Плацдарм - Сергей Звонарев

полицейской бляхой лежал, брошенный, на кровати, а на полу в луже воды валялась алюминиевая кружка.

— Ну, чего тебе? — спросил полицай, обернувшись к вошедшему.

Старшина стоял неподвижно, потому что едва владел собой, сдерживая из последних сил мгновенно вскипевший гнев. Недовольное выражение на мясистом лице полицая сменилось недоумением — он если и не понял, то почувствовал состояние Куваева. То и дело глядя на старшину, остававшегося неподвижным, полицай поднял спущенные брюки, умял в них опадающее хозяйство и с трудом застегнул ремень. Надев сюртук, повернулся к женщине и, ухмыляясь, сказал, проведя рукой по ее ягодицам. Та дернулась.

— Комсомольская кровь горяча… жди, завтра зайду. И белье постирай, заберу.

Тяжело ступая, он двинулся к выходу.

— А ты кто такой? — спросил полицай.

— Иван… — начал, хрипя, старшина, и прокашлявшись, уточнил: — Иван Куваев.

На лице полицая отразился мгновенный испуг. Он схватился за кобуру, и старшина наконец-то дал волю чувствам, без замаха, но сильно ударив кулаком в сильно выпирающий кадык. Полицай схватился за горло, и, хрипя и задыхаясь, упал на пол. Женщина смотрела на него со смешанным чувством брезгливости и страха.

— Тряпка есть? — спросил старшина. Достав из котомки веревку, он перевернул полицая на живот и связал ему руки за спиной.

Женщина молча подала дурно пахнущий кусок ветоши, который старшина запихал в рот полицаю. Тот принялся отчаянно сопеть носом.

— Ты Зина? — спросил старшина, закончив возню с кляпом.

Она кивнула.

— Значит ты — тот самый Куваев. — Судя по голосу, она уже взяла себя в руки, хотя и глядела с тревогой на лежащего полицая. — И что мне прикажешь делать, когда ты уйдешь? Развязать его и ублажить, чтобы он ничего не сказал?

— Пойдем со мной, — предложил старшина.

Зина глядела на него из угла, словно ее туда поставили, наказав за провинность.

— В партизанский отряд? — спросила она. — А что, товарищ Кошелев уже берет к себе правоцентристских уклонистов? Или товарищ Троцкий смягчился к своим врагам?

— Товарищ Троцкий далеко, а я здесь, — сказал старшина и добавил: — обещаю, что тебе ничего не будет.

А смогу ли я выполнить обещание, когда переправлю ее к нам, мелькнула мысль. Надеюсь, что да.

Полицай, видимо поняв, что убивать его не собираются, что-то угрожающе промычал и кинул бешеный взгляд на Зину.

— Нет, ну никак не уймется, — пробормотал старшина, коротким ударом вырубил его и вытащил кляп — чтобы полицай не задохнулся, пока лежит в отключке.

Зина подошла ближе и пристально посмотрела на Ивана. Она была очень похожа на ту, что он знал раньше, еще до войны. Эта Зина казалась старше, ее лицо осунулось, прямой нос заострился, а выразительные глаза стали еще больше. Ключицы поднимались к худым плечам от основания длинной шеи.

— Ты странный, — сказала она, — словно нездешний.

— До войны ты работала в библиотеке? — спросил старшина.

— Да.

— У тебя сохранились старые газеты?

Зина недоуменно посмотрела на него.

— Немецкие?

— Советские.

— Советские газеты хранить запрещено, — сказала Зина, — а зачем они тебе?

— Долго объяснять. Может, что-то осталось в библиотеке?

Зина, ничего не ответив, повернулась к окну и посмотрела в него. По ту сторону улицу тянулись унылые бараки. Застонал полицай — он приходил в себя. Решившись, она быстро открыла ящик стола, достала оттуда документы и сложила в сумочку.

— Пойдем, — сказала Зина, бросив презрительный взгляд на полицая, — сюда я больше не вернусь.

В здании библиотеки теперь располагался вербовочный пункт для отправки в Германию. Готовым уехать рекламные плакаты обещали сытую жизнь в немецких семьях и кров над головой. Подтвердить это было некому — еще никто из тех, кто поверил плакатам, не вернулся назад.

Как обычно, в пункте была только одна служащая — предполагалось, что она должна оформлять желающих отправится в Германию. Иван сделал вид, что проявил интерес к рекламным объявлениям, и служащая набросилась на него в надежде хотя бы за эту неделю завербовать работника. Пока старшина отвлекал женщину, Зина прошла внутрь помещения: она знала его как свои пять пальцев. Минут через пять она вышла со связкой газет, перевязанной шпагатом. Иван встал так, чтобы заслонить ее спиной. Когда Зина вышла, он, взяв для порядка бланк гастарбайтера, последовал за ней.

— «Правда» с тридцать пятого по тридцать восьмой, — сказала Зина, — остальное сожгли зимой, в печке. Топить было нечем.

Старшина взял у нее связку, быстро ее проглядел, отогнув сгибы. Затем, скрыв потрясения от того, что успел прочитать, сложил газеты в котомку и закинул за спину.

— А теперь пойдем, — распорядился он, — и прошу тебя — чтобы ты не увидела, слушай меня и делай, что я говорю…

Глава 28. БОРЬБА ИДЕОЛОГИЙ

Для изучения газет, доставленных из параллельного мира, в девятом управлении НКВД создали специальную группу, работавшую в условиях абсолютной секретности. Задача группы заключалась в том, чтобы составить краткую справку по альтернативной истории СССР, основанную на выпусках газеты «Правда» с тридцать пятого по тридцать восьмой год. Возглавлял граппу профессор Круглов, работавший на кафедре отечественной истории МГУ.

Честно говоря, когда профессор открыл первый же номер и бросил взгляд на передовицу, то душа у него ушла в пятки: тех, кто не только пишет, но даже читает такое, наверняка запишут в троцкисты. С минуту он сидел без движения, мысленно проклиная себя за проявленную слабость — не надо было соглашаться на предложение этого полковника из НКВД. Ну, а как не согласиться, оправдывал себя профессор? Все прекрасно понимают, какие сейчас времена. Найти отклонение от линии партии в трудах любого историка — раз плюнуть. А там — проработка на партсобрании, отстранение от работы или того хуже. Но был и еще аргумент, иного свойства. Если вы не согласитесь, работу придется отдать профессору Лисицыну, с печальным выражением лица сообщил полковник, он, в отличие от вас, предварительно согласился, причем без особых раздумий. Без особых раздумий! Вот эта фраза прекрасно описывает научную работу профессора Лисицына, чуть было не сказал Круглов. Конечно, он выразился более деликатно, но дал ясно понять, что научный уровень Лисицына явно не дотягивает до высоких стандартов Московского университета. А что же мне прикажете делать, возразил полковник, если настоящие ученые вроде вас отказываются от сотрудничества?

Тут профессор Круглов сообразил, наконец, что угодил в яму, которую вырыл сам себе. Делать было нечего, пришлось согласиться. И вот теперь профессор, его аспирант и еще двое, включенных в группу по настоянию полковника, сидели в коттеджном поселке где-то под Москвой — где именно, Круглов так и не понял, а на соответствующие вопросы