Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

— Какое удивительное народное единение, — подумал я, подкрадываясь совсем близко. Но тут меня заметила Лариса и голосом, полным неразделенного счастья, закричала:

— Боб, ты куда исчез?! Мы не могли тебя найти! Иди скорее к нам! — ее голос был прерван приветствующими мое появление выкриками прочих, и мне пришлось присоединиться. Но, через пять минут я понял, что, во-первых, в абсолютно мокрых кроссовках танцевать не так удобно, а во вторых, и эта мысль была подкреплена несколькими глотками из разных бутылочек, которые в момент пляски мне подсовывали коварные соучастники, так вот, во-вторых, я четко представил, что могу легко упасть уже в пылающий мангал, что никак не будет способствовать доброму продолжению праздника.

Вынырнув из толпы, я буквально подлетел к входу и ухватился за толстый брус, служивший в этом доме обрамлением входа. Колоритная надпись на висевшей на стене предбанника неоновой вывеске "ЗАЛ ДОСУГА ПАССАЖИРОВ" мелькнула передо мной, отворяя дверь в комнату, я раскусил кабалистический смысл этой надписи, явно указывавшей мне на предстоящую поездку в спальном купе вагона. Я быстро пролетел мимо нескольких предметов обстановки и упал на диван, воткнувшийся в меня своими упругими вздутиями торчащих под обшивкой пружин. Повернувшись для удобства на спину, я широко зевнул и растянулся на скрипящих пружинах. Тут глаза мои поймали черный шелковый флаг на потолке сарая, на флаге белым цветом была изображена некая конфигурация из пальцев, столь любимая героями американских фильмов, а именно вытянутый средний палец при прочих загнутых, указывающий куда-то в неизведанную, но совершенно очевидную даль. Я уже почти успел проникнуться глубоким совершенством этого рисунка, как вдруг ктото толкнул меня в плечо.

— Привет! Меня Боцман зовут. Водку будешь пить? — на меня смотрело небритое лицо, призрачная серость которого отдавала не то, чтобы предсмертным отпечатком неизлечимой болезни, нет, скорее это была просто облысевшая волчья морда с человеческими глазами, внимательно изучающими меня. — "Ночной волк", — скользнула логическая догадка. Лицо выглядывало из толстых кожаных складок байкерской куртки и весьма располагающе оскалило редкие желтоватые зубы. И нет, чтобы отказаться от предложенной затеи, отвернуться и продолжить фантазировать на тему спального вагона, уносящегося по направлению, указанному пальцем на флаге, напротив, я перенял из лап человекообразного зверя крошечную рюмочку и, произнеся еле слышным голосом какую-то здравицу в честь санитаров нашей несчастной Родины ночных волков, отправил ее содержимое в рот. Мою глотку обожгло что-то маслянисто-керосиновое, к горлу подкралась тошнота, я даже кашлянул и затем, похрустев услужливо поданным мне соленым огурчиком, прикрыл глаза. Я оказался в громадном, быстро закручивающимся водовороте летящих вокруг меня цветных пятен, заливающихся смехом лиц, ядовито-зеленоватых зубчатых листьев и, спустя несколько мгновений, погрузился в полную темноту.

Я проснулся с тем поразительно гадким набором чувств, когда мерзкий привкус чего-то прокисшего во рту соседствует с неприятной ломотой во всем теле и полным непониманием того, где я нахожусь и каким образом меня угораздило попасть во всю эту ситуацию. Я лежал, съежившись на диване, поджав к себе ноги и пытался продрать слипшиеся глаза. Мой слух уже поймал досадный фыркающий храп поблизости, а немного раскрывшийся левый глаз уловил на соседнем диване источник этого храпа в виде странной кучи скомканных кожаных курток и куска грязного зеленоватого одеяла, напоминавшего скорее тряпку, из под которых проглядывали аккуратно перешнурованная тонкой тесемкой черная кожаная нога в грязном ботинке и прижавшаяся к верхней части этой ноги взлохмаченная голова Ларисы. Эта картина пробудила во мне благостные воспоминания о том месте, где я провел эту ночь, я сумел приоткрыть и второй глаз и, издавая почти слышимый легкий треск с трудом сгибающихся суставов, встал с дивана на пол. Мои почему-то голые стопы опустились на неприятную холодную слизь грязного пола, кроме того, я сразу почувствовал, как отвратительны не до конца просохшие и смешанные с песком штанины надетых по невиданной логике бытия на голое тело и почти расстегнутых джинсов. Моя память не хотела давать какие-либо бесспорные разъяснения на этот счет, а просохшая глотка требовала непременно что-то влить в нее, и, аккуратно застегнув все железные пуговицы ширинки, я начал осматривать сумрачную комнату.

