Сторож брату своему - Ксения Медведевич

Имруулькайс обернулся, щуря большие зеленые глаза:

— Вот, Полдореа. А ты мне не верил… Им конец света не страшен. Они ко всему приспособятся — как тараканы…

Юнцы размахивали рукавами, требуя еще арбузного вина. Абу Нувас, покачиваясь, раскланивался, прижимая к груди отягощенную огромными перстнями руку.

Тарег отхлебнул из чашки, сморщился, и, сплюнув гадкую жидкость, ответил:

— Это просто идиот, Имру. К тому же пьяный.

— Я б даже сказал — непросыхающий, — подал голос Митама.

Стайка молодежи вокруг придворного поэта гомонила и толкалась. Опасливо поглядывающие купцы подхватили кувшин и принялись оттаскивать подальше свой ковер.

Кот поднялся и потянулся, вытягивая передние лапы. И заметил:

— Знаешь, Полдореа, что мне более всего непонятно в этой жизни?

Тарег вежливо поднял брови.

— Почему им все сходит с рук, а? — зло прошипел джинн. — Вот смотри: этот придурок надекламировал сейчас на такой счет в аду — и ничего! Ничего! А ты? Ты решил проучить распустившего руки слабоумного засранца-мужеложца — и что? Тебя ангелы… — тут кот поднял голову и оскалился в небо, — …вздернули в петельке так, что на шее до сих пор след остался. Потому что, видите ли, кля-аатва у тебя… Догово-ооор… А у людей? А?! У них договора — нет, что ли?!..

— Не знаю, Имру, — вздохнул Тарег.

Потрогал подживающее горло и выплеснул содержимое чашки на оранжевые цветы у ступеней айвана.

— Да срал я всем этим ангелам прямо на середину темечка, — прошипел Имруулькайс и, задрав лапу вверх, принялся вылизываться.

Нерегиль криво улыбнулся.

И снова зажмурился, подставляя лицо солнцу.

Тут из сада донеслись громкие крики, смех — и запинающийся, пьяный голос Абу Нуваса:

— Снова изъявляю тебе почтение, о обладатель светлого лика! Не соизволишь ли ты почтить нас новой декламацией, о Утайба ибн Науфаль?

— Кто-о?.. — удивился Тарег, приоткрывая глаз.

Имруулькайс обернулся к нему:

— Я так им представился. Когда я кочевал с бедуинами, то говорил, что мне покровительствует джинн, которого зовут Утайба ибн Науфаль. Не называться же мне именем поэта, который для них давно умер?

Молодые люди пытались подняться на ноги, хохоча и приветственно взмахивая руками. Зеленые листочки абрикоса шелестели на легком ветерке. Закат окрашивал небо в пурпурно-фиолетовые цвета. На крышах и беленых стенах дуканов лежали последние отблески огромного садящегося солнца.

Имруулькайс повернулся к своему противнику. Встопорщил шерсть между лопатками. И мявкнул:

— Тихо! Я принимаю твой вызов, о Абу Нувас!

Молодежь примолкла. Остальные посетители питейного заведения делали вид, что заняты своими делами, но тоже внимательно слушали.

— Это стихи на случай, — звучно проговорил джинн. — Среди развалин Касифийа есть старое кладбище. Однажды вечером я шел между надгробий, и увидел на покосившейся плите изображение прекрасной женщины. Стройная и молодая, она сидела перед зеркалом, — словно смотрясь в него последний раз и прощаясь с жизнью. У той могилы я и заночевал. Теперь же я хочу посвятить надгробию стихи.

Имруулькайс важно сел, поднял морду и продекламировал:

Нам быть соседями — друзьями стать могли б:Мне тоже здесь лежать, пока стоит Асиб.Я в мире одинок, как ты — во мраке гроба…Соседка милая, мы здесь чужие оба.Друг друга мы поймем, сердца соединим, —Но вдруг и для тебя останусь я чужим?Соседка, не вернуть промчавшееся мимо,И надвигается конец неотвратимо.Всю землю родиной считает человек —Изгнанник только тот, кто в ней зарыт навек.[10]

Плавно обернув вокруг лап хвост, Имруулькайс с достоинством раскланялся под восхищенные возгласы. Абу Нувас прижал к груди ладони:

— Благослови меня, о наставник!

Джинн важно кивнул сопернику, поднялся, подошел к Тарегу:

— Вот так вот! — и встряхнулся, вздергивая вверх хвост, как знамя. — Будут знать, с кем имеют дело…

Но нерегиль ничего не успел ответить — в дверном проеме показался семенящий и мелко кланяющийся хозяин:

— Сайида… сайида… — ханец кивал, подобострастно жмуря узкие глазки. — Большого прощения прошу, там спрашивают тебя, сайида, совсем мальчишка спрашивает, говорит, срочная дела у него до сайида…

— Пусть войдет, — тихо ответил Тарег.

Джинн и Митама переглянулись:

— Это кто? — поднял уши кот.

— Сейид!..

Это был Абид ибн Абдаллах. Взмахнув полами штопаного бишта, он влетел на террасу и с деревянным стуком обвалился на доски пола:

— Сейид!.. — юноша чуть задыхался — видно, бежал сломя голову.

— Что случилось, о Абид? — спокойно поинтересовался Тарег.

Молодой человек любопытно стрельнул глазами в сторону черного кота — о джинне-поэте, декламирующем в винной лавке старого Хунь-линя, уже был наслышан весь город — и выпалил:

— Тебя ищут по всему Харату, о сейид! Халиф тебя требует …

И, с облегчением выпустив воздух, провел рукавом по потному лбу.

— А зачем ты бежал, как стадо верблюдов? — удивленно поднял уши Тарег. — Меня и так и так нашли бы дворцовые слуги…

— Отец послал, — тихо ответил юноша — и снова покосился на кота.

Тарег кивнул — говори, мол, не стесняйся. И Абид сказал:

— Батюшка велел предупредить вас, сейид. Халиф наш — да продлит его дни Всевышний!..

Имруулькайс громко хмыкнул и отвернул морду. Снова опасливо покосившись на волшебного кота, юноша продолжил:

— … так вот, сейид, халиф наш… короче, пьян он, сейид. С утра пьян.

— Это давно не новость, о Абид, — усмехнулся Тарег. — Эмир верующих проводит дни одинаково, проявляя удивительное постоянство в привычках.

Но юноша помотал головой. Поправляя съехавший икаль и оглядываясь по сторонам — нет ли лишних ушей вокруг, — он тихо проговорил:

— Сегодня, сейид, повелитель наш лютует особенно… С утра пришли к нему с чертежами кораблей и со сметами для верфей в Басре. А он уж сел пить с Кавсаром, Али ибн Исой и другими… Ну, господин Исмаил ибн Субайх, хаджиб наш, принес ему эти бумаги, и с ним еще целая толпа катибов пришла, все тоже с бумагами и прошениями. Ну а халиф наш им и говорит: пирушка, мол, моя, не помешает мне делами заниматься, я даже музыку слушать не буду, чтобы сподручнее было. Ну, они и стали подавать ему письма и чертежи и все такое, а он сначала ел, потом пил, ну а пьет наш повелитель, ты знаешь как, о сейид, за раз не меньше ратля…

Тарег мрачно кивнул. В саду вокруг Абу Нуваса продолжалось буйное веселье.