Сторож брату своему - Ксения Медведевич

Тарег мрачно кивнул. В саду вокруг Абу Нуваса продолжалось буйное веселье.

— Сейид?..

— Я слушаю, слушаю тебя, Абид.

— Ну так вот, — снова утираясь рукавом, продолжил шептать юноша, — он все пил и пил, а они все разбирались и разбирались с бумагами, и к полудню все разобрали. И даже про флот все решили, сейид, где там, и что там, да какое число кораблей нужно на верфи заложить, и катибы все обсчитали и сметы все подписали уже…

— Короче, юноша, — нетерпеливо поднял уши кот.

— Да я уж заканчиваю, — со вздохом отозвался бедуин. — Ну а потом халиф позвал слугу, чего-то ему пошептал, а тот ушел. А потом эмир верующих дал знак Али ибн Исе и Сулайману ибн Али встать и отойти в сторону. И тут же вошли воины с кувшинами сырой нефти, залили ей гору чертежей, бумаг и тетрадей — и подожгли. Али ибн Иса, как это увидел, разодрал на себе одежды и повалился на пол со словами: «Всевышний слишком справедлив, чтобы примириться с тем, что наследник пророка и вождь его общины — человек, творящий подобное!» А халиф наш только рассмеялся и пошел уединиться с Кавсаром…

— Насчет справедливости Всевышнего ваш Али ибн Иса попал в самую точку, — мурлыкнул Имруулькайс. — Во всяком случае, в нее очень хотелось бы верить, в эту справедливость. Ну так а что же случилось потом? Что ж так быстро разомкнули объятия двое возлюбленных?

Абид в который раз настороженно покосился в сторону кота.

— Джинн прав, о юноша, — вздохнул Тарег. — Что делает наш халиф сейчас? Зачем я так срочно понадобился эмиру верующих и предстоятелю аш-Шарийа перед лицом… — тут нерегиль покашлял, — …ну, понятно, короче, перед каким лицом.

Юный бедуин встрепенулся:

— А сейчас он сидит с рабынями этими новыми и евнухами, о сейид, музыку слушает и все такое… а зачем он вас позвал, я не знаю… — парнишка растерянно поморгал длинными ресницами. — Вот только батюшка велел передать — лютует, мол, сегодня наш халиф…

— Я понял, — кивнул Тарег. — Передай батюшке мою благодарность за предупреждение, о Абид. А себе возьми вот это.

Нерегиль снял с пальца маленькое кольцо с сапфиром и протянул юноше. Тот выпрямился на циновке, гордо вздергивая подбородок и отстраняясь:

— Не оскорбляйте племя таглиб, сейид. Я не посыльный и не слуга.

И, коротко кивнув, Абид встал и вышел с террасы.

— Видал? — фыркнул джинн. — Точно конец света при дверях — бедуин от подачки отказывается…

Тарег, улыбаясь, надел кольцо обратно на палец и тоже встал.

— Эй, а я? — заскулил Митама, поднимаясь на короткие передние лапки.

— Нет, дружище, — покачал головой нерегиль. — Тебя я туда не возьму. Присмотри за ним, Имру…

— Эй, — насторожился джинн, — ты что это, приятель? Никак прощаешься?..

Тарег лишь фыркнул, поправляя рукава фараджийи и одергивая ее у пояса.

— Все, я пошел, — и поднял ладонь в прощальном жесте.

Кот подошел к самым его ногам и задрал голову:

— Слышь чего, Полдореа… Ты это… Будь осторожен. Обещаешь? Чего ты смеешься на меня, чего ухмыляешься, кокосина твердолобая!.. Обещаешь?..

— Обещаю, обещаю… — засмеялся Тарег.

И вышел с террасы.

