Дориан Дарроу: Заговор кукол - Екатерина Лесина

— Настолько правдоподобный, что ты до сих пор его помнишь?

…руки в крови. Запах ее лишает Ульрика воли, заставляя покинуть укрытие. Он идет, медленно, борясь сам с собой, и останавливается лишь у самой кровати.

Женщина в ней слишком поздно замечает Ульрика и не успевает набросить простыню на тело.

— П-простите, — говорит он, глядя на ее руки.

— Зачем ты здесь? — этот голос непривычно хрипл, а глаза блестят ярко, как никогда. — День на дворе, а тебе не спится?

Да. И нет. Ульрик хотел пробраться в оружейную залу, но окна в ней оказались открыты, и Ульрик испугался и убежал, спрятавшись в ближайшей комнате.

— Непослушный мальчишка, — качает она головой и встает, такая большая и страшная. — Сильно обжегся?

Не очень. И уже не болит. Ну разве что самую-самую малость.

— Ничего, сейчас мы тебя подлечим. Стань в угол. Отвернись.

Ульрик подчиняется. Он думает лишь о том, что в комнате очень вкусно пахнет, и что ради этого запаха можно будет перетерпеть порку, которой точно не миновать. Бабушка не любит, когда ее беспокоят.

Бабушка разрешает повернуться и протягивает кубок.

— Пей. Давай, милый, одним глотком. Надеюсь, тебя-то не стошнит?

Ульрик пьет. Кровь вкусная. Много вкуснее той, которую ему подают за завтраком. Он пальцем выбирает все до последней капли, и бабушка не делает замечания.

Наоборот, она обнимает Ульрика и шепчет:

— Ты настоящий Хоцвальд. Ничего, мы постараемся справиться с этим. Правда?

Ульрик кивает. Ему хорошо. Ему еще никогда не было настолько хорошо. Он засыпает. А проснувшись, удивляется тому, сколь ярок и правдоподобен был сон.

— Этого не могло быть на самом деле! Не могло!

— Могло. Не веришь — пойди спроси. Теперь старуха скажет правду. На пороге смерти не лгут.

— Прекрати. Пожалуйста.

— Нет. Ты должен признать, что ты просто следуешь зову натуры. Волк может притвориться овечкой, но вряд ли он способен есть траву.

Крысиный писк стал невыносим, и Ульрик, сорвавшись с места, кинулся бежать. И бежал, не разбирая дороги, пока путь не преградила темная заводская ограда. Упершись обеими руками, он стоял, пытаясь отдышаться, глотая сдобренный золою воздух, сквозь горечь которого явственно проступал вкус крови.

— Эмили… почему Эмили?

Ответа не было. Но он и так знал: Эмили — ключ. Если ее убить, все изменится.

Он станет свободен.

— Глава 38. И снова о решениях, каковые требуют немалой силы духа

— Где ты был? — леди Фэйр изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал ровно. Джордж молча передал камердинеру цилиндр, перчатки и трость; отстранил Джорджианну, словно она была помехою и поднялся к себе. Леди Фэйр, наплевав на приличия, бросилась следом, но лишь затем, чтобы услышать, как в замке поворачивается ключ.

Несправедливо!

— Джордж! Я хочу поговорить! Я… — Джорджианна смолкла, поймав удивленный взгляд горничной. Следует взять себя в руки.

Сплетни пойдут. Сплетни уже ходят, обрастая подробностями. Скоро расцветут притворно-сочувствующими взглядами, выпустят шипы якобы случайных фраз, оплетут безысходностью, от которой средство одно — спрятаться.

Прятаться Джорджианна не умела. Вернувшись к себе, она достала из тайного отделения шкатулки письмо и, перечитав, фыркнула: лоретка была нагла.

Интересно, чего она хочет? Зачитать пафосный монолог о высокой любви? Или сразу потребует, чтобы Джорджианна исчезла? Станет грозить? Умолять? Насмехаться?

Головная боль, неотступная в последние дни, полыхнула в висках, а на шелковую перчатку упала капля крови.

Джорджианна поспешно запрокинула голову и, сунув лист в шкатулку, дернула за шнур.

— Льда принесите, — велела она горничной, зажимая переносицу пальцами. — И побыстрее.

Принесли. Препроводили в кровать. Раздели. Уложили, окружив заботой, от которой Джорджианна почувствовала себя соврешенно обессиленной. А кровь из носу все шла и шла, марая один платок за другим. Потом все-таки остановилась, но дышать стало тяжело и неудобно.

И Джордж не заглянул, хотя ему, наверное, доложили.

Конечно, доложили. Джорджианна сама посылала горничную.

А раньше он всегда приходил и сидел у кровати, иногда читал вслух, смешно запинаясь и перевирая слова… с этой мыслью Джорджианна заснула. И проснулась от ощущения присутствия. Лорд Фэйр стоял у кровати, глядел, и выражение лица его было престранным.

Увидев, что Джорджианна открыла глаза, он спросил:

— Как ваше самочувствие?

— Благодарю. Уже лучше.

Кивок. И сухое, отстраненное:

— Возможно, для тебя лучше будет покинуть Сити. Скажем, отправиться на воды…

— Нет! — Джорджианна не позволила договорить. — Я останусь. Я обещала… обещала Эмили свою помощь. Ко всему будет весьма неразумно игнорировать приглашение Ее Величества.

— Ах да, конечно, как я мог забыть о бале. В таком случае, не смею вас больше тревожить, — поклонившись, Джордж удалился.

Леди Фэйр удалось не заплакать. Она позволила себе немного полежать, слушая бессмысленную трескотню личной горничной, которая вдруг решила заполнить неловкую паузу. Затем Джорджианна решительно велела девице убираться, и та не посмела перечить.

Наступившая тишина была оглушающей, даже пламя в камине горело бесшумно, только где-то в стене стрекотал сверчок.

Смеялся над участью глупенькой Джорджианны.

Леди Фэйр села в постели. Стянула чепец, пальцами выдрала ленты из кос, и сама косы расплела. Мизинцем выскребла из носу кровяные сгустки. Продышалась. Встала.

Подошла к шкафу.

Окинув внимательным взглядом содержимое, леди Фэйр принялась вытаскивать шляпные коробки одну за другой, бросая их на пол. Николь вертелась под ногами и скулила, требуя ласки, но в кои-то веки своего не добилась и обиделась. Она села в шляпку из итальянской соломки и заскулила…

Добравшись до задней стенки шкафа, леди Фэйр сняла навесную панель и вытащила шкатулку. Вернувшись к столику Джорджианна тщательнейшим образом протерла шкатулку от пыли, после чего некоторое время разглядывала, но в конце концов, решившись, откинула крышку.

Внутри, почти сливаясь с черным бархатом подложки, лежал прадедов шотландский пистолет.

Джорджианна никому не позволит смеяться над собой.

Фло почти дошила платье. Жесткие пальцы ее мяли ткань, расправляя и натягивая, проверяя крепость шва, хотя никакой надобности в том не было. Однако работа эта помогала Фло отвлечься от мыслей и сомнений, что час от часу крепли.

Вот навощенная нитка обмоталась вокруг мизинца, растянулась и треснула, выпустив распушенные хвосты, которые Фло ловко скрутила узлом. Лишнее — откусила.