий в тот день получился совет… Людовик VII, тогда еще живехонький, хотел продолжать кампанию на полуострове, и они с де ла Валле в лепешку разбились, пытаясь объяснить королю, что этого просто нельзя делать, что Арелат не смирится с потерей своей старой столицы и удара с севера следует ждать если не в этом году, то через год… а местное население его поддержит, там каждый второй — еретик, а каждый первый из оставшихся — еретиков покрывает. Как в том же Сен-Роше или в Фурке, где священники исправно докладывают, что на исповедь ходят все взрослые поголовно — а на деле половина жителей знать не знает, как выглядит облатка…

И тут король вдруг оживился… Фурк? Это же почти пригород Арля? Но со своими стенами? Там людей меньше тысячи? А еретиков сколько? От половины до двух третей… кто ж их точно считал? Ну прекрасно, прекрасно. Когда мы пойдем на юг, там будет совсем тихо. Возьмите людей, генерал, поезжайте туда — и по городской стене. Да, сжечь. И никого не выпускать. И огласить. Я не думаю, что через две недели вам потребуется наведаться в Сен-Рош…

Клод тогда потерял дар речи. На мгновение. До того король берег города. Города, даже полуеретические, приносили деньги, много. Но видно, очень уж сильно хотелось на полуостров… тамошние города еще жирнее. Клод подумал об этом — и только тогда понял, что приказ-то отдали ему.

— Там церковь в городской черте, — сказал он. Его Величество был набожен. Это могло его отрезвить.

Она все равно осквернена, махнул рукой король. Нет уж, сожгите все, пусть эти негодяи поймут, что шутки кончились.

Шутки и правда кончились. За столом — лица как пятна. Белые, желтые, зеленые. У принца Луи губы синим обвело. Не ждали. Зря не ждали, зря он сам не ждал, к тому шло.

— Нет уж, Ваше Величество, — копируя интонацию короля, сказал Клод, и встал. — Готовьте свое жаркое сами.

Не пускают с оружием на королевский совет. Это Людовик не зря придумал. Это как раз для таких случаев. Очень хочется рявкнуть в голос, но не получается, разучился он кричать за эти пятнадцать лет. Кажется, напрочь.

— Господь свидетель, ты мне больше не господин, старый тухлый стервятник.

Дверь дубовая и вообще-то, наверное, тяжелая. Сейчас он этого не чувствует. Открывается легко. Он никогда раньше не делал этого сам — это работа для слуг. Но такой уж сегодня день — он и через слово свое раньше не переступал. Не приходилось. Створки летят назад, схлопываются с грохотом, дрожит стена, что-то падает там, за спиной, в зале, два алебардиста провожают его белым взглядом.

До приемной, где ждет свита — сто шагов. Бежать нельзя, стража устроена примерно как борзые собаки… бегущий человек — это дичь. А спокойно идущий, может быть, и нет. Его Величество что-то подрастерялся. Видимо, тоже удивился. Ведь какой простой и естественный приказ… и так странно все вышло. Хорошо бы он еще минуту другую воздух глотал от негодования. Тогда можно успеть дойти до конца анфилады. Самая приятная часть дворца, высокие окна, цветной, словно литой, свет, рыжие плиты пола… Семьдесят шагов… Взять все равно не возьмут. Но за той дальней дверью — возможность пробиться. Небольшая, очень небольшая. Но все-таки. Клод уже давно не входил во дворец, не оставив соответствующих распоряжений, внятных и подробных. И проверял, как они исполняются. Без него у мятежа шансы невелики. Но они есть. А если удастся уйти — будет весело. Впрочем, весело будет в любом случае.

Все видно, каждую щель между плитами, каждую деталь витража, каждую завитушку на обивке. Сорок шагов. Так хорошо не было даже в бою. Потому что воевал всегда не только за себя, но и за этот мешок, там, за спиной. Это портило даже самое хорошее дело. Самые лучшие, самые звонкие вещи были отравлены заранее. Не сейчас.

За спиной шаги — тяжеловатые, уверенные, слишком быстрые. Дверь впереди. Пять шагов. Дворцовый служитель беззвучно кланяется, так же беззвучно плывет створка. Топот совсем близко. Почти бежит…

Я не побегу.

Клод повернулся от двери.

— Господин коннетабль, я не дам себя арестовать.