В этой комнате было всего одно лишь наглухо сколоченное и не открывающееся окно, и слабые лучи солнечного света, проникающие в него, давали весьма хилое освещение, в котором едва проглядывали темные предметы сарайного интерьера. Интерьер этот состоял из двух уже описанных мною перпендикулярно расположенных старых диванов, стоявшей в огороженном кирпичной кладкой углу на трех ножках круглой чугунной печки с асбестовой трубой, уходящей на второй этаж и далее на крышу, столика, заставленного бутылками, магнитофона с раскиданными вокруг него на полу кассетами и ужасного и не поддающегося никакому предметному разбору ковру из мусора, покрывающему своей эстетически неприемлемой растоптанной массой прожженный линолеум пола. Я, однако, сумел сообразить, в чем дело, и увеличил подачу уличного света в помещение, отодвинув коричневую шторку из шелка, висевшую на окне. Тут-то я и приметил симпатичный кругляшок жестяной крышки на кончике бутылки из коричневого стекла, незаметно укрывшейся в углу, этот кругляшок свидетельствовал о ее несомненной девственности и, уже чувствуя внутренностями сладостный вкус приближающейся победы, я схватил эту прохладную, едва не покрытую рекламными капельками влаги бутылку. Мои жадные и ритмичные заглатывания этой чудесной жидкости вполне возможно пересилили по своему звуковому эффекту противный храп кожаных тел на диване. Я ощущал, как потоки этого несравненного напитка проникают в желудок, как они совершают свою чудодейственную функцию врачевания и как словно по мановению волшебной палочки свободно и легко начинают двигаться казавшиеся секунду назад неисправно больными суставы. Как резко повышается настроение, как ярко начинает светить солнце в окно, как сразу хочется совершить массу полезных дел.

Недолго думая, я поднял лежащий на полу веник и начал сметать завалы мусора. Скрупулезно засовывая веник под диваны и в прочие немыслимые щели, я выгребал всевозможные сигаретные пачки, пробки от бутылок, продырявленные бутыли из прозрачного пластика, рваные носки и другие тленные предметы человеческого обихода. Разложив на полу крупный кусок картона, служивший ранее коробкой для какого-то торта, и прилежно оформив на нем все собранное в большую кучу эллиптической формы, смысл которой оставался мне не совсем ясен, я украсил ее липкими на ощупь магнитофонными кассетами и отправил в широкие железные недра открытой печки. Эстетика домашнего уюта всегда по моему представлению должна была соседствовать с эстетикой духовной, а содержание этих слащавых даже по названиям кассет не вызывало у меня не тени сомнения. — "Ну, теперь либо их оттуда достанут, либо приятно проведут вечер у огонька", — мудро решил я, закрывая покрытую копотью дверцу печки и стирая выступивший на лбу пот. — "Самое время выйти на улицу и освежиться", — я просунул испачканные ступни ног во влажные кроссовки, случайно найденные мной в процессе наведения порядка в узкой щели, отделяющей диван от стены, и направился к двери.

Я неспешно вышел из сарая, вдыхая свежий воздух и любуясь окружающей меня картиной погрома. Мне иногда все же представлялось, что у подобной картины тоже есть своя особая притягательность, чарующая притягательность с грохотом и звоном обрушившейся на неприкрытые головы обывателей анархии. Я несколько покачивался, проходя между перевернутым столом с его беззащитно торчащими кверху ножками и упавшим мангалом с рассыпанными вперемешку крупными черными углями и обглоданными куриными костями. Подошвы моей обуви с точностью регистрировали втоптанные в землю шампуры и хрустели зелеными осколками пивных бутылок. Я все еще пытался вспомнить, что же конкретно вчера происходило, особенно в последнем акте этой драмы, но мозг мой, улавливая легкий шелест скомканной грязной газетной бумаги и дребезжание мятых пивных банок на железных прутьях забора, все еще отказывался выдавать требуемую информацию. Я увидел огромный мотоцикл с громадными никелированными цилиндрами приборов управления и скругленными конусами фар, забавным клаксоном из трех никелированных же горнов сбоку на вилке переднего колеса и залитый местами яркими рыжими пятнами засохшего кетчупа. Все-таки выборочные мысли доходили до моего сознания, я вдруг вспомнил, что этот гигант машиностроения зовется его хозяевами «байком». Взор мой пустился дальше: «байк» был прислонен к декоративной алюминиевой решетке, которой была отделана фронтальная стена сарая, и из широких фигурных отверстий этой решетки торчало множество различных по форме, разноцветных и при этом одинаково пустых бутылок. Солнышко светило все ярче и ярче, мне послышалось, как кто-то в глубине комнаты продолжает враждебно храпеть, и я понял, что окончательно ничего не могу вспомнить. С этой мыслью я решил обогнуть сарай, дабы обновить его заднюю стену радостно журчащей свежей струей, состав которой, уже, правда. переработанный организмом, в мельчайших подробностях градусов и калорий отчетливо обозревался в ячейках декоративной решетки.