Бальтазар Косса - Дмитрий Балашов

Прикрыв морщинистыми веками глаза и соединив пальцы рук, Джованни Доменичи приготовился слушать, слегка втянув голову в плечи и сейчас вновь, как никогда, напоминая старую мудрую черепаху. Он слушал Дитриха фон Нима, иногда склоняя голову, бормоча порой: «Неплохо, неплохо!» В двух-трех местах предложил вставить более сильные выражения. Бестрепетно приказал фон Ниму приписать, что Косса был защитник раскола церкви, тут же и пояснив:

– Это очень важная деталь для нынешнего собора! Знаю, знаю, что ты, Дитрих, тоже заигрываешь с этими д’Альи и Жерсонами, но я считаю, что власть папы должна быть абсолютной властью. И ежели мы намерены снять Коссу, то и обвинять его надобно, прежде всего, в том, что гибельный нынешний церковный раскол – его рук дело!

Доменичи учительно поднял вверх указующий перст, лицо его осуровело. Теперь перед Нимом сидел уже не старый муж церкви милующей, но инквизитор, воин церкви карающей.

– И вставь еще, – почти грозно добавил он, – что Иоанн XXIII защищал ереси! Да, да защищал! Мы собрались судить еретика Виклифа и его последователя Яна Гуса. И осудить Коссу должны именно за потворство этим гнусным врагам нашей церкви!

Когда Дитрих, наконец, начал читать исправленный текст, Доменичи уже только склонял голову одобрительно, а когда дошла речь до того, что Косса напоминал не папу, а конного солдата, вновь поощрительно воздел перст, примолвивши:

– Вот, вот! Ничего церковного, ничего духовного не было и не могло быть в нем!

– «Иоанн был с самого своего младенчества человек непослушный, бесстыдный, нечистосердечный, не снисходительный к ближним», – читал фон Ним.

– Так, так! – поддакивал Доменичи. – А что он был в молодые годы пиратом, это ты объясняй всякому, кому будешь вручать эту грамоту, но писать это не нужно, ибо – увы! – многие папы начинали свой путь не так, как должно… Но слушаю, продолжай!

– «Притом он употреблял все виды святокупства, чтобы достичь папского достоинства. В бытность легатом он был бич зависимых народов. А чтобы достичь папства, он опоил ядом Александра V…»

– И не только его! Смерть Козимо Мильорати, папы Иннокентия VII, тоже на его совести! – поддакнул Доменичи.

– «А будучи папой, Косса не исполнял никаких своих духовных обязанностей, он был небогомолен, я не соблюдал ни постов, ни воздержания, и ежели отправлял когда мессу, то поступал всегда неблагопристойно и безчинно, походя более не на папу, а на конного солдата!».

На бледном лице Дитриха явился румянец, голос окреп и даже зазвенел:

– «Он утеснил бедных! Был враг правосудия, защитник злых, идол святокупцев, раб роскоши и соблазн церкви! Публично продавал архиерейские места, доходы. (Все грехи Томачелли, Дитрих, мстительно, тоже приписал Коссе.). Продавал мощи и святые тайны! Он пытался продать во Флоренцию за сто тысяч дукатов голову Иоанна Крестителя[42]. Он расточал церковные имения, отравлял ядом неугодных ему, был человекоубийца, клятвопреступник, защитник раскола. Иоанн – человек развращенных нравов, не смотрящий ни на стыд девиц, ни на святость брака, ни на преграду монастырей, ни на законы естества, ни на уставы родства. Он был жесток, и не мог ни в чем исправиться, защищал ереси и нечестие…»

– Так, так! – повторял Доменичи. – Еще припиши, он-де утверждал, что душа не бессмертна и нет будущей жизни! Ибо мы боремся не с папой! – Доменичи вновь поднял вверх указующий перст. – Но с хищным волком! С еретиком, токмо по попущению занявшим папское кресло! Мы боремся с дьяволом! – значительно домолвил он. – С дьяволом во плоти, дабы утвердить власть подлинного папы!

Вот эту-то бумагу, с попутными разъяснениями, Дитрих фон Ним, обегавший в эти дни всю Констанцу и сумевший получить негласное одобрение Сигизмунда, и представил, среди прочих, Генри де Бофору, который, прочтя, буквально вытаращил глаза и вопросил с великим удивлением:

– Зачем это вам нужно? Вы же собираетесь вместе с грязной водой выплеснуть из лохани и ребенка! В хорошеньком же виде представили вы церковь и самих себя, ежели избрали подобного папу! Не надо, не надо! Уберите, уберите от меня это сочинение и, ради Бога, не показывайте его больше никому! Вы хуже лоллардов и самого Виклифа! Помыслите, фон Ним, к чему может привести это ваше сочинение!

Увы! Возможно, сама судьба повернулась бы по-иному, ежели бы все отнеслись к этой бумаге так же, как де Бофор!

