Екатерина II без ретуши - А. Фадеева

В воскресенье, 2 ноября 1796 г., императрица Екатерина в последний раз появилась публично. Казалось, она вышла для того только, чтобы проститься со своими подданными. Когда она скончалась, все были поражены, вспоминая впечатление, которое она произвела в тот день.

Хотя публика собирается обыкновенно каждое воскресенье в кавалергардской зале, а двор – в дежурной комнате, императрица редко проходила по кавалергардской зале: чаще всего она прямо выходила из дежурной комнаты, через обеденную залу в дворцовую церковь, куда она приглашала также великого князя, своего сына, или внука, когда великого князя-отца не было там, и слушала обедню с антресолей внутренних апартаментов, одно окно которых выходило в алтарь церкви. 2 ноября императрица пошла к обедне через кавалергардскую залу. Она была в трауре по королеве португальской и выглядела лучше, чем все последнее время. После обедни императрица довольно долго оставалась в тронной зале. Г-жа Лебрен только что окончила портрет во весь рост великой княгини Елисаветы, который она в этот день представила императрице. Ее величество велела поместить его в тронной зале; она долго его рассматривала, изучала во всех подробностях и высказывала о нем свое мнение в беседе с лицами, приглашенными в этот день к ее столу.

Затем состоялся большой обед, как это было принято по воскресеньям. Среди приглашенных находились великие князья Александр и Константин, а также их супруги. Это был не только последний день, когда великие князья с супругами обедали у ее величества, но и последний раз, когда она их видела. Они получили приказ не являться к ней вечером. В понедельник, 3-го, и во вторник, 4-го числа, великий князь Александр и великая княгиня Елисавета были в опере. В среду, 5-го числа, в 11 часов утра, когда великий князь отправился гулять с одним из князей Чарторижских, за ним, с величайшей поспешностью, прислали от графа Салтыкова к великой княгине Елисавете. Граф Салтыков просил ее сообщить ему, не знает ли она, где находится великий князь. Великая княгиня не знала этого. Немного спустя великий князь явился к ней крайне взволнованный известием, полученным от графа Салтыкова, который посылал отыскивать его во всех уголках Петербурга: он уже знал, что императрица почувствовала себя дурно и что граф Николай Зубов послан в Гатчину. Великий князь Александр так же, как и великая княгиня Елисавета, был подавлен этой новостью; оба они провели день в невыразимой тоске. В 5 часов вечера великий князь Александр, с трудом сдерживавший до тех пор первое движение сердца, получил позволение графа Салтыкова пойти в комнату императрицы. В этом утешении ему сперва было отказано без всякой видимой причины, но о мотивах этого запрещения легко догадаться, зная характер графа Салтыкова. При жизни государыни ходил весьма распространенный слух о том, что ее величество лишит своего сына права престолонаследия и провозгласит своим наследником великого князя Александра. Никогда я не была уверена в том, чтобы императрица действительно имела эту мысль, но достаточно было одних этих слухов, чтобы граф Салтыков вздумал запретить великому князю Александру вход к бабушке до приезда отца. Ввиду того, что великий князь-отец должен был вскоре приехать, великий князь Александр и великая княгиня Елисавета отправились к императрице в 6-м часу вечера. Во внешних апартаментах встречались только дежурные и прислуга с грустными лицами.

Уборная, находившаяся перед спальней, была переполнена лицами, предававшимися сдержанному отчаянию. Войдя в слабо освещенную спальню, великий князь и великая княгиня увидали императрицу, лежавшую без сознания на полу, на матрасе, огороженном ширмами. В ногах ее стояли г-жа Протасова, камер-фрейлина, и г-жа Алексеева, одна из первых камер-фрау; их рыдания вторили страшному хрипению государыни. Это были единственные звуки, нарушавшие глубокое безмолвие. Великий князь Александр и его супруга оставались там недолго. Они были глубоко тронуты. Их высочества прошли через апартаменты императрицы, и по внушению своего доброго сердца великий князь отправился к князю Зубову, жившему рядом. Так как та же галерея вела к великому князю Константину, то великая княгиня Елисавета пошла к своей невестке. Им нельзя было оставаться долго вместе, следовало готовиться к встрече великого князя-отца. Он приехал к семи часам и, не зайдя к себе, остановился с супругой своей в апартаментах императрицы. Павел виделся только со своими сыновьями: невестки его получили приказание оставаться у себя. Комната императрицы наполнилась тотчас же лицами, преданными великому князю-отцу; то были, по большей части, люди, взятые из ничтожества, которым ни таланты, ни рождение не давали права претендовать на места и на милости, о которых они уже мечтали. Толпа увеличивалась в приемных все более и более. Гатчинцы (так называли лиц, о которых я только что говорила) бегали, толкали придворных, спрашивавших себя с удивлением, что это за остготы, одни только имевшие право входа во внутренние покои, тогда как прежде их не видывали даже в приемных.

Великий князь Павел устроился в кабинете, рядом со спальней своей матери, так что все, кому он отдавал приказания, проходили, направляясь в кабинет и обратно, мимо еще дышавшей императрицы, как будто бы ее уже не существовало. Это крайнее неуважение к особе государыни, это забвение священных чувств, возмутительное по отношению даже к последнему из подданных, взволновало всех и выставило в дурном свете великого князя-отца, который допустил это.

Ночь прошла таким образом. Был момент, когда появилась надежда, что врачебные средства произведут свое действие, но скоро эта надежда была потеряна.

Великая княгиня Елисавета провела ночь одетой, ожидая с минуты на минуту, что за ней пришлют. Графиня Шувалова приходила и уходила. Каждую минуту доставляемы были сведения о состоянии, в котором находилась императрица. Великий князь Александр не возвращался домой со времени приезда своего отца. Около трех часов утра он вошел вместе со своим братом к великой княгине Елисавете. Они уже облеклись в форму батальонов великого князя-отца, служивших в царствование Павла образцом, по которому преобразовали всю армию. Иногда ничтожные обстоятельства имеют более важные последствия, чем другие, более серьезные. Вид этих мундиров, которые не допускались нигде, вне пределов Павловска и Гатчины, и которые великая княгиня до сих пор видела на своем супруге только тогда, когда он надевал их тайком, – потому что императрица не любила, чтобы внуки ее учились прусскому капральству, – вид этих мундиров, над которыми великая княгиня тысячу раз насмехалась, уничтожил в эту минуту последнюю иллюзию, которую она старалась еще сохранить. Великая княгиня разразилась слезами: это были первые слезы, которые она могла наконец пролить. Ей казалось, что из тихого, радостного, надежного убежища она была внезапно перенесена в крепость. Появление великих князей было непродолжительно. К утру дамы получили приказание надеть русское платье: это значило, что кончина государыни приближается. Однако весь день прошел еще в ожидании. Императрица была в жестокой и продолжительной агонии, ни на минуту не приходя в сознание. 6-го числа, в 11 часов вечера, пришли за великой княгиней Елисаветой и ее невесткой, бывшей у нее: императрицы Екатерины уже не было в живых. Великие княгини прошли сквозь толпу, почти не замечая окружающего. Великий князь Александр встретил их и сказал, чтоб они стали на колена, целуя руку нового императора. У входа в спальню они нашли государя и императрицу Марию. Приветствовав их, великие князья с супругами должны были пройти через спальню мимо останков императрицы, не останавливаясь, и войти в смежный кабинет, где застали молодых великих княжон в слезах. В это время императрица Мария деятельно и с полным присутствием духа занялась одеванием почившей императрицы и уборкой ее комнаты. Усопшую положили на постель и одели в домашнее платье. Императорское семейство присутствовало на панихиде, которая отслужена была в самой спальне, и, поцеловав руку почившей, отправилось в дворцовую церковь, где император принимал присягу в верности. Печальная церемония окончилась только к двум часам утра.