Бриллиантовый дождь - Юлий Буркин

– I don’t know, – насупился Джон и поправил очки. – I don’t like such trip. I meant to relax a bit, but there’s a concert again.[38]

– I like it, – возразил Пол. – We play like gods. We’ve never played like this before.[39]

– And never sung,[40]– гордо оглядел товарищей Джордж, явно имея в виду, что так, как пел только что он, никогда не пел никто из них.

На мониторе возле меня возник тамагочи-Козлыблин, подмигнул мне и сказал:

– Сейчас я их русифицирую, – и исчез.

– И все-таки я чего-то не понимаю, – сказал Маккартни на чистейшем русском. – Все так реально, как и в реальности-то не бывает… И то, как я заговорил, как-то странно звучит… Вы меня понимаете? – глянул он на остальных.

– Я тебя Макка, уже давно не понимаю, – заявил Джон и, сунув в рот жевательную резинку, заработал челюстями.

Пол не обиделся, лишь укоризненно покачал головой, а Джордж обратился к залу:

– Джентльмены, вы не подскажете, где мы находимся, и что, собственно, тут происходит…

Вновь возникший на мониторе Козлыблин прошипел:

– Врубай следующую вещь, а то сейчас начнется…

“Enter!” – ударил я по клавише

– Мне так легкоНа дне морском,Где меня никто-никто не достает,

– запел Ринго на русском “Octopus’s Garden”[41], и это было так клево, что я заслушался, на время забыв обо всех происходящих чудесах:

– Где в тишине,На глубинеМой приятель, осьминог, в саду живет…

Но тут ко мне подсел реальный Козлыблин:

– Ну, как? – спросил он.

– Я чувствую себя полным идиотом, – признался я, – столько мучился с этим альбомом, а твои мультяшные “Битлз” сходу играют все в сто раз лучше.

– Они не мультяшные, – расплылся он в улыбке. – Это мой двойничок придумал. Он ведь хакер чумовой. Ты когда-нибудь видел компьютерный вирус с интеллектом?

– Что придумал?! – продолжал я недоумевать.

– Скучно ему там одному стало. Сперва он позаимствовал у марсианских военных файлы с описанием их установки для перекачки личности, и мы с Бобом ее собрали. А сегодня он влез в бобовский компьютер, который тот в сарае прячет, перенесся в шестьдесят девятый год прошлого века и скопировал их, – кивнул он на сцену.

– Так это не анимация?

– Нет, конечно. Я про что тебе и толдычу. Это их виртуальные копии. Теперь они здесь живут. Еще не освоились, правда, думают, что все происходящее – наркотический глюк, но уже стали частью вашей студии и интуитивно пользуются всеми ее возможностями.

«Octopus’s Garden» подходил к концу, и как раз в этот момент к сцене подплыла здоровенная золотистая рыбина – игрушка-антиграв. Увидев ее, Ринго с испугу отрастил себе лишнюю пару рук, с чайником в одной из них, и, не прекращая играть на барабанах, забулькал, дуя в носик чайника. Рыбина ретировалась. На том песня и закончилась.

– Ринго, что за дрянь, – сказал Леннон строго. – Почему у тебя столько рук?

– Почти, как у Шивы, – одобрительно улыбнувшись, кивнул Джордж.

Тут и у Пола буквально ото всюду полезли руки – штук десять, наверное, сразу.

– А клёво! – сделал он большие глаза. – Я бы сейчас мог один, без вас работать.

– «Enter!» – подсказал мне Козлыблин, и я, опомнившись, ударил по клавише.

«Битлз» тут же послушно заиграли «I Want You»[42]. На русском, конечно же. А Козлыблин зашептал мне в ухо:

– Он их к твоему альбому в таком режиме пристегнул, что, когда ты запускаешь песню, они ее исполняют, а в остальное время – свободны…

– … Я так хочу тебя-а, беби!.. – крайне неприятным, полным агрессии голосом выл тем временем Джон Леннон. И, похоже, они начали по-настоящему осваиваться. Потому что теперь картинка была уже не такой простой. Во время пения под мрачное арпеджио рефрена Джон вдруг начал расти, стал огромным, казалось, навис над первыми рядами, и в тот момент, когда он запел, – «never!»[43], прямо из ушей у него полезли змеи и стали падать в зал. Я услышал, как где-то среди зрителей отчаянно захохотала перепуганная Мурка. Но, само собой, это была чистейшая виртуальная голография, и гости быстро успокоились. Затих и кошачий смех.

«Here Comes The Sun» умеренный Джордж Харрисон спел без всяких выкрутасов, если не считать того, что на маленьких скрипочках и гобойчиках ему подыгрывала целая армия сверчков и мотыльков. (Кстати, в «Maxwell’s Silver Hammer»[44]Полу подквакивал лягушачий хор.)

«Because» пелась сама. То есть «Битлз» исчезли вместе с подмостками, а голоса струились одновременно с дрожащими акварельными лучами, сплетавшимися в живое импрессионистское полотно.

А потом возник красный в белых ромашках рояль, и за ним Пол, который жалобно затянул самую, по-моему, красивую в альбоме мелодию:

– Ты не даешь мне свои деньги,Даешь мне лишь пустые обещанья,Я ставлю подписи, а на прощаньеТы шутишь…

И вот отзвучала последняя простенькая песня под гитару – «Her Majesty»[45], и звуки смолкли. Мне не на что больше жать: альбом закончен. Все сидели ошарашенные и слегка подавленные, чувствуя себя побывавшими в прекрасной, но жутковатой сказке.

«Битлз» стояли на полу, без всякой сцены, и выглядели самыми обыкновенными, основательно растерянными парнями. Они поклонились. Зал не хлопал. Зал встал. Встал даже я. Люди стояли молча, и я видел, что некоторые из них плачут. Я не сразу понял, почему. Но тут моей руки коснулся Чуч, и я увидел, что его лицо тоже в слезах.

– Ты нам ничего не оставил, – сказал он и пошел к выходу.

В это время Джон, показывая на нас глазами Полу, тихо сказал:

– Какие-то они долбанутые. Этот трип[46] затянулся, я хочу домой.

– Мне понравилось, – откликнулся Пол. – Но, вообще-то, я не понимаю, с какой стати мы тут работаем. При том, кажется, совершенно бесплатно.

Пробравшись через зал, к ним подошел Петруччио. Я видел, что минуту назад он о чем-то шепотом переругивался с Козлыблиным.

– Джентльмены, – обратился он к «Битлз», – я постараюсь вам все объяснить. – Он обернулся к нам: – Присядьте.

Мы послушались.

– Погоди, парень, – остановил его Джон и выплюнул жвачку на пол, – присядь-ка сам.

– Но… – начал было Петруччио.

– Ты не понял?! – угрожающе шагнул к нему Джон. – Быстро сел!

Петруччио не стал спорить, вернулся к зрителям и уселся на скамеечку в первом ряду. Остальным пришлось потесниться. А Джон вновь обернулся к Полу:

– Интересно, все-таки, вы все тоже мне кажетесь, или у нас и в правду трип один на всех?

– Я тебе точно не кажусь, – отозвался Пол. – Скорее уж ты мне кажешься.