Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

— Не будет ли лучше, если русские сами сделают свой выбор? Без вашего и нашего вмешательства.

— Вам легче рассуждать. Америку и Россию разделяют тысячи тихоокеанских миль. А мы рядом. И вынуждены принять самые решительные меры. Императорское правительство весьма обеспокоено. Красная бацилла может попасть и к нам, в Японию.

— Вы преувеличиваете.

— Нисколько. Пять недель тому назад японское командование разоружило целую роту. Солдаты не исполняли приказы, срезали погоны и надели красные банты.

— И что же?

— Солдатам связали руки. И группами по десять человек посадили на судно, идущее в Корею. Они заражены. Отправлять их домой опасно.

Аллен решил сменить тему разговора:

— Утром по Владивостоку били орудия.

— Эсминцы стреляли не целясь, — сказал Мацудайра. — Скорее для устрашения. А если и есть попадания, то они случайны.

— Захвачены правительственные учреждения…

— Они заняты на короткое время. Мы их освободим уже завтра.

— В городе начались грабежи и мародерство.

— В эти минуты наши патрули наводят порядок.

— Что вы скажете об острове Русском?

— Понимаю, вы беспокоитесь о детях. Там высадился небольшой десант. Под его защитой вашей колонии не о чем беспокоиться.

«В этом человеке удивительным образом сочетаются хитрость дипломата и восточное лукавство», — думал Райли Аллен, покидая особняк японской дипломатической миссии.

Из воспоминаний Петра Александрова:

— На рассвете 4 апреля 1920 года нас разбудила орудийная канонада. Стреляли со стороны Японского моря. То залпами, то одиночными выстрелами. Воспитатели пытались нас остановить. Куда там! Одеваясь на ходу, мы побежали к старому форту. Оттуда все было хорошо видно. В километре от того места, где мы стояли, поперек судоходного канала выстроилась японская эскадра. Несколько линейных кораблей, развернувшись бортами, палили по Владивостоку. Снаряды падали за мысом Чуркина. Оттуда слышались разрывы.

Зрелище, нужно сказать, грандиозное. Мы так загляделись, что забыли обо всем, и даже не задумывались, что снаряды несут смерть. Стрельба длилась около часа. Затем от судов отошли шлюпки с солдатами. Помню, они были в белой форме.

На берегу тем временем слышалась дробь пулеметных очередей и крики японцев:

— Банзай! Банзай!..

Десант высадился на берег, но стрельба слышалась еще долго и затихла только к середине дня. Военные суда продолжали стоять на рейде, а вечером развернулись и скрылись за горизонтом. Их место заняли транспортные суда.

На Тигровой сопке был спущен красный флаг и поднят японский. Это означало, что во Владивостоке сменилась власть. В тот же день японцы появились и возле наших казарм.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

СОН

После встречи с японским дипломатом Райли Аллен решил отправиться не в гостиницу, а на остров. Он испытывал беспокойство, и ему хотелось быть ближе к детям.

Наступили сумерки, но катер все еще стоял у причала, ожидая последних пассажиров. Райли спустился в салон и уже через минуту-другую почувствовал, что засыпает. Нет, уж лучше зябкий апрельский ветер, чем убаюкивающий звук двигателя за спиной.

Матрос проводил его на верхнюю палубу и показал па полукруглую скамью на корме.

— Принести вам дождевик?

— Что, погода портится?

— Не думаю. Небо, видите, чистое. Но ветер меняется. Когда выйдем на середину бухты, может накрыть волной.

Укрывшись, Райли стал думать об ушедшем дне. Японцы настрелялись вволю. Сейчас тихо. Надолго ли? Что будет завтра? Они привезли детей во Владивосток, надеясь, что здесь, как в тихой бухте, смогут переждать бурю. Но утренние выстрелы разрушили надежды. Остров Русский перестал быть островком безопасности.

…Аллена не ждали. Колония ужинала. Призывно светились окна столовой. Оттуда доносились гул голосов и вкусные запахи.

По дороге сюда он решил, что сразу же соберет совет, и приготовил слова, которые скажет воспитателям. Но, сойдя не берег, почувствовал непомерную тяжесть в ногах и неодолимое желание спать.

Первая, кого он встретил, была Ханна Кемпбелл. Взглянув на Райли, она тотчас поняла, в чем он нуждается более всего, и проводила в уединенную комнату для гостей.

— Я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин.

— Только сэндвич и чай. Остальное наверстаю утром.

— Вы очень похудели, мистер Аллен. Там, в гостинице, о вас некому позаботиться.

— Не преувеличивайте, миссис Кемпбелл. Мужчина должен быть поджарым, как волк. Без всяких округлостей.