Харат,

дворец наместника,

некоторое время спустя

Над садом взлетела ханьская потешная ракета. Хохоча и сбиваясь в стайку, девушки прикрывали лица длинными рукавами. В свете ламп и свечей, расставленных по бортикам прудов и на лестницах, блестела вышивка на кафтанах, колыхались, брызгая искрами, серьги в ушах, сверкали бриллиантики в брошах на чалмах. Переодетые юношами невольницы качали бедрами, оттопыривали задки, щурили подведенные басмой глаза. Кто-то уже начал перемигиваться с евнухами, из которых только Кавсар сидел с кислой миной, отпивая глоток за глотком из большой чаши.

На коленях у аль-Амина, лицом к нему, сидела молоденькая рабыня: худоватая, с острым большеротым личиком и бледной кожей. Девушка перебирала волосы халифа, спадавшие роскошными подвитыми кудрями из-под великолепной чалмы. Аль-Амин хихикал в ответ на ее щекотку, а девушка вдруг склонилась к его уху, прилипая к груди всем тощеньким телом. Ладонь халифа сползла на ее зад, едва прикрытый прозрачными шальварами с широким золотым поясом. Кафтан он с нее уже снял, и теперь грудки невольницы прикрывал лишь тонкий шелк рубашки. Аль-Амин сдвинул ткань и прихватил губами остро торчащий сосок. Кабиха истомно застонала.

Неожиданно девушка оторвалась от халифа, отстраняясь на длину вытянутых рук. Запрокинув голову в тяжелой мужской чалме, она звонко расхохоталась. И принялась медленно, выгибая спину, подниматься и опускаться на бедрах аль-Амина. Тот с силой прижал ее зад к себе, растопыривая ладонь. Девчонка снова застонала — и принялась мелко, как будто клюясь, целоваться:

— Ты позволишь мне быть твоим голубком, о повелитель?.. — с трудом выдохнула она сквозь влажные накрашенные губы.

— Давай, давай, быстрее… — тяжело дыша, шептал Мухаммад. — Сегодня ночью я попробую, так ли ты там узка, как мне обещали…

И, прихватив невольницу за затылок, принялся сосать ей язык. Она вскрикивала на ширазский манер, извиваясь всем телом. И вдруг снова вырвалась и откинулась:

— Но только если ты сдержишь обещание, о мой халиф!..

И снова захохотала. Аль-Амин, стискивая ей ягодицы, застонал сквозь зубы и, блаженно выдыхая, ослабил хватку:

— Все, что ты скажешь, моя уродливая детка…

Невольницу звали Кабиха, и женщины харима, поначалу смеявшиеся над некрасивой тощей стервозиной, теперь предпочитали задабривать ее подарками. Халиф обратил внимание на страшненькую подавальщицу из новомодных гуламийат еще до злосчастной охоты под аль-Мадаином. А уж после того, как эмир верующих оправился от падения с коня, все закрутилось вовсе не на шутку.

Кабиха льнула к нему, как шкурка змеи, и аль-Амин, поначалу лишь пощипывавший невольницу за зад, уже третий день не отпускал ее от себя, тиская при каждом удобном случае. Комнатные рабыни передавали, что уродина мало того, что кобенится и капризничает, так еще и не допускает эмира верующих до себя — как дойдет до дела, так вырывается и сбегает, и халиф, распаленный и яростный, отводит душу с евнухами. Еще рассказывали — но шепотом, и шепотом очень, очень тихим — что девчонка пролезла в любимицы не без помощи магии: вроде как неделю назад у нее появилось колечко с пиритом — а этот камень, как известно, привлекает к своему носителю взгляды и вызывает неодолимое притяжение. Но достоверно все знали лишь одно: Кавсар забыт, теперь всем крутит Кабиха, вот так вот.

К тому же сейчас на пальцах девки брякало столько перстней, что и не вдруг сосчитаешь. А на большом пальце правой руки красовался огромный, редкостного зеленого отлива рубин в золотой оправе. Рабыни шептались, что его торжественно преподнес не кто-нибудь, а главный евнух, устад Бишр. Уж если смотритель харима носит подарки этой козе — что ж, значит, власть ее над эмиром верующих укрепилась, как стена дозорной крепости…