Лечим все, кроме истинности (вылечим всех) - Ясмина Сапфир

– Так вы и сами не в курсе? – поразилась я.

Рик помотал головой.

– Самый старый василиск, которого я знаю, лет восемь назад женился и завел детей. Ему недавно перевалило за десять тысяч лет.

Я опешила, и некоторое время молчала, потрясенно глядя на Рика и только смаргивая.

– Муха залетит! – рассмеялся василиск и поцеловал меня в приоткрытые губы.

Вдруг весь напрягся, прижался, начал ласкать языком. Но отстранился также быстро, как прильнул.

– Идем обедать, – произнес с заметным усилием и потянул на кухню.

На столе дымилась горячая пицца с курицей и колбасой, два салата Цезарь – с креветками и курицей, паста нескольких видов. В том числе, зеленая, с красной рыбой и икрой. Пахло так вкусно и сытно, что желудок неприлично громко заурчал, у меня потекли слюньки. Я посмотрела на Рика, и он хитро подмигнул.

Господи! Я же рассказывала ему, как любила итальянские ресторанчики, там, в родном мире. Перекрестье отняло воспоминания о прежней жизни, но оставило вкусы, профессиональные навыки, представление о том – чем занималась прежде, чему училась и что умела.

Но ведь я говорила об этом василиску сто лет назад!

Я снова перехватила теплый взгляд Рика. Он пожал плечами, и сделал широкий жест, приглашая к столу.

– Я помню все, что мне важно, – сказал очень просто, но в то же время, проникновенно.

Я только и смогла, что улыбнуться, и мы приступили к трапезе. Все было на редкость вкусным, свежим… Просто пальчики оближешь!

Креветки таяли на языке, пицца раскрывалась десятками вкусов – дорогого сыра, копченостей, пряной итальянской зелени…

А потом мы снова любили друг друга, часа три или больше.

Исследовали, ласкали, целовали, и соединялись.

Я потеряла себя и нашла заново.

Пила рваное дыхание из губ Рика, ощущала, как быстро-быстро колотится под ладонями его сердце, и мое тотчас повторяло этот бешеный ритм.

Я извивалась в руках своего василиска, сжимала пальцами мощные бугры мышц и чувствовала его внутри, когда наслаждение прокатывалось по телу негой. Прижималась сильнее, чтобы пережить это мгновение вместе, как одно существо, а потом все начиналось сначала.

***

Больница напряженно ждала первых боев.

Посетителей было на редкость мало, и мы коротали время в ординаторской, за беседами о прошлых войнах с нижними тварями.

Однокурсники вовсю использовали это время для тренировок.

Кармелия несколько часов безуспешно пыталась правильно иссечь ягодичную мышцу у такой мощной птицы, словно всю короткую жизнь ее накачивали стероидами и гоняли в спортзале.

Дарго и Гронос изучали специальные швы для оборотней, испортив уже два килограмма бананов. Драконы не сдавались, фрукты тоже. Но пока счет вели последние. Швы либо трескались, либо прорывали плотную кожицу, выпуская наружу спелую мякоть.

– Повезло вам, что здесь не водятся фруктовые каракатицы. Не то остались бы без пальцев! Они у вас такие сладкие, что гигантские насекомые вряд ли бы поняли – что к чему, – пошутила Гортензия.

Остальные сокурсники хвостиками ходили за врачами и медсестрами, выполняя любые, даже самые мелкие поручения.

Нервничали все, даже Магританна.

Впервые за годы безупречной службы маргонка перепутала упаковки лекарств, и вместо успокоительного вкатила одному из пациентов тонизирующий раствор.

Парень носился по больнице как ошпаренный, снес все тележки с бинтами и умудрился насмерть в них запутаться.

Совсем скоро Рик с абсолютно серьезным выражением лица представлял его другим больным как «местную сбрендившую мумию», подарок от земного египетского музея. «Подарок» громко мычал в ответ – то ли возмущался, то ли радовался оказанной чести.

Латифа вместо ягодицы ввела препарат в вену вертигра.

Ничего экстремального. Но пациент некоторое время чувствовал себя как пьяный. И нет бы отсидеться в смотровой, как мы его и просили, так ведь оборотень решил еще и отправиться домой.

Ушел… Вначале в закрытую дверь подсобки, где прослушал повтор обращения правительства к сотрудникам больницы, а затем и в пластиковую стену, которую принял за… черный ход. Виной всему наши уборщицы. Они так намывали прозрачный материал, что под некоторым углом, казалось – его нет вовсе.

Память вертигр о себе оставил. Не только вдребезги разбил ни в чем не повинную пластиковую стену, но и погнул забор. Просто не заметил калитку, поскрипывавшую на ветру в метре от него.

Санитары и медсестры следили за похождениями пациента с таким диким хохотом, что даже лежачие из стационара повыглядывали в окна.

Почему его никто не остановил? Даже Шейман? Даже Магританна? Не знаю. Рик не приказывал, а санитары не дергались с места.

Наверное, василиск решил, что такая разрядка нам всем не помешает. И не ошибся. Вытянутые лица санитаров, студентов и врачей округлились, глаза засияли, в движениях вновь появились уверенность и четкость.

Смех продлевает жизнь. Почти всем.

Я очень боялась, что вертигра привезут назад с какой-нибудь новой травмой. В таком состоянии он легко мог навернуться, упасть и даже врезаться в дом. Но этого не случилось. По слухам, уже через пару улиц, жаркий воздух перекрестья, пресыщенный кислородом и густо пропитанный магией, проветрил голову пациента.

Последним клоуном дня неожиданно стал Шейман.

Взвинченные уборщицы то и дело проливали воду из ведер, и громила-вербер неизменно умудрялся растянуться в каждой луже. За несколько таких полетов Шейман удивил нас необычайным словарным запасом. Кто бы мог подумать, что на перекрестье столько уникальных ругательств!

Вся ненормативная лексика местных племен прозвучала из уст громилы-санитара. Местные лингвисты многое потеряли, не записывая его витиеватые пассажи.

Видя, как Шейман в очередной раз спешит на пост, Гортензия молча совала ему новую, сухую робу и хихикала в кулачок.

Последняя мирная ночь перекрестья тянулась медленно, словно не хотела заканчиваться.