— Вот ваш десерт. — Она протянула яблоко. — Спокойное ночи, мистер Волк.

Она закрыла за собой дверь, но снова вернулась, чтобы сказать:

— Вы самый добрый волк на свете.

Оставшееся лежать на столе яблоко неожиданно напомнило маму. Она тоже угощала, тоже что-нибудь дарила перед тем, как ему уснуть. Но лишь много лет спустя Райли понял, что лучшими подарками были ее песни и сказки. Мама брала его руку в свою, теплую и нежную. Сказка незаметно переходила в сон. Их было много, этих красочных грез. Вымышленный мир путался и смешивался с явью.

Конечно, Райли не мог себя помнить грудным младенцем. Но был уверен, что и тогда мамин голос завораживал его. В доме, где он рос, висела люлька. Висела в углу, рядом со старинным веретеном. В люльке выросло четыре поколения Алленов. Эта семейная реликвия прошла не только сквозь целое столетие, но и вместе с фургоном, запряженным буйволами, преодолела целый континент, начав свой путь в Новой Англии и завершив на тихоокеанском берегу, где теперь находится штат Орегон. В пути любили, рожали детей, пели им колыбельные песни.

Люльку сделал прадед и, подобно скрипичным мастерам, оставил на ней свое имя. Мамины пальцы прикасались к колыбельке, перебирали резные перильца, и самая лучшая скрипка не могла бы сравниться с ее голосом.

…Райли не заметил, как уснул. Так спят очень уставшие люди, разметав руки и зарывшись головой в подушку. Окно было открыто. Прохладный воздух шевелил занавески. Весь остров погрузился в тишину. Ни кашля, ни смеха, ни оклика… Только слитный шум моря и леса.

А ночью ему приснился сон, самый странный из всех, что он видел.

— Это было нечто большее чем сон, — рассказывал он потом своим друзьям. — Я услышал голос. Кто-то звал меня по имени. Я выглянул в окно и был потрясен. Ночное небо напоминало рождественскую елку. Оно вспыхивало в самых неожиданных местах, низвергало водопады света, мигало и пульсировало… Разве что не взрывалось… Наверно, так выглядит северное сияние.

Я был до того заворожен красочным зрелищем, что не сразу заметил человека, стоявшего в нескольких шагах от казармы. Лесной бродяга или сторож, нанятый Бремхоллом, подумал я.

Незнакомец сделал мне знак рукой.

— Прости, что разбудил, — сказал он.

Голос его был глухим, но звучал ясно, тем более что небесная иллюминация не сопровождалась ни единым звуком. Я высунулся из окна, насколько это было возможно:

— Что это значит?

— Лучше выйди. Отсюда виднее, — посоветовал незнакомец.

Любопытство оказалось сильнее желания спать. Кто он, этот человек, так бесцеремонно разбудивший меня?

У порога меня встретил высокий старик. Теперь, когда он стоял совсем рядом, заслонив собой полнеба, я мог разглядеть его куда лучше. Его голова напоминала голову льва. В светлых глазах отражались небесные сполохи. Портрет дополняла борода. Она была такой длинной, что, казалось, растет снизу, от земли. А затем уже переходит в целую копну волос.

— Ведь это вы меня звали? — спросил я не вполне уверенно.

— Да, сын мой. Я тебя звал.

— Но почему вам известно мое имя?

— Я все знаю.

— Все знает один Бог.

— Это правда. Но я хожу под Богом. И один среди грешников остался верен своему Создателю. Потому и обрел благодать пред очами Господа.

— Кто же вы?

— Я — Ной…

— Журналистика — моя профессия, — продолжал Аллен свой рассказ. — Информация — моя стихия. И я просто обязан, как это делает Фемида, взвесить на весах истины каждый факт и любое сообщение. Но лучше это делать без повязки на глазах.

Я не сомневался, что уличу величественного старца во лжи и мистификации. Скоро мне станет ясно, ловкий ли это актер или человек, страдающий манией величия. Я взял ночного незнакомца в оборот. Вопрос за вопросом, как следователь, ведущий дознание, как кадровик, заполняющий анкету.

Итак:

Фамилия: Ной.

Место жительства: Не установлено.

Семейное положение: Женат. Родил трех сыновей — Сима, Хама и Иафета.

Профессия: Скотовод и винодел, судостроитель и мореплаватель.

Был ли заграницей? Да, был. На борту трехпалубного ковчега совершил кругосветное путешествие.

Есть ли награды? Есть. За выполнение особо важного задания. Во время экологического бедствия — ливня и последовавшего за ним потопа — вел спасательные работы. За что получил Божье благословение. Присвоено звание — Праведник.