Однако фон Нима, как камень, выпущенный из пращи, уже ничто не могло остановить. Он бы и сам не сумел остановить себя, ежели бы, скажем, Джованни Доменичи этого потребовал. Но Доменичи только довольно потирал руки. В его голове уже складывался план: не удастся ли, скинув Коссу и сместив де Луна, оставить на престоле Святого Петра ветхого деньми Григория XII? Который, естественно, вскоре отойдет в лучший мир, и тогда… Тогда, быть может, и не Забарелла, и не эти смешные французы, а он, именно он, магистр богословия, стойкий доминиканец, преподаватель и епископ Рагузы, кардинал… быть может, он?!

Доменичи ненавидел многое и многих. Именно он, после осуждения Коссы, возглавил комиссию по борьбе с ересью и добился сожжения Яна Гуса и Иеронима Пражского. Он и для Иоанна XXIII требовал костра. Как он ненавидел вольную Флоренцию! Но сейчас перед ним замаячила вожделенная, когда-то недостижимая ступень высшей церковной власти, и он уже, безотчетно, начинал подсчитывать – кто из кардиналов на грядущих выборах мог бы отдать свой голос именно за него?

События, меж тем, развивались и уже приобретали лавинообразный характер. Беда Коссы заключалась в том, что против него, по разным поводам, оказались почти все. Против него был сам Сигизмунд, на защиту коего он надеялся, направляясь в Констанцу. И Сигизмунд был против Коссы потому, что мечтал о восстановлении Германской империи Гогенштауфенов, о завоевании Италии и подчинении себе римского престола. Его всю жизнь раздирали грандиозные планы, для выполнения которых у него всегда не хватало ни времени, ни сил, ни таланта или, хотя бы, терпения. Против Коссы, по идейным соображениям, были профессора Парижского университета, полагавшие, что власть соборов должна быть выше власти пап. Против него были, естественно, кардиналы Григория XII. Против него были и тайные сторонники учения Виклифа, вчерашние друзья и соратники, жаждущие сами добраться до папского престола. Слишком многие были против него!

События продолжали развиваться по нарастающей. 7 февраля состоялось решение о порядке голосования по «нациям», составленное д’Альи. 12 февраля герцог Лотарингский вблизи Констанцы столкнулся с венграми Сигизмунда, начинавшими окружать город. 18 февраля в Констанцу прибывает Жан Жерсон, тотчас объединившийся с д’Альи.

Два сильно пожилых человека, выбившихся из низов, уважаемых, уверенных в справедливости высказываемых ими идей, беседуют друг с другом.

Сорбонна – главный факультет Парижского университета, и, естественно, сперва разговор идет о парижских делах. Жерсон рассказывает, а д’Альи, протянув худые руки к огню камина, слушает. Ему холодно. Старая кровь уже плохо греет его не в меру исхудалое тело. Внимает Жерсону он несколько свысока. Он сочувствует арманьякам, но уже мыслит категориями вселенской церкви. Он уже разочаровался в Иоанне XXIII, твердо уверенный, что его надо снимать, и папой избирать кого-то из французов. Толкуют о ненадежности бургундцев, о новом изгнании евреев из Франции, о том, что с Англией, возможно, скоро начнется война, что дел не поправить, пока на троне сидит сумасшедший король. Обсуждают и отвергают возможности старшего из принцев, Людовика, дофина (ни тот ни другой не догадываются, что он умрет в 1416-м году, вскоре после битвы под Азенкуром).

– Второй сын безумного Карла VI, – горячится Жерсон, – Жан, герцог Гиенский, – зять герцога Бургундского и, увы, находится целиком под влиянием тестя!

Третий сын, Карл, никаких надежд не вызывает ни у того, ни у другого. Его, кстати, герцог Анжуйский только что женил на своей дочери Марии, и Иоланта Арагонская сразу увезла зятя к себе, на юг.

Д’Альи занимается астрономией и потому сообщает, передергивая плечами:

– Гороскоп дофина ничего хорошего не сулит!

– Ну, а тут на кого можно положиться? – спрашивает в свою очередь Жерсон.

– Не ведаю. Приедут из Кракова, ждем! Боюсь, доживем до той поры, когда и у московитов появится университет!

– Схизматики! Их только не хватало! – пренебрежительно передергивает плечами Жерсон.

– Вот именно!

Д’Альи молчит, глядя в огонь, и думает, думает поневоле, хотя старается об этом совершенно не загадывать: «Быть может, папою выберут меня?».

В конце февраля – начале марта д’Альи и представители Венского университета являются на прием к Сигизмунду. Разговор идет о Богемии, о Яне Гусе, о чехах.

Однако все это время список грехов, Иоанна XXIII ходит по рукам, порождая волнения и слухи. Слухи о якобы возможном прибытии Бенедикта XIII, слухи о так и не состоявшемся прибытии Григория